— Тогда возвращайся и как можно скорее пересчитай.
«Виннету» удалился и всего через десять минут уже вернулся с новыми сведениями:
— Там всадники и всадницы. Двадцать воинов и четыре раза по десять скво с большой поклажей на мулах.
— Насколько они далеко от нас?
— Через четверть часа достигнут Наггит-циль.
— Понаблюдаем за ними, но так, чтобы нас не заметили. Это скво сиу, они направляются к горе Виннету. Кто мужчины, я не знаю. Итак, сейчас мы едем к Деклил-То. Думаю, твоя помощь мне больше не понадобится.
«Виннету» удалился, не издав ни звука. Вот это дисциплина! Когда наш старый добрый Папперман узнал, кого мы здесь ожидаем, он не мог усидеть на месте. Братья Энтерс чувствовали себя не в своей тарелке. Они несколько раз спрашивали, не следует ли им вернуться.
— Теперь вы с нами и останетесь у нас, — ответил я. — Мое прозвище называть не стоит.
На том и порешили. Я вместе Душенькой ожидал интересных событий, хотя сожалел, что из-за этого придется отказаться от просмотра манускриптов. Прошла четверть часа, потом еще одна. Те, кого мы ждали, не торопились. Только через час вдали послышался шум. Индейцы шли пешком: подъем был очень крут, и лошадей пришлось оставить внизу.
Услышав громкие возгласы, мы поняли, что нас заметили. Длинный как жердь и такой же тощий человек направился к нам, странно раскачиваясь на ходу. На нем был элегантный американский костюм с белоснежным высоким воротом и такими же белыми манжетами. На груди сверкала жемчужная брошь, а на пальцах — перстни с драгоценными камнями. Его руки казались непропорционально большими, ноги тоже, а нос… о, вот это был нос! Такое чудо могло достаться только от большеносой индейской матери и горбоносого отца-армянина. Кроме того, нос выглядел так, словно его с обеих сторон сплющили до такой степени, что осталась лишь одна сухая перегородка. Для подобного творения природы назойливые глазки, лишенные ресниц, были явно мелковаты, а лицо — чересчур узко. Голова напоминала птичью, но «птичка» эта была не орлом, а, скорее, туканом 35.
Не поздоровавшись, он окинул нас пустым взглядом, словно мы были неодушевленными предметами или какими-то никчемными людишками, и спросил:
— Кто вы?
Вопрос прозвучал довольно бесцеремонно. Не получив тотчас же ответа, он повторил:
— Кто вы? Я должен знать!
Мне и Душеньке в голову не пришло отвечать ему, Молодому Орлу — тем более. Оба Энтерса имели свои причины не высовываться. А потому отдуваться пришлось бедняге Папперману:
— Вы должны это знать? В самом деле? Кто же это вас уполномочил?
— «Уполномочил»? — искренне удивился незнакомец. — Об этом не может быть и речи. Просто я так хочу.
— Ах вот как! Тогда, конечно, другое дело — продолжайте хотеть и дальше. Любопытно, как далеко зайдете вы в своем желании.
— Если вам по нраву валять дурака, то у нас есть средство поумерить вашу прыть.
Макш двинулся на грубияна, тяжело ступая и всем видом давая понять, что он не склонен шутить. Подойдя вплотную к незнакомцу, он сказал:
— Нашу прыть? Хм, на такого болтуна стоит взглянуть поближе! — Еще не договорив последнего слова, Папперман вдруг схватил пришельца своей железной хваткой под руки, поднял, развернул направо, потом налево, потом встряхнул, так что мне послышался хруст костей нежданного гостя. — Хм! Странно! — продолжал между тем вестмен. — Похоже, вы не настоящий индеец, а только наполовину? Верно?
Незнакомец попробовал разозлиться, но тут старый вестмен встряхнул его еще раз со словами:
— Никаких грубостей, а тем более оскорблений! Я этого не выношу! Кто является сюда и без приветствия хочет заставить нас подчиниться, тот, во-первых, парень невоспитанный, а во-вторых, идиот! Здесь наше место для лагеря. По закону прерии оно принадлежит нам, пока мы его не покинем. Мы пришли сюда раньше вас. И мы здесь у себя дома! Кто входит в наше жилище, тот должен вежливо поздороваться и представиться. Понятно? А теперь скажите мне перво-наперво ваше имя. Да поторопитесь! Я не шучу и быстро учу уму-разуму таких пташек, как вы.
Он все еще крепко держал обескураженного незнакомца обеими руками.
— Тогда хоть отпустите! — процедил грубиян сквозь зубы. — Мое имя Оки-Чин-Ча. Среди бледнолицых меня называют Антонием Пэпером.
— Антоний Пэпер и Оки-Чин-Ча? Прекрасно! Но вы не чистокровный индеец?
— Нет.
— Значит, полукровка?
— Да, я метис.
— Ваша мать была индеанкой?
— Да.
— Из какого племени?
— Сиу.
— А ваш отец?
— Он пришел с земли обетованной; он армянин.
— Жаль, очень жаль.
— Почему?
— Жаль мне ту обетованную землю, что имела честь породить вас! Армяне здесь, в Америке, обычно торговцы. Вы тоже?
— Я банкир! — не без гордости объявил пришелец. — А теперь отпустите меня! И скажите, кто вы.
