— Идет к тебе в эту землю и Вате из Штурмланда. Могучей рукой своей держит он кормовое весло на корабле Фруте. Не найдешь ты более надежного друга в военное время.
Птица собралась было улететь, но несчастная девушка опять заговорила:
— Не всю еще скорбь мою и заботу сняла ты с меня, — сказала Гудруна, — хотелось бы мне знать, когда это будет, что я на чужбине увижу послов матери моей, Гильды?
— Радость ждет тебя: завтра рано утром придут к тебе два посла. Они так прямы и честны, что не обманут тебя и не принесут тебе ложной вести.
Но птице пора было лететь, и Гудруна перестала ее расспрашивать.
Девушки до глубокой ночи оставались на берегу, стирая одежды. Они говорили о витязях, которых послала за ними Гильда из земли Гегелингов. Но наконец настала ночь, и девушки должны были вернуться домой. Тут в гневе встретила их злобная Герлинда. Ни одного дня не проходило без того, чтобы она не осыпала их бранью и угрозами.
— Почему это так долго стираете вы полотно и другие одежды? — крикнула она им. — Слишком уж медлите вы над моими белыми шерстяными платьями! Берегитесь, как бы не пришлось вам за это плакать!
— Мы делаем все, что можем, — отвечала ей Гильдебурга, — но теперь так холодно, что мы совсем мерзнем на берегу; при теплом ветре мы работали бы скорее.
Но Герлинда злобно отвечала ей:
— Нечего вам разбирать погоду! Вы все равно должны стирать с утра до ночи, и завтра с рассветом должны уж выйти на работу. Праздник близко — вы это знаете. К Вербному воскресенью к нам съедутся гости. И если к этому дню не хватит у вас белых одежд на всех моих воинов, то вам достанется так, как никогда еще не доставалось ни одной прачке.
Девушки ушли в свою комнату, сняли с себя мокрое платье и легли на голых досках — злобная Герлинда не давала им подушек. Плохо спалось им ночью, и не могли они дождаться утра: все думали они о том, когда же благодетельная птичка приведет к ним обещанных рыцарей.
Едва стало рассветать, как Гильдебурга встала и подошла к окну. С горем увидала она, что за ночь выпало много снегу.
— Разве сам Господь Бог сохранит нас, а то в такую стужу, стирая, босые, на берегу, мы легко можем замерзнуть, — сказала она Гудруне. Но тут вспомнили они, что сегодня должны явиться к ним послы Гильды, и при этой радостной мысли забыли непогоду.
— Попробуй-ка попросить злую Герлинду, чтобы она позволила нам сегодня надеть башмаки, — сказала Гудруна Гильдебурге. — Должна же она сама понять, что мы можем замерзнуть, если выйдем на работу босиком.
Пошли они к Герлинде. Герлинда еще спала и, едва проснувшись, сейчас же стала бранить их.
— Что же не идете вы на берег? — закричала она им.
— Да не знаем, как и идти, — отвечали они, — за ночь выпало много снегу, и мы, конечно, умрем, если пойдем на работу босые.
— Нет мне до того дела! Ступайте и стирайте, как всегда, или вам будет плохо! Не много потеряю я, если вы и умрете! — отвечала Герлинда.
Заплакали девушки, но делать было нечего, и они, босые, пошли на берег моря и принялись за стирку. Между делом они часто поглядывали на море, ожидая, когда же, наконец, явятся послы, посланные к ним с родины королевой Тильдой.
XXV. О том, как пришли к ним Ортвин и Гервиг
Долго ждали они и наконец заприметили в море байку, а в ней всего только двух человек.
— Вон, вижу я, подъезжают сюда два человека; уж не послы ли это? — сказала Гудруне Гильдебурга.
— Увы мне, бедной! — воскликнула Гудруна. — Если это послы Тильды, то в каком же виде застанут они меня здесь за стиркой! Такого позора я, кажется, не перенесу! Посоветуй мне, что мне делать? Убежать ли отсюда или ждать их здесь?
— Не берусь я советовать тебе, — отвечала Гильдебурга, — одно только знаю я: я сделаю то же, что и ты, и не покину тебя ни в радости, ни в горе.
В замешательстве они бросили работу и собрались было бежать, но моряки в это время были уже так близко, что увидали это. Поспешно повернув к берегу, выпрыгнули они из лодки и крикнули вслед девушкам:
— Зачем уходите вы, прекрасные прачки? Сами видите: мы чужеземцы, и если вы уйдете отсюда, то можете лишиться всех этих прекрасных одежд.
Девушки притворились, будто не слыхали, хотя голоса и долетели до их ушей. Очень уж громко говорил король Гервиг; не знал он пока, что был так близко к своей невесте.
— Скажите нам, чьи это одежды, — продолжал зеландский фогт, — мы не замышляем никакого зла, а потому не бойтесь и вернитесь к берегу.
— В таком случае, мы вернемся к вам, — отвечала Гудруна.
Они пошли назад, совсем промокшие и дрожащие от стужи. Дело было в самом конце зимы; снег лежал еще на земле, но птицы уже пели и щебетали наперерыв друг другу, возвещая весну. Девушки сильно изменились за время своего плена от нужды, лишений и тяжелой работы, лица их загорели и огрубели от резких мартовских ветров, но, несмотря на все это, они все еще были статны и красивы. Но, видя их промокшими, продрогшими, со спутанными от ветра волосами, витязи не узнали их.
