аться. Прошу тебя, сделай это ради меня, ну чего тебе стоит!
— Хорошо, — сдалась наконец Анджолина, — но при одном условии: когда разбогатеешь, не забывай, что своим успехам ты обязан одной проститутке с улицы Боттонуто.
ГЛАВА 8
— Наконец-то Римлянин мой! — воскликнул Джованни. — Кредит выплачен, долгов нет, ура! — И он рассмеялся так весело, как не смеялся со времен счастливого, беззаботного детства в родительском доме.
Он откупорил первую в жизни бутылку шампанского и обнял друзей — Анджело и Анджолину.
— Ангелы-хранители мои! — сказал он с нежностью, наполняя бокалы.
Сегодняшнее торжество вряд ли бы состоялось, если бы не Анджело Джельми: кредит на покупку типографского станка он взял в своем банке. Безработный Джованни не мог рассчитывать на ссуду, он был неплатежеспособен, подающему же надежды молодому сотруднику банка «Монте» дирекция пошла навстречу и в течение нескольких месяцев вычитала у него ровно половину жалованья в счет погашения долга. Зато новенький печатный станок стоял теперь здесь, в подвале того самого дома на улице Данте, где друзья продолжали снимать одну комнату на двоих, отказывая себе во всем, кроме самого необходимого.
— Знаешь, что я решил? — спросил вдруг Джованни. — Никогда больше не влезать в долги, никогда в жизни! Все эти месяцы я дрожал от страха.
— Ну и глупо, — ответил Анджело, у которого был совсем другой склад мышления, чем у Джованни. — Чем плохо, что мы купили Римлянина в кредит? Тебе пришлось бы не один год откладывать, чтобы осуществить свою мечту. Настоящий банковский кредит — это здорово, ты ничего не понимаешь.
— Конечно, я же не такой ученый, как ты, — съязвил Джованни, намекая на вечерние курсы, которые усердно посещал Анджело: зная, что начальство покровительствует молодым способным сотрудникам, он учился в надежде на повышение.
— Помнишь роман про трех мушкетеров, который мы читали в интернате? — неожиданно спросил Анджело.
— Еще бы не помнить! Дюма — мой любимый писатель.
— Знаешь, мне кажется, мы похожи на этих трех мушкетеров, ведь у нас такой же девиз: один за всех, все за одного! — И Анджело поднял бокал, чтобы чокнуться с друзьями.
— Простите, мальчики, что прерываю такой прекрасный тост, — сказала Анджолина, — но мне пора. Комоцци уже меня заждался. — И, послав обоим воздушный поцелуй, она исчезла.
— Ну прямо великосветская дама, — глядя ей вслед, заключил Анджело.
Анджолину и вправду трудно было узнать. Она стала носить корсет из китового уса, отчего казалась стройнее и выше. На ней была длинная юбка с маленьким шлейфом, кружевная блузка с высоким стоячим воротником, дорогой шерстяной жакет и широкополая шляпа, которая ей очень шла.
— Ты подал мне прекрасную мысль своим тостом, — сказал Джованни, — я начну издавать романы Дюма. Автору гонорар платить не надо, вся прибыль моя. Я уже вижу обложку: «Александр Дюма. Три мушкетера», а внизу — «Издательство Джованни Ровести».
— Погоди, Джованни, — как всегда, вернул его на землю Анджело. — Сначала тебе придется заказать новый перевод, ведь на старый у тебя нет прав. Потом подумать о сбыте. Это с твоим муниципалитетом нет хлопот — приехали и забрали весь тираж, а книги — дело другое. Тебе придется самому рассылать их по книжным магазинам, причем не только миланским.
В этом было их отличие друг от друга: Джованни мечтал, Анджело рассчитывал. Но Джованни, если уж ему приходила идея в голову, не отступался от нее ни за что, его не останавливали никакие трудности.
— Да, совсем забыл, надо придумать символ, знак издательства, чтоб был лаконичный и запоминающийся. Знаешь, Анджело, у меня словно выросли крылья, я хочу подниматься все выше и выше, я чувствую, что смогу достичь цели.
Но вскоре началась война, положив конец полету его фантазий. Джованни призвали в армию и отправили на фронт.
ГЛАВА 9
Анджело тоже пришлось повоевать, правда, недолго: в одном из первых же боев он был ранен и признан негодным к дальнейшему прохождению службы. В банке его взяли на прежнее место, и благодаря медали, которой его наградили за мужество, он стал быстро продвигаться по службе.
Джованни не на что было рассчитывать, он понимал, что после войны придется начинать с нуля. На фронте ему часто вспоминались слова мэра-социалиста Кальдары, выступавшего на митинге перед новобранцами: «Война — это трагедия для любого народа, это стихийное бедствие такой силы, с которым не сравнится ни одно наводнение или землетрясение. Нам еще долго придется постигать ее смысл».
Джованни целых три года постигал под пулями смысл той войны, мечтая лишь об одном — вернуться домой живым. И вот в ноябре 1918 года, когда весь Милан праздновал победоносное окончание всемирного побоища, Джованни смог наконец обнять своих друзей, Анджело и Анджолину. Они потащили его в подвал на улице Данте, где он увидел трех мужчин, занятых работой.
— Кто это? — спросил он.
— Твои рабочие, — сияя от радости, ответила ему Анджолина. — Пока ты воевал, Римлянин тоже не бездельничал. Вот журнал, здесь все записано, можешь проверить.
