— Ну что с тобой поделаешь? Ладно. А теперь я вешаю трубку, мне надо работать.
— Я люблю тебя, — повторила она, и в трубке раздался щелчок.
Я положил трубку в тот момент, когда на экране снова появилась Жанна Рейнольдс. Фильму было лет пятнадцать, и это была одна из первых ее ролей. В свои двадцать пять она играла девятнадцатилетнюю девушку, и в это можно было поверить. Жаль, что она не могла вечно играть девятнадцатилетних.
Время изменило ее. Время, три неудачных замужества, алкоголь, наркотики… Она дошла почти до самоубийства. Складывалось впечатление, что судьба как-то вдруг отвернулась от нее: раз у тебя все так хорошо, получи-ка немного дерьма. И Жанна получила его сполна.
Фильмы забылись. Появились новые девятнадцатилетние девушки. Но, несмотря ни на что, голос у нее остался. Иногда она выступала в ночных клубах; публика все еще любила ее, и люди валили толпами, чтобы посмотреть на нее живьем. Но потом что-то случалось, все разлетелось в прах, и газеты пестрели аршинными заголовками. Она накачивалась и отказывалась выступать, а если и соглашалась, то просто падала на сцене и была не в состоянии петь. Заголовки продолжали появляться. Ведь Жанна до сих пор была звездой. Даже сообщение о ее банкротстве появилось на первых страницах.
Я смотрел на экран. Она все еще была звездой. Я еще не осознал, что собираюсь сделать, когда моя рука потянулась к телефону. Звезда. Не об этом ли я просил Джека?
— Теперь я точно знаю, что ты сумасшедший! — заорал он.
— Кто ее агент?
— У нее нет агента, — ответил он. — С ней никто не хочет связываться. Она подала в суд на всех, с кем работала.
— Ты хочешь сказать, что за десять тысяч долларов в неделю ты не сможешь с ней справиться?
На том конце провода помолчали.
— Считай, что она у тебя, — наконец сказал он. — За десять тысяч в неделю я достану тебе хоть Адольфа Гитлера.
Это были слова настоящего агента. Если бы не все остальное, ему бы просто цены не было. Я так и не попал на ужин, который приготовила Барбара. Вместо этого я тем же вечером вылетел на Западное побережье.
Глава девятая
С того дня прошло три месяца. Я подошел к театру на Вайн-стрит, откуда шоу должно было передаваться в эфир. Было без пяти пять по тихоокеанскому времени. Через пять минут в Нью-Йорке будет восемь, и трансляция начнется.
Внутри был самый настоящий сумасшедший дом. От напряжения в воздухе прямо-таки слышались разряды, как удары хлыста жокея на финишной прямой. Я пропустил рабочих сцены, которые несли декорации, и направился за кулисы. Повсюду были расставлены камеры, сновали люди, весь пол был опутан проводами. Режиссер-постановщик что-то шептал в микрофон, прикрепленный к груди.
Я посмотрел в зрительный зал. Он был полон. Занавес еще не поднимали, но все с нетерпеньем смотрели на сцену.
Я наблюдал за зрителями, когда раздался голос из громкоговорителя:
— Три минуты до трансляции. Все по местам!
Я пошел обратно за кулисы. Рабочие установили декорации и спешили покинуть сцену. Камеры занимали свои места.
Продюсер вышел из своей кабинки, проверяя готовность. Он кивнул, но я даже не знаю, заметил ли меня. Вдруг он остановился как вкопанный.
— Где Жанна?
Режиссер-постановщик посмотрел на него, затем оглянулся по сторонам.
— Она же еще минуту назад была здесь!
— Идиот! — завизжал директор. — Теперь ее здесь нет. Ищи ее!
Мимо проходил один из рабочих сцены.
— Я только что видел, как она вернулась в артистическую уборную.
— Приведите ее сюда! Приведите ее сюда! — Продюсер прямо-таки бился в истерике.
— Две минуты до эфира, — раздался голос из динамика.
Режиссер-постановщик сорвал с головы наушники, бросил их на пол и помчался в сторону артистической уборной. Некоторые из его помощников бросились следом за ним, и я тоже.
Режиссер постучал в дверь.
— Мисс Рейнольдс, до эфира две минуты!
Ему никто не ответил.
Он постучал снова.
— Две минуты…
Я протиснулся сквозь толпу и встал перед дверью.
— Ну-ка открывай! — рявкнул я.
Режиссер попытался открыть, затем с виноватым выражением лица повернулся ко мне:
— Я… я не могу, заперто.
Я оттолкнул его в сторону и, отступив чуть назад, ударил ногой в замок. Дверь упала, и я вошел в комнату.
Она стояла, глядя на меня, с полным стаканом в одной руке и бутылкой в другой.
— Вон отсюда! — заорала она. — Я никуда не пойду!
Я выбил стакан из ее руки, когда она подносила его к губам, и бутылку из другой, когда она попыталась спрятать ее за спину.
Перехватив ее руку, я притянул Жанну к себе.
— Отпусти меня, сукин сын! — орала она, пиная меня ногами и злобно вырываясь. — Я хочу выпить!
Я не отпускал ее.
— Никакой выпивки! Мы же с тобой договорились. Ты должна выйти на сцену.
— Никуда я не пойду. — Она плюнула мне в лицо. — Я никуда не собираюсь идти! Ты обманул меня! Они пришли сюда не для того, чтобы слушать, как я пою, они пришли, чтобы съесть меня живьем. Они хотят посмотреть, до какой степени я опустилась.
