— Как же зовут того, кто принудил вас покинуть ваши бурги и ваши земли? Вы кажетесь мне такими благородными витязями, что он поступил бы разумнее, если бы удержал вас у себя.
Так спрашивал Гаген, как звали того, кто послал их в изгнание и по чьей вине принуждены они искать пристанища в чужих землях.
— То Гетель из земли Гегелингов, — отвечал ему Горант. — Его сила и могущество лишили нас друзей и повергли нас в такую скорбь.
— Тем лучше для вас, — сказал Гаген, — теперь вы будете вознаграждены за все, чего вы лишились. Пока станет у меня моего добра, вам не о чем будет просить короля Гегелингов. И если вы, витязи, согласитесь остаться у меня, то я наделю вас такими землями, каких никогда еще не давал вам король Гетель. Я дам вам в десять раз больше того, что у вас отнято.
— Охотно остались бы мы у тебя, — сказал Горант из Тенемарки, — боимся только, как бы не настиг нас здесь, в Ирландии, Гетель из страны Гегелингов — ему ведомы все пути. Непрестанно скорблю я о том, что он нигде не дает нам жить.
— Решайтесь же скорее, и тогда будете покойны. Здесь Гетель не может причинить вам никакого вреда — то был бы великий позор для меня.
Гаген попросил своих бюргеров дать помещение для гостей, и они сделали то с охотой — освободили более сорока лучших домов. Усталые мореходы могли, наконец, спокойно отдохнуть.
Но все же часто думалось им, что охотнее стали бы они биться в открытом бою, чем выжидать счастливой минуты, когда, наконец, будет им можно просить руки прекрасной Тильды.
Фруте приказал раскинуть палатки со своим мелким товаром. Никогда еще не бывало такого торга в этой стране, никогда еще не приходилось жителям так дешево покупать таких прекрасных товаров, и они опустошили прилавки чуть не в один день. Кроме того, Вате и Фруте были необыкновенно щедры ко всем бедным и нуждающимся. Все эти вести о купцах ходили при дворе и дошли, наконец, до молодой королевы.
— Дорогой отец мой, — сказала она королю, — пригласи, пожалуйста, ко двору твоих почтенных гостей; говорят, один из них так забавен нравом! Если это правда, то я охотно посмотрела бы на него.
— Это вполне возможно, — отвечал король, — и ты можешь полюбоваться на его нрав и обхождение.
Гость же этот пока был еще неведом и самому Гагену: женщинам хотелось видеть Вате. Послал король к гостям просить их пожаловать ко двору и отведать хлеба-соли. Приехали витязи со своими воинами в таких богатых нарядах, каких и не видывали при дворе Гагена. Гаген, как ни был он богат, знатен и надменен, все же сам пошел к ним навстречу; королева встала со своего кресла, увидя Вате. Вате же держал себя так, что видно было: не любил он шуток.
После приветствий король усадил их, как обыкновенно усаживают гостей, и слуги стали обносить их вином, самым лучшим, какое только бывало в королевских домах. Гости пили и обменивались шутливыми речами. Тем временем королева вышла из зала. Она просила короля отпустить потом гостей к ней в покои на беседу. Король согласился к удовольствию молодой королевы, и все женщины сейчас же принялись наряжаться, готовясь ко встрече гостей.
Когда все были готовы, и королева уселась в своем кресле рядом со своею дочерью, первый вошел к ним Вате. При всей своей старости он все же внушил ей сразу и страх, и уважение, и она почтительно пошла ему навстречу.
Вслед за Вате вошел Фруте. Королева с дочерью усадили их обоих и стали лукаво спрашивать Вате, нравится ли ему так сидеть в гостях у прекрасных дам, или же он предпочитает сражаться в горячих боях.
— Никогда еще не приводилось мне так мирно сидеть с прекрасными дамами, — отвечал им Вате, — и если бы можно было, я, конечно, предпочел бы со своими добрыми воинами биться в какой-нибудь горячей схватке. Мне только это и прилично.
Громко засмеялась прелестная девушка: видела она, что не по себе ему в обществе прекрасных дам.
Королева Тильда с дочерью заговорили с витязем Морунгом. Стали они расспрашивать его о старике, как того зовут, есть ли у него свои люди, бурги и земли, есть ли у него дома жена и дети.
— Есть у него дома и жена, и дети, — отвечал витязь, — сам же он всю свою жизнь был отважным и доблестным воином.
— Никогда еще ни один король не имел такого отважного рыцаря, — прибавил Ирольд.
Стала тогда королева уговаривать Вате остаться в Ирландии: во всем свете не нашлось бы такого могущественного человека, который оказался бы в состоянии изгнать его отсюда. Но Вате отвечал королеве:
— Была у меня своя земля, и мог я сам по своей воле раздавать, кому хотел, коней и платье. Тяжко было бы мне теперь заслуживать свой лен. Никогда еще не отлучался я из дому более, чем на один год.
На прощанье Тильда сказала им, что могут они когда угодно являться ко двору и беседовать с прекрасными дамами.
Из покоев королевы они вернулись к королю, где застали рыцарей, занятых игрою в шахматы и фехтованием.