— А здесь, — протянул ему пачку квитанций Анджело, — банковские подтверждения твоих вкладов за три года.
— Вы оба хотите сказать, что, пока я привыкал к мысли о полном банкротстве, моя типография работала и приносила прибыль? — Пораженный до глубины души, Джованни переводил взгляд то на друга, то на подругу.
— Да это все она, — Анджело показал на Анджолину. — Книг тут, конечно, никто не печатал, зато с заказами на плакаты, листовки, винные этикетки и театральные программы типография едва справлялась.
— Анджола, Анджолина, — только и мог вымолвить Джованни, прижимая к груди свою верную подружку.
Мог ли он подумать, что в женщине, еще недавно зарабатывающей себе на кусок хлеба древним как мир ремеслом в нищем миланском квартале, проявится такой предпринимательский талант!
— И все же взгляни на мои записи, — настоятельно потребовала Анджолина. — Ты мой принцип знаешь — за бесплатно не работать, поэтому я платила сама себе жалованье, надеюсь, ты согласишься, что это справедливо.
— Ты себя не обижала, — со смехом сказал Джованни, заглядывая в журнал, и добавил уже серьезно: — Пока я жив, жалованье тебе гарантировано.
Джованни сдержал слово. Когда он стал крупным издателем, в длинном списке тех, кому он назначил ежемесячные выплаты, имя Анджолины значилось первым. Как и когда судьбы этих людей переплелись с судьбой Ровести — знали только она и он, остальных это не касалось.
— Хоть я еще и не миллионер, но квартиру и приличный костюм, надеюсь, могу себе позволить?
— Подожди шиковать, Анджолина только что заказала еще один типографский станок. Пока поживешь у меня, места хватит.
На следующий день Джованни было не узнать: новый, с иголочки, костюм, красивое пальто, модные туфли. Выйдя из дома, где жил теперь Анджело, он решительно зашагал по улице Орефичи. Его путь лежал к дому синьора Мотта. Прошли годы, но он не забыл девушку с черными косами и сейчас собирался попросить у типографа ее руки. Проходя по площади Ла Скала, он заметил, что к кафе Кова один за другим подъезжают экипажи, — состоятельные миланцы любили посидеть здесь за аперитивом, прежде чем ехать куда-нибудь обедать. Подъехал дорогой экипаж, запряженный отличной парой, и из него вышла Анджолина с маленькой левреткой на поводке. Увидев Джованни, она начала смеяться.
— Куда это ты так вырядился?
— Секрет. И вообще, с чего это я должен тебе отчитываться?
— Не лезь в бутылку, я пошутила.
— Ты лучше о себе расскажи. Как поживает Комоцци?
— С ним давно все кончено, сейчас у меня граф. Граф Мапелли. — И она опять засмеялась своим заразительным смехом. — Да что мы на ходу разговариваем, приходи лучше сегодня ко мне ужинать. Я живу теперь на улице Боргоспессо.
Протянув ему для поцелуя затянутую в перчатку руку, она вошла в кафе, а Джованни еще несколько секунд восхищенно смотрел ей вслед.
В цветочном магазине Джованни купил большой букет привозных гвоздик и вскоре уже стоял перед домом своего первого работодателя, научившего его азам типографского дела.
Дверь открыл сам хозяин. Джованни снял шляпу и смущенно поклонился.
— Я хочу вернуться к нашему последнему разговору, если вы не забыли, о чем шла речь, синьор Мотта, — сказал Джованни. — Я хочу поговорить с вами о синьорине Веральде.
Мотта посмотрел на него без улыбки, но и без злобы, которую с трудом сдерживал при их последней встрече.
— Заходи.
Из кухни вышла его жена, вытирая о фартук мокрые руки. Джованни преподнес ей гвоздики.
— Как ты вырос, Джованни, совсем взрослый, — она явно была ему рада. — Сколько же тебе исполнилось?
— Двадцать три, — машинально ответил на вопрос Джованни, ища глазами девушку, ради которой сюда пришел.
— Веральды здесь нет, парень, ты опоздал, — не глядя на Джованни, сказал хозяин типографии.
— Она в прошлом году замуж вышла, — добавила жена и украдкой вздохнула.
ГЛАВА 10
На ближайшей колокольне зазвонили к вечерней мессе. Джованни откинул занавеску и выглянул в окно — двор был пуст. Все больше нервничая, он окинул глазами комнату, проверяя, все ли в порядке. На маленьком столике рядом с цветами стояло блюдо с миндальным печеньем и лед для вермута, который уже начал таять.
Утром он дольше обычного занимался своим туалетом, даже первый раз в жизни надушился, потом дважды спускался вниз, чтобы удостовериться, не заперта ли входная дверь. На всякий случай напомнил консьержке, что ждет даму, ведь она могла уже об этом забыть.
На колокольне зазвонили снова — месса закончилась. Сердце Джованни тоскливо сжалось, он понял, что она не придет. Ему вспомнился день, когда он впервые увидел ее в дверях типографии, освещенную полуденным солнцем.
— Джованни!
Голос звучал нежно и мелодично, как звуки арфы, его нельзя было спутать ни с чьим другим. Джованни обернулся и увидел Веральду — не пятнадцатилетнюю девочку, а красивую, со вкусом одетую женщину. Ее густые черные волосы, заплетенные когда-то в косы, были теперь уложены в высокую прическу, горестно сжатые губы побледнели и больше не напоминали красную свежую клубнику. Но такой она еще больше ему нравилась.