Ну что ж! Я дал ей пощечину. В маленькой комнате этот звук произвел эффект грома, и Жанна, отлетев, упала на диван возле стены.
— Одна минута до эфира! — захрипело в динамике.
Я подошел и поднял ее с дивана. Она смотрела на меня с ужасом в глазах.
— Нет, ты пойдешь, сука! Я вытащил тебя из сточной канавы не для того, чтобы ты здесь выкидывала свои фокусы! Если ты меня подведешь, тебе придется говорить не со своим адвокатом, а обратиться сразу к гробовщику!
Я еще раз ударил ее по лицу, чтобы она поняла, что я не шучу. Развернувшись, я потащил ее за собой к сцене. Толпа у дверей молча расступилась, пропуская нас.
Когда мы подошли к ступенькам, на экранах мониторов уже появилась заставка, а диктор объявлял:
— «Синклер Телевижн» представляет: Жанна Рейнольдс в прямом эфире!
Она повернулась ко мне, голос ее дрожал.
— Я не могу! Я не могу! Я боюсь!
— Я тоже, — я повернул ее к сцене и дал ей такого пинка под зад, что она вылетела прямо на середину сцены.
Она чудом не упала. Ей хватило времени только выпрямиться и оглянуться. Я ухмыльнулся и поднял вверх большой палец. Она повернулась к зрительному залу, и в этот момент занавес стал подниматься.
Оркестр заиграл мелодию одной из ее песен, но голос Жанны сначала был почти не слышен из-за оглушительной овации. Все знали эту песню «Песня, идущая из сердца». Она пела ее, когда ей было только пятнадцать лет.
Я смотрел на нее и не верил своим глазам. Что бы там с ней ни было, но голос остался прежним. Может, не такой молодой, как раньше, может, не такой сильный, но в нем было очарованье. Красота и боль, грусть и радость. Четырнадцать минут, до начала первого рекламного ролика, она стояла и пела. Когда она вернулась за кулисы, лицо ее блестело от пота, и она почти упала в мои объятия. Я чувствовал, что она вся дрожит, а зал неистовствовал.
— Я им понравилась, — прошептала она, будто не веря этому.
— Они просто обожают тебя. — Я повернул ее к сцене. — Иди и поклонись им.
Она посмотрела на меня.
— Но ведь это увеличит время?
— К черту! — сказал я, подталкивая ее к сцене. — Название нашего шоу «Жанна Рейнольдс в прямом эфире».
Она вернулась на сцену и поклонилась зрителям. Когда она снова подошла ко мне, ее лицо сияло.
— А теперь иди к себе и переоденься, — велел я.
Она быстро чмокнула меня в щеку и поспешила в артистическую уборную. Я посмотрел ей вслед. Я не стал говорить ей, что последний выход не пошел в эфир. Единственное, что телевидение никогда не перебивает, так это рекламные ролики.
Я пошел отыскивать ту парочку, что мы наняли для присмотра за Жанной. Наконец я обнаружил их вдвоем в маленьком просмотровом зале. Она подпрыгивала у него на коленях, и они были так заняты своим делом, что не услышали, как я вошел.
Я быстро подошел к ним, взял ее под руки и поднял.
— Какого черта… — начал было мужчина.
Девушка растянулась на полу. Я стоял и смотрел, как он судорожно пытается застегнуть брюки.
— Где вы были, когда она должна была выходить на сцену? — спросил я.
— Но мы ведь привезли ее в театр, — глупо сказал он.
Девушка поднялась с пола.
— Вы не должны были оставлять ее одну ни на минуту! — рявкнул я.
— Она была в порядке, когда мы привели ее в артистическую, — сказала девушка.
— Была! Вам нельзя было оставлять ее! — заорал я. — Вы оба уволены.
Через двадцать минут я нанял новую пару церберов и четко объяснил, в чем будут заключаться их обязанности. Они кивнули. Они знали, в чем дело. Не в первый раз получали подобную работу, ведь это же был Голливуд.
— После первого шоу сразу отвезите ее отдохнуть, — сказал я.
Первое шоу транслировалось на восточный и центральный часовые пояса, а надо было сделать еще одно — для Западного побережья.
— Привезете ее сюда во вторник на репетиции. И глаз с нее не спускать! Чтобы ни секунды не оставалась одна. Еда, сон, секс — везде вы должны присутствовать, ясно?
Я взглянул на часы: было без четверти шесть. Если поторопиться, то успею на семичасовой рейс в Нью-Йорк.
Я остановился и посмотрел на один из мониторов, стоящих рядом. Она пела с экрана и выглядела просто превосходно.
Внезапно я почувствовал, как устал. Я не знал, на сколько чудес меня еще хватит. Наверно, я смог бы проспать беспробудно целую неделю, но на это не было времени.
Завтра утром мне надо быть в Нью-Йорке, чтобы узнать, какой рейтинг у нас сейчас.
Глава десятая
В самолете я принял снотворное, но оно не подействовало. Я никак не мог отключиться, а надо было сделать еще так много. Одно шоу может оказаться удачным, но это не значит, что телесеть сразу будет котироваться по-другому. В голове у меня были почему-то тревожные мысли.
Я не смог бы описать словами, что меня беспокоило. Уж слишком все было легко. Может быть, в этом дело? Подошла стюардесса.