По ирландскому обычаю при дворе часто устраивались рыцарские игры, и это скоро сдружило Вате с королем. Горанта же полюбили дамы за его веселые шутки и рассказы. Престарелые витязи Вате и Фруте являлись ко двору с длинными седыми локонами, перевитыми золотом, и все находили, что они поистине смотрелись заслуженными доблестными рыцарями.
VI. О том, как пел Горант
Случилось раз вечером, что отважный витязь Тенемарки стал петь и пел так, что очаровал всех людей и даже заставил умолкнуть птиц. С удовольствием слушал его король со своими воинами; с удовольствием слушала его и королева: песня его доносилась до нее через окно в то время, как сидела она на зубчатой крепостной стене.
— Что я слышу? — воскликнула прекрасная Тильда. — До ушей моих доносится песня, лучшая в мире. Ах, дай-то Бог, чтобы мои камерарии умели так петь!
Она приказала привести к себе того, кто так хорошо пел. При появлении рыцаря она горячо стала благодарить его за то, что так приятно провела вечер. Дамы, бывшие с Гильдой, приняли воина столь же радушно.
— Пропой нам ту песню, что пел ты сегодня вечером, — сказала королева, — поднеси мне вместо подарка свои песни и пой мне их каждый вечер: за то получишь ты от меня щедрую награду.
— Госпожа, если желаешь, я буду петь тебе такие песни, что каждый, кто ни услышит мое пение, найдет в нем облегчение скорби и позабудет свое горе. — С этими словами рыцарь ушел.
Когда миновала ночь и наступило утро, Горант начал петь, и от его сладостной песни умолкли птицы, распевавшие в кустах; недолго улежали в постелях люди. Чем громче и выше, тем лучше звучала его песня. Услыхал его и сам Гаген. Был он в это время у своей жены, и вместе вышли они из покоя на зубчатые стены. Много было слушателей у заезжего гостя, слушала его и сама молодая королева. Три песни пропел Горант одну за другою, и никому не показались они длинны.
Когда он умолк, молодая королева поспешно оделась и послала за своим отцом. Пришел к ней король, и королевна, нежно ласкаясь к нему, стала просить его, чтобы приказал он певцу еще петь у них при дворе.
— Милая дочь моя, — отвечал ей король, — если бы согласился он пропеть для тебя сегодня вечером, я охотно дал бы ему за это тысячу фунтов, но это такие почтенные гости, что мы не можем заставлять их петь, словно простых шпильманов.
Горант же хитрый так старался, что, казалось, никогда еще не певал он так по-рыцарски: его песня западала прямо в сердце, и никто не мог оторваться от нее душой; останавливались звери в лесах, змеи замирали в траве; забывали плыть рыбы в водах, — все наслаждались его искусством. Никакая песня его не казалась длинной, — ради нее забывали даже церковное пение.
Молодая девушка стала просить хоть тайно провести Горанта в ее покои, чтобы не знали о том ни отец ее, ни мать. Услужил ей один из ее камергеров и получил за то щедрую награду: дала она ему двенадцать дорогих тяжелых запястий из светлого красного золота. Вечером привел он искусного певца в ее покои. Обрадовался певец: ради нее приехал он сюда из дальних стран и искусством своим стяжал он ее благосклонность. Королевна приказала камергеру своему стать у входа в дом, чтобы никто не мог войти к ней: хотела она вдосталь насладиться пением. В покое с нею никого не было, кроме певца, да воина Морунга.
Она просила витязя сесть.
— Дай мне послушать твоего пения, — сказала она, — то, что слышала я раньше, так мне понравилось, что слушать тебя кажется мне лучше всяких развлечений и всяких удовольствий.
— Я готов петь для тебя, прекрасная девушка, — отвечал ей Горант, — лишь бы отец твой, король Гаген, не снял с меня за это головы. Я считал бы честью служить тебе своим пением, если бы ты жила ближе к моей родине.
И он запел песню об Амиле, которой до тех пор не знал еще ни один христианин: слышал он ее в бурном море. Когда же пропел он ее, прекрасная девушка поблагодарила его.
— Друг, благодарю тебя, — сказала она и хотела щедро наградить его, но он отказался от всего и только взял ее пояс.
— Прости мне, что я оставляю его у себя, прекрасная девушка, — сказал он, — я отвезу его моему господину, и как же будет он рад моим вестям!
— Кто же твой господин и как зовут его? Носит ли он корону или владеет собственной землей? Ради тебя я расположена и к нему.
— Никогда не видал я другого такого богатого короля, отвечал ей отважный воин Тенемарки. — Если никто не выдаст нас, прекрасная девушка, — продолжал Горант, — я скажу тебе, как господин мой отпустил нас в путь, ради тебя послав нас сюда, в бурги и земли твоего отца.
— Скажи же, что предлагает мне твой господин. Если будет то согласно с моей волей, я скажу это тебе прежде, чем мы расстанемся.
— Предлагает он тебе свою любовь. Будь же к нему благосклонна — из-за тебя он чуждается всех других женщин.
— Да наградит его Господь за его любовь ко мне! Если он во всем мне ровня, то я готова быть его женой, если ты согласишься петь мне каждый вечер и каждое утро.
— О том не заботься — я охотно буду это делать. При дворе моего господина есть двенадцать певцов, которые поют еще лучше меня; но как ни сладки их песни, лучше их всех поет сам мой господин.