— А тебе он зачем?
— Должок за ним.
— Это хорошо, — мечтательно протянула женщина. — Тогда помогу, чем могу. Заходи.
Шмарин прошел в комнату. На диване перед телевизором сидели мужчина и женщина. Вроде как фильм смотрели, а между тем мужчина пил пиво из бутылки, а женщина его пилила, что пьет. Прошли мимо, старуха пропустила его вперед, на кухню, и плотно закрыла дверь.
— Долг большой?
— Большой.
— Будут у него через тебя неприятности?
Женщина так и впилась в Шмарина глазами.
Он смекнул быстро, чего ждет брошенная на старости лет жена. Ответил твердо:
— Огромные.
Старуха кивнула головой, словно только такой ответ ее и устраивал.
— Слушай, — заговорила торопливо. — Пропал он — вот уж лет пять с лишним будет…
— Как пропал? Куда?
— Слушай, говорю, не перебивай. Пропал и пропал. Мне ни словом не обмолвился. С работы не вернулся домой — и все. Я все морги обзвонила, всех друзей обегала. Только потом, когда узнала, что с работы он уволился как положено, честь по чести, все и сообразила. Бабу завел…
— В его-то возрасте? — недоверчиво хмыкнул Глеб.
— В его самом. Кобелюгой всегда был. Слушай дальше. Бабу звали Анжела Саркисян. С ним она уехала. Моложе его лет на десять. Что? Куда? Никто не знает. Но я здесь дочку ее отыскала. Чтобы в курсе быть… Так вот через год дочка эта в Москву засобиралась. Да не одна. С ребенком, с мужем да со своею мамашей. Вот и кумекай.
— В Москве, значит, искать.
— В Москве. А как найдешь, черкни адресок.
— Тоже должок? — ухмыльнулся он.
— Сына в больницу устроить надо, — как-то вдруг ни с того ни с сего по-бабьи взвизгнула старуха и ухватила Глеба за рукав. — Ты уж не забудь про меня.
— Ладно, — пообещал Глеб. — Не жалко.
— Поклянись, — не отставала старуха.
— Слово даю. Мое слово — закон.
Он и вправду не забыл и черкнул старухе адресок сбежавшего мужа. И даже не представлял, насколько усложнит тем самым себе жизнь…
Синицына он отыскал в тот самый день, когда Павел Антонович вернулся из круиза. Хотел сразу заявиться, да увидел рядом с ним Галину и решил сначала прощупать ее.
Окрутить ее оказалось плевым делом. Выследил, подсел в кабаке, поболтал, да и увел к себе на квартиру. Баба оказалась забойная. Если раздеть — как с картинки. Так ни одна молодуха-то не выглядит. Конфетка. Все формы — как по лекалам. Ничего лишнего и все по существу. Крутится в постели как уж на сковородке, болтушка — еще та, а про старика — ни слова, молчок, сколько бы он удочку ни забрасывал. Правда, мимоходом обмолвилась про круиз, про тамошний комфорт и сервис, а как только он спросил, кто ей такие богатые подарки делает, словно рот зашили.
Так он и не понял — есть у старика деньги или нет. С одной стороны, выходило, что вроде как нет, а если и есть — копейки, на старость. Но с другой стороны — чего ради такой бабе, как Галина, со стариканом валандаться? Видно, тоже что-то чует. Она ж, когда про круиз рассказывала, чуть слюной не брызгала. Глаза горят — и совсем как сумасшедшая смотрит.
Галина укатила в Петербург, а Глеб решил нанести визит Синицыну.
— Павел Антонович?
Дед чуть дверь перед его носом не захлопнул. Но не успел. Куда ему тягаться с молодым волком!
— Да вы не пугайтесь так, Павел Антонович! Рано еще. Да и не с кинжалом же я к вам, а с приветом.
— От кого?
— Может, пригласите войти?
— Все равно войдете, — махнул он рукой и, не оглядываясь, пошел в комнату.
— С приветом от дружка вашего старого — Самохвалова.
— От Вани?
Глеб во все глаза смотрел на Синицына и ничего не мог понять. Павел Антонович ничуть не испугался, а напротив, обрадовался совсем как ребенок, сразу же успокоился, подобрел лицом, стал усаживать гостя за стол. Достал бутылочку коньяка, две стопки, разлил.
— Что ж вы сразу-то не сказали, что от Вани! Я б разве так вас встретил? Ну, за встречу.
Глеб молча проглотил коньяк, плохо соображая, что происходит. Должники, которых он навещал, бледнели и дрожали, как только он упоминал имена их старинных товарищей. А здесь…
— Ну рассказывайте, как он там, в жарком краю? Постарел или все еще такой же орел, как раньше?
Голову кулаком подпер, смотрит ясным взглядом.
— Да не в жарких краях он вовсе, а в самых что ни на есть северных широтах. А сейчас и совсем, поди, в землю зарыли.
— Что вы… что вы такое говорите? — замахал руками Павел Антонович, и в глазах его выступили самые настоящие слезы.
Секунда — и слеза поползла по щеке, а Синицын захныкал:
— Неужто умер? Господи, как коротка жизнь! А я-то…
«Похоже, у старика в голове каша, полный маразм», — с сожалением подумал