— Скажите нам, кому принадлежат эти одежды и кто их моет? — спросил Ортвин. — Вы так красивы, что, конечно, заслуживали бы носить корону. И много ли еще таких прекрасных прачек у того, кому вы так униженно служите?
— Много у него служанок, может быть, еще прекраснее нас, — отвечала Гудруна, — но спрашивайте нас поскорее: у нас такая госпожа, что нам не пройдет даром, если, выйдя на стену своего бурга, она увидит нас разговаривающими с вами.
— Не огорчайтесь этим, возьмите себе вот эти четыре золотых запястья, но только отвечайте на наши вопросы.
— Оставьте при себе свое золото, — отвечала Гудруна, — нам не нужно платы, но только спрашивайте скорее!
— Ну так скажите нам, чьи это владения, кому принадлежат эти богатые земли и крепкие бурги? Как зовут того, кто заставляет вас, раздетых, исполнять такую унизительную работу?
— Одного из королей этой страны зовут Гартмутом, ему подчинены все эти обширные земли и крепкие задней.
Другого короля зовут Людовиком Орманским, и много витязей служит ему.
— Охотно повидали бы мы их, — сказал Ортвин, — не скажете ли нам, прекрасная девушка, где можем мы их найти, и дома ли они теперь или уехали куда-нибудь?
— Сегодня утром оставили мы их в бурге еще спящими и при них их сорок сотен воинов. Но дома ли они теперь или выехали куда-нибудь, мы не знаем, — отвечала Гудруна.
— Что же так тревожит их и откуда ждут они опасности, что даже дома окружают себя таким множеством воинов? — вмешался отважный Гервиг. — Будь при мне в походе столько бойцов, я смело рассчитывал бы завоевать целое царство.
— Этого мы не знаем хорошенько, — отвечала Гудруна, — но говорят, где-то далеко есть страна, зовут ее землею Гегелингов: оттуда-то и ждут они с минуты на минуту могучего врага.
Видя, что девушки дрожат от холода, Гервиг предложил им свой плащ, но дочь Тильды отказалась: не хотела она носить мужского платья.
Между тем Гервиг внимательно вглядывался в прекрасную девушку: она казалась ему так красива и так скромна и притом так похожа на ту, о которой он часто вспоминал с любовью, что он поневоле вздыхал.
— Еще хочу я спросить вас, девушки, — продолжал Ортвин, — не слыхали ли вы о пленных, привезенных в эту землю? Между ними была одна, которую звали Гудруной.
— Много уже лет тому назад была привезена сюда толпа девушек, взятых в плен после жестокой битвы. Они были принуждены исполнять здесь самые тяжелые работы. Была между ними одна, которую привез сам Гартмут, и звали ее Гудруной.
— Послушай. Ортвин, — сказал тут король Гервиг своему спутнику, — если только жива сестра твоя, Гудруна, то это, конечно, она и есть, так она на нее похожа.
— Она очень красива, — отвечал Ортвин, — но нисколько не похожа на мою сестру. С детства еще помню я, что не было на свете девушки, равной ей по красоте.
Услыша имя Ортвина, Гудруна тоже стала присматриваться — не брат ли это ее. Тогда настал бы конец всем ее страданиям.
— Знала я когда-то витязя, родом из Зеланда; звали его Гервигом, и был он похож на тебя, — сказала Гудруна. — Если бы был он еще жив, то, конечно, освободил бы нас из тяжкой неволи. Я тоже одна из тех, что были захвачены в плен воинами Гартмута. Вы ищете Гудруну, но напрасно: она умерла от непосильного труда.
Слезы показались на глазах Ортвина. Заплакал и Гервиг при этой вести.
— Глядя на вас, я сказала бы, что вы, доблестные рыцари, верно, родичи Гудруны.
— До конца жизни буду я горевать о ней, — отвечал Гервиг. — Торжественною клятвой была она обручена мне в жены, и я утратил ее лишь благодаря наущениям старого Людовика.
— Ты хочешь обмануть меня, — возразила бедная девушка, — мне давно уже сказали, что Гервиг умер. А если бы был он жив, то и ко мне вернулось бы счастье: он, конечно, увез бы меня отсюда.
— Взгляни на мою руку: если признаешь это кольцо, оно скажет тебе, кто я. Этим кольцом был я обручен с Гудруной, и если ты жена моя, то я силой увезу тебя отсюда, — отвечал ей Гервиг.
Взглянула она ему на руку и увидала на ней кольцо с прекрасным драгоценным камнем: его некогда носила на руке своей Гудруна. Радостно улыбнулась она и сказала:
— Узнаю я это кольцо: прежде принадлежало оно мне. Теперь же взгляни на то, которое прислал мне мой милый, когда еще жила я беззаботно в доме моего отца.
Взглянул он ей на руку и, увидав кольцо, сказал:
— Наконец-то после стольких страданий и горя нашел я опять свою радость и счастье.
С этими словами Гервиг обнял прекрасную девушку; оба были полны и радости, и горя. Гервиг несколько раз обнимал и целовал Гудруну и верную подругу ее Гильдебургу. Ортвин же все допытывался, неужели не нашлось для нее иной работы вместо стирки на берегу во всякую погоду.
— Неужели, сестра, нет у тебя детей, которые сняли бы с тебя эту тяжелую работу? — спрашивал Ортвин.
— Нет у меня детей, — со слезами отвечала Гудруна, — что ни делал Гартмут, я ни за что не соглашалась стать его женой и за то должна исполнять такую тяжелую и унизительную работу.