Каждое утро Шалалиха ходила на рынок за свежими овощами. В ее распоряжении была старенькая повозка, но она предпочитала передвигаться пешком, хотя путь от замка до города был неблизок. Шалалихе нравился утренний лес, пение птах, запах смолы и хвои. Будь ее воля, она без колебаний ушла бы в растения, полагая, что только растительная жизнь, безгрешная, чистая, но, увы, безвозвратная, является правильной.
Этим утром, как обычно, толстая Шалалиха протоптанной тропинкой направилась в город. На выходе из леса дорогу ей внезапно преградили четверо молодчиков, одинаковых, как пальцы руки, щекастых, бровастых, с глазами, смотрящими в душу. Шалалиха от их взглядов так и обмерла, поняла, что всё, пришла её последняя минута.
Однако вместо того, чтобы резать, один из молодчиков, тот, что поменьше, мизинчик, произнес вдруг:
— А не найдется ли у тебя, добрая Шалалиха, пареной морковки и нектару?
Шалалиха посмотрела на него внимательно, но, разумеется, не узнала.
— Голос твой вроде знаком, — сказала она с сомнением, — только никак не вспомню.
— А как на дорожку мне десять лепешек подарила — помнишь?
— Генка, — прошептала Шалалиха, и на глазах у нее появились слезы. — Тебя и не узнать.
— Маскировка, — объяснил Генка, после чего познакомил Шалалиху со своими друзьями.
Шалалиха, несмотря на то, что голова у нее была тыквой, понравилась философам, внушила доверие.
Фриандр, как предводитель, изложил революционную идею Генки Зайцева: Шалалихе, пользующейся авторитетом в народных массах, предлагалось переговорить с надежными людьми о встрече с беглыми философами, которые намерены так обустроить Малый Мир, чтобы всем жилось хорошо. Встреча — в семь вечера на развалинах старого города.
— Самой тоже приходить? — робко спросила Шалалиха. — Мне — рядом.
— Приходи, голубушка, — сказал Фриандр. — Только чтобы хозяин не знал.
— Как можно? — прошептала Шалалиха. — Он ведь если узнает — живую вверх тормашками в землю зароет, а сверху каменной плитой придавит.
— Зверь, — сказали философы.
Глава 12. На развалинах старого города
Старый город был маленький, поэтому и развалины у него были небольшие. Место для революционных собраний было много удобнее пустыря, что за базаром, — вокруг лес и до города не очень далеко, но и не близко. Если спросят, где был, всегда готов ответ: в лес, мол, ходил по грибы, только съедобные кто-то уже собрал, остались одни поганки, вот и иду порожняком.
В семь вечера развалины кишели народом. Такого разнообразия проявлений трансформации Генка еще не видел: помимо достаточно стандартных особей с веточками вместо рук и шишками вместо голов попадались индивиды с туловищем из моркови или репы, или же с развесистыми ягодными стеблями на месте головы, или же с руками-лопатами, как у крота, или же полностью похожие на древесный сучок, передвигающиеся прыжками и разговаривающие неизвестно чем. А один вообще был похож на вырытый из земли куст, ходил на ногах-корнях со множеством корешков-ответвлений и имел на ветвях листья и даже цветы — внешность, сами понимаете, для революционера слишком вызывающая.
Шалалиха скромно стояла на краю развалин, у ног ее лежал большой мешок. Вновь прибывшие здоровались с ней и вливались в толпу.
Вскоре Фриандр открыл собрание.
Не будем повторять, о чем он говорил, а говорил он добрых полчаса, но народ он пронял до печенок. Впервые высший разговаривал с низшими на равных и не просто разговаривал, а делился своими планами. Он знал их беды, знал отчего они происходят и как от них избавиться. И так у него складно всё получалось — не подкопаешься, хотя известный спорщик Ватычка и пытался оппонировать.
Например, Ватычка спрашивал:
— А вот, мил человек, ты говоришь, что нами помыкают, поскольку мы неграмотные. Вот вы дюже грамотные, что же о вас-то ноги вытирают?
— Потому что мы противостоим власти, — отвечал Фриандр. — А вы никому не противостоите, вы просто соглашаетесь со всем, что с вами делают. Вас заставляют работать шесть дней в неделю, а платят за три, да еще надувают при этом. К вам в дом приходят стражники и забирают урожай, потому что, мол, вышел указ о дополнительных сборах в городскую казну. А никакого указа, оказывается, нет. Те, кто живет в общих домах, знают, что домовладельцы отпускают воду за отдельную плату. Якобы, так положено. Так вот — не положено.
— Ага, — говорил Ватычка. — Значит, если в дом пришли стражники, то это не положено. Берешь, значит, веник и гонишь их, родимых, прочь, аж до лагеря квадрапетов. Так, что ли?
Некоторые из присутствующих хихикали, а те, что посерьезнее, советовали: «Заткнись, Ватычка, надоел».
— Будь вы грамотные, знали бы, какие существуют законы и указы, — отвечал Фриандр невозмутимо. — Знали бы также, что положено, а что не положено.
Ну и так далее, потому что Ватычка на этом не успокаивался.
