– Значит, в общей сложности эти рукописи стоят более ста миллионов, – резюмировал он.
– В общем, да, – подтвердила Ольга. – Но, как я уже сказала, на конечную цифру влияют множество факторов.
– Разумеется. А теперь, с вашего позволения, я предлагаю приступить к обеду.
– Выглядит аппетитно, – похвалила Ольга, цепляя вилкой кусочек форели. – Но мы можем спокойно продолжить беседу, меня это совершенно не будет отвлекать.
– Хорошо. Чуть позже я покажу вам еще один список, но он касается картин, которые собирал Протасов. Тот перечень, что вы показывали мне в музее, был неполным, Андрей Васильевич предоставил для экспонирования не всю свою коллекцию. А пока…
Сервировочным ножом Павлов аккуратно отрезал кусочек дымящегося стейка.
– Я, как юрист, привык работать с документами, то есть каждое действие должно быть чем-то подкреплено. Признаюсь, ситуация с коллекционированием меня немного сбила с толку. Предположим, что я начинающий коллекционер картин. И у меня, разумеется, появляется ряд вопросов. Нужны ли документы на картины? Что, если картину у меня украдут или завладеют мошенническим способом? Как я смогу доказать, что она принадлежала мне?
Ольга подняла тоненький стакан с гранатовым соком и сделала глоток.
– Давайте я просто приведу вам пример с аукционом. Как показывает практика, для участия в торгах не обязательно, чтобы картина принадлежала тому, кто ее принес и с кем был заключен договор. Если вы попросили вашего брата принести свою картину на продажу или выставку, то как для аукциона, так и для экспонирования он и будет являться владельцем. И именно вашему брату будут перечислены деньги после продажи вашей картины. Для участия в торгах потребуется лишь паспорт, и все. Никаких бумаг, которые бы подтверждали ваши права на картину, с вас не спросят. Замечу, что у подавляющего большинства участников торгов и галерей таких документов нет.
– Я могу как покупатель потребовать какие-то бумаги после приобретения того или иного предмета искусства? – снова спросил Павлов.
Ольга пожала плечами.
– У вас будет квитанция об оплате. Ну, возможно, сертификат продавца на купленную работу. Сертификат, конечно, не панацея от какого-либо форс-мажора, но он подтверждает провенанс картины.
– Если я не ошибаюсь, провенанс – это история владения предметом антиквариата?
– Совершенно верно, начиная с момента его происхождения, – ответила Ольга. Специальной ложечкой она выловила из вазочки маслину и отправила ее в рот. – Иногда покупатель может попросить заключить с аукционом договор о покупке изделия. Обычно ему не отказывают, но вообще это редкий случай.
– Предположим, картину у меня украли. Как я смогу доказать, что она принадлежала мне?
Ольга протянула руку, указывая пальцем на адвокатскую папку, которая лежала на соседнем стуле:
– Артемий, сомневаюсь…
– Можно просто Артем.
– Хорошо.
Ольга на секунду зарделась от смущения, затем продолжила:
– Сомневаюсь, что на эту папку у вас сохранились какие-то документы.
– Вы абсолютно правы.
– Как сказал мне недавно один коллега из Санкт-Петербурга, в случае кражи вам больше пригодятся не документы о приобретении раритета, а его фотографии (причем хорошего качества) и подробное описание похищенного. Важны будут размеры, техника исполнения, вероятно, какие-то особые приметы – царапины, дарственные надписи на обороте картин и так далее. Вы удивитесь, если я скажу, что у многих коллекционеров этого нет. А ведь это так. Никто об этом не задумывается, пока, как говорится, гром не грянет.
«Это уж точно», – подумал Артем, вспомнив рассказ Протасовой о ее встрече с Сацивиным по поводу исчезнувших картин и рукописей.
– Ладно, этот момент мы прояснили, – сказал он, отпивая холодный чай. – Допустим, кто-то выставил украденную у меня картину на торги. Или представил в музей для выставки.
– Ничего катастрофического здесь тоже нет. Просто нужно тут же сообщить об этом организаторам аукциона или галереи. Единственное, вас попросят предъявить копию заявления в полицию о краже. Или любое другое подтверждение того, что возбуждено дело.
– Логично, – согласился Павлов. – Это поможет избежать ложных обвинений.
– Вы все правильно поняли. Если заявление в полицию есть, лот будет снят с продажи. Поверьте, аукциону не нужны проблемы с будущими покупателями, и организаторы стараются вникать в каждую ситуацию. С галереей, собственно, та же самая история.
– Как я понял, вывод следующий, – подвел итог Артем. – Если есть дополнительное время, то лучше его потратить на формирование каталогов своих коллекций, а также на фотографирование и хранить все это в надежном месте.
– Именно так. С моей точки зрения, коллекционерам в первую очередь стоит побеспокоиться о подлинности и ликвидности своих изделий.
– А также о росте или риске падения цен на них, – дополнил Павлов.
Она вытерла уголки губ салфеткой.
– Обед был чудесным, – похвалила она.
– Рад, что вам понравилось, – улыбнулся адвокат. – Кажется, вы тоже хотели о чем-то поговорить?