— Придется. Я старый, еще не совсем забытый бродяга прерий, и зовут меня Папперман, Макш Папперман. Понятно? Вообще-то мое занятие — делать грубиянов учтивыми, а глупцам вправлять мозги. Вы не один? Ваши спутники все еще там, за деревьями?
— Да.
— С вами есть женщины?
— Да.
— Женщины сиу, которые направляются к горе Виннету?
— Да, но откуда вы это знаете?
— Это мое дело, а не ваше. Кто те мужчины с ними?
— Господа из комитета, со своими слугами и проводниками.
— Что это за комитет?
— Комитет по строительству памятника одному… — он осекся, как человек, который сболтнул лишнее. — Спросите их сами. Я не уполномочен давать справки о целях комитета. И отпустите меня, наконец!
Папперман встряхнул его еще раз и прибавил:
— Возвращайтесь и скажите им, кто я такой. Особенно дамам. Думаю, что среди них найдутся те, кто не откажется поприветствовать меня здесь.
Господин Антоний Пэпер снова продрейфовал по поляне, пока не скрылся за деревьями. Его индейское имя, Оки-Чин-Ча, на языке сиу означает «Девушка». Наверное, он, с детства не отличался мужскими качествами. Это был казначей комитета по строительству памятника Виннету. Напомню, что именно его связь с Олд Шурхэндом, о чем я узнал из письма, с самого начала не вызывала у меня большого доверия. Сегодня я видел его в первый раз, и впечатление, могу заверить, осталось неблагоприятное. Душенька считала так же.
— Метис! — воскликнула она. — Тебе не кажется, что полукровки чаще всего почему-то наследуют худшие качества своих родителей?
— Да, такое случается нередко. Но смотри: идут!
Едва метис назвал своим фамилию Паппермана, как мы услышали радостный крик, и тотчас показались фигуры двух женщин, спешивших к нам. Одна, естественно, была Ашта, которую мы видели на озере Кануби, другая, вероятно, ее мать. Остальные следовали за ними медленно и чинно.
Мы поднялись.
— Мне совсем худо! — простонал Папперман, опершись о ближайшее дерево. Он не мог оторвать своих добрых глаз от двух приближающихся женщин. Мы сразу поняли, что это мать и дочь — так они были похожи лицом, походкой, фигурами. Да и все сорок индеанок одеты были совершенно одинаково и все носили звезду клана Виннету.
Мать с дочерью держались за руки. Первой было почти пятьдесят, но выглядела она прекрасно.
— Вот он! — воскликнула дочь, указав на Паппермана. — А там стоит Молодой Орел, о котором я тебе тоже рассказывала.
Мать мягко освободилась от руки дочери, на какой-то миг застыла на месте, и тут из ее груди вырвалось:
— Да, это он, любимый!
Она подошла к Папперману, взяла его за руки, подняла свои прекрасные темные глаза и спросила:
— Почему вы исчезли? Почему избегали нас все это время? Отклонять сердечную благодарность — это жестоко! Пожалуйста, дайте мне ваш лоб!
Он покорно наклонился. Она притянула к себе его голову и поцеловала в лоб и в обе щеки. И тут старый вестмен не сдержался. Слезы потоком хлынули из его глаз, он отвернулся и поспешил в глубь леса.
— Здесь целуются! — услышали мы вдруг неприятный, осуждающий голос.
Оказалось, это произнес метис, стоявший позади женщин, среди других мужчин. Взоры всех присутствующих обратились на него.
— Зачем он так говорит? — воскликнула Ашта, дочь, нахмурив брови. — Пусть он попросит прощения!
В гневе она поспешила к Антонию Пэперу.
— Ашта! — окликнула ее мать. — Не прикасайся к нему! Он грязный!
Дочь сдержалась и вернулась к матери. Та снова взяла ее за руку и сказала громко, чтобы услышали все:
— Идем, мы идем к нашему другу и спасителю. Он в тысячу раз лучше и выше, чем тот, что насмехается над проявлением обычной благодарности!
Обе удалились вслед за Папперманом. Мистер Антоний Пэпер, или мистер Оки-Чин-Ча, оказался настолько толстокожим, что все сказанное ни малейшим образом его не задело. Он сделал вид, будто ничего не произошло, и тут же обратился к джентльменам, одетым в индейские одежды, по которым было видно, что о прериях и девственных лесах они только слышали, да и то немного:
— Их оратор, к сожалению, удалился, так и не сказав, кто остальные. Но мы это узнаем. Я позабочусь об этом сам!
Он направился к нам.
— Несчастный! — вздохнула Душенька. — Неужели он хочет поссориться и с тобой?
— Как начнет — так и закончит, — улыбнулся я.
Ее предположения оправдались. Неугомонный Пэпер действительно обратился ко мне.
— Мистер Папперман посчитал за лучшее уйти, — с издевкой начал он, — поэтому теперь я спрашиваю вас. Как вас зовут?
— Моя фамилия Бартон, — ответил я.
— А леди рядом с вами?
— Моя жена.
— А джентльмены, что позади вас?
— Братья. Мистер Гарриман и мистер Зебулон Энтерсы.
Молодого Орла он не заметил, потому что тот отошел в сторону.
— Откуда вы едете?
— С Востока.
— К чему такие бестолковые ответы? Мы ведь на Западе! И если я спрашиваю, то хочу знать название места, а не выслушивать нелепые выражения…
Тут он получил от меня такую оплеуху, от которой рухнул лицом в землю.