Но, честно говоря, зануда Ватычка оказался, что называется, лыком в строчку. Даже самые тупые поняли, о чем идет речь и согласились участвовать в революции.
В девять вечера, несмотря на то, что страсти кипели и в Ватычке занозами сидели коварные вопросы, Фриандр закрыл собрание. Поздно, нужно еще добраться до города, да и там, в городе, желательно не ходить толпой, а рассеяться по переулкам, на что тоже уйдет время.
Когда развалины опустели, к философам подошла Шалалиха с мешком на плечах.
— Вот, — сказала она, опустив мешок на землю. — На нужды революции.
В мешке оказались деньги, украшения, изделия из золота. Многое Генка узнал — это была его добыча в бытность службы у мини-Буало, которую он за ненадобностью отдавал Шалалихе.
Глава 13. Революция
У Хлевия был знакомый интендант, друг детства, очень оборотистый мужичок, через него в обмен на шалалихинские драгоценности удалось достать списанное оружие: арбалеты, луки, стрелы, пики, мечи. Оружие было в фабричной упаковке, качество гарантировалось. Дабы философы и Генка Зайцев в своих нарядных костюмах не смотрелись белыми воронами, интендант выделил им четыре комплекта полевой формы, а затем, расщедрившись, безвозмездно присовокупил к форме коробку свистков — пересвистываться в глухом лесу.
Разумеется, интендант в накладе не остался. В то, что разодетый здоровяк — друг детства Хлевий, он не поверил. Хлевия он знал прекрасно, Хлевий одевался во что придется и терпеть не мог лоснящиеся щеки, у него для лоснящихся щек всегда была наготове хорошая оплеуха, а тут разъетая такая физиономия и лезет в Хлевии. Конечно, кое-что о Хлевии он знал, этот мордан, где-то они, пожалуй, выпили на пару бурдюк вина, ну да не в этом дело. Главное, что получился хороший навар, а остальное ерунда, ради такого барыша можно было пару раз назвать проходимца Хлевием.
Оружие погрузили в десять повозок и ночью перевезли на развалины старого города.
Следующий день ушел на создание отрядов, вооружение и инструктаж бойцов. Ночь провели на развалинах, никто не спал, революционеры волновались, жгли костры, тушили грибы с луком. К утру, доев грибы, бойцы угомонились, заснули мертвым сном, так что революция началась после обеда.
Основная масса бойцов, возглавляемая Буржиком и Хлевием, двинулась на город, остальные под началом Фриандра и Зайцева, переодетых в полевую форму, направились освобождать тюрьму.
В городе революционеры разделились и начали планомерно захватывать учреждения, в которых маялись от безделья государственные служащие. Служащие, завидев в государственных апартаментах простолюдинов, падали в обморок или же быстро-быстро удирали, прихватив с собой что-нибудь ценное. Стража, привыкшая к безропотному повиновению, получив крепкий отпор, бежала в окрестные леса. Народ улюлюкал вслед и бросал камни.
Город покинули представители спецслужбы мини-Буало, сексоты, тайные агенты, анонимщики и прочие широко известные пакостники и кляузники. Богатеи тоже дали деру.
И тогда началось всенародное ликование. Улицы и площади заполнились принаряженными простолюдинами, всюду что-то варилось, жарилось, парилось, ораторы призывали к равенству и братству. Самодеятельные артисты разыгрывали обличительные сценки из жизни знати, причем мини-Буало играли сразу два лицедея, одетые в один широкий костюм. Было похоже, зрители бешено аплодировали. Особый восторг вызвал финал, когда обутый в безразмерные сапоги актер дал «мини-Буало» хорошего пинка.
В самый разгар веселья раздался шум крыльев, и небо закрыли огромные птицы, которые держали в клювах веревки с привязанными к ним корзинами. Сидевшие в корзинах солдаты швыряли вниз пакеты с усыпляющим порошком, лопавшиеся при ударе о землю.
Вскоре город наполнился храпом, постаныванием и причмокиванием спящих, и тогда на улицах появились подразделения генерала Плиски, покинувшие по причине народного восстания летние лагеря. Солдаты в защитных масках вязали бесчувственных людей, обшаривали дома, подвалы, выводя наружу перепуганных жителей.
Генерал арестовывал всех без разбору, унести ноги удалось лишь маленькой группе повстанцев, среди которых были Буржик, Хлевий и Шалалиха. Их спасло чутье Хлевия на грядущие неприятности. Именно его внутренний голос сказал: «Хлевий, пора. Сейчас начнется». Оно и началось, однако Хлевий и те немногие, кто ему поверил, были уже далеко.
В старом городе, где на случай провала революции хранились запасы оружия, воды и пищи, уже находилась компания неизвестных. Неизвестных было пятеро, они были навеселе, в одних трусах. В трусах они были потому, что обливали друг друга водой из ревзапасов, а их одежда, форма армии Плиски, была сложена аккуратными стопками. Рядом с формой лежало оружие, а чуть поодаль валялся связанный по рукам и ногам квадрапет, который, похоже, был мертвецки пьян.
О том, какие это были вояки, говорил тот факт, что когда повстанцы неожиданно выскочили из-за укрытия и направили на гуляк свои арбалеты, те так драпанули, так засверкали пятками, что даже забыли представиться.