– Да, чуть не забыла, – встрепенулась Ольга. – Видите ли, после нашего разговора я долго размышляла… Особенно врезались в память фамилии тех лиц, о которых вы расспрашивали, Сацивин и Коржина. Так вот, я решила между делом расспросить своих коллег, не сталкивались ли они с кем-то из них. И представьте, моя приятельница, работающая в Центральном доме художника, рассказала мне интересную историю. Пару лет назад в ЦДХ проводилась выставка, после которой возник скандал. Выяснилось, что несколько оригиналов картин были заменены на репродукции. Тут же всплыло имя Сацивина, который выступал на этой выставке представителем собственника… Как я поняла, обращение в полицию ничего не дало, а владелец картин вскоре умер. Дело не получило широкой огласки и поэтому даже не просочилось в прессу.
– Что ж, эта информация может оказаться весьма полезной, – подумав, сказал Артем. – Кстати, забыл еще об одной немаловажной детали…
– Слушаю вас.
– Может, перейдем на «ты»?
Ольга засмеялась.
– Это действительно важная деталь, – с серьезным лицом проговорила она.
– Я тоже так полагаю, – в тон ей заявил адвокат. – А теперь вопрос – как бы ты поступила, если бы захотела вывезти незаконно приобретенные раритеты за границу?
За своей долей
Бэлла Альбертовна хлопотала у плиты и не сразу услышала, как на кухню в инвалидной коляске медленно въехала дочь.
– Решила заняться обедом? – спросила Марина.
Пожилая женщина быстро обернулась, ее напряженное лицо разгладилось, на губах появилась неуверенная улыбка, которую так редко можно было увидеть в последнее время.
– Решила борщ сварганить, пока Лены нет… Надеюсь, получится съедобным.
– Не прибедняйся, – улыбнулась в ответ Марина. – Ты отлично готовишь, мама. Могла бы и меня позвать. В конце концов, я не развалина какая-нибудь.
– Ну что ты, я вовсе… – замялась Протасова, видя, как дочь подкатила к раковине. Проворно сполоснув руки, она направилась к столу:
– Говори, что делать.
Видя, что спорить с дочерью бесполезно, Бэлла Альбертовна положила перед ней кочан капусты.
– Вот, настрогай. Потом порежешь лук и перец.
Некоторое время женщины молча занимались готовкой, потом Марина спросила, не поднимая глаз:
– Как у нас с бюджетом, мам? Плохо? Или очень плохо?
Бэлла Альбертовна замешкалась, держа в руках наполовину очищенную картофелину.
– Мы же не чужие друг другу, – снова сказала Марина.
– Неважно с бюджетом, – вздохнула вдова, продолжив чистить картошку. – Это если честно. Но на то, чтобы не протянуть от голода ноги, надеюсь, хватит.
– Это радует, – невесело усмехнулась Протасова-младшая, тоненькими полосками шинкуя капусту. – А что насчет твоих лекарств?
– Все в порядке, – уклончиво ответила старушка.
Похоже, такой ответ Марину не устроил, и она, подумав, предложила:
– Давай откажемся от услуг сиделки.
Протасова окинула дочь грустным взглядом:
– Ты уверена, что справишься?
– Вполне, – решительно отозвалась Марина. – Пора уже, мам, смотреть правде в глаза. Наша жизнь изменилась, причем самым кардинальным образом. К сожалению, не в лучшую сторону. И, как мне представляется, услуги сиделки в нашем нынешнем положении фактически становятся роскошью. Да, Лена хорошая и усердная помощница, и мы к ней привыкли, но обстоятельства, увы, таковы, что иного выхода нет. Тем более она все чаще вынуждена навещать своего больного отца, так что, по сути, мы уже вполне привыкли обходиться своими силами.
– Пусть пока все остается как есть. Лена сказала, что подождет с зарплатой, – проговорила вдова. Закончив с картофелем, она вернулась к плите, снимая с кипящего бульона пену. – И потом, не забывай, что Павлов активно занялся нашей защитой. Иск уже в суде, и скоро будет заседание…
Судя по всему, слова матери не произвели особого впечатления на Марину.
– Я не сомневаюсь в способностях Артемия Андреевича, – сказала она. – Но давай будем реалистами. Пока что мяч не на нашем поле. Не хочу показаться пессимисткой, но я не наблюдаю никакого проблеска в конце тоннеля. И потом… мне недавно попалась статья о мошенничестве с недвижимостью. Так вот, я узнала, что злоумышленники стараются как можно скорее продать полученные «метры», причем следующий собственник реализует квартиры снова, и так получается целая цепочка. Чем больше провернуто сделок с недвижимостью, тем сложнее потом истребовать все это обратно. Вроде последний покупатель называется «добросовестный приобретатель»… Даже если Павлову удастся доказать, что все имущество у нас забрали незаконно, все эти судебные тяжбы могут затянуться на много лет…
– Ну, Марина, давай не будем о плохом, – произнесла Бэлла Альбертовна, стараясь чтобы ее голос звучал бодро, хотя у нее внутри все клокотало и ходило ходуном. – Я все же верю Павлову.
– Послушай, а как так получилось, что все, что мы имели, принадлежало папе? – задала вопрос Марина. Отодвинув в сторону миску с нашинкованной капустой, она потянулась за сладким перцем. – Ведь у тебя тоже что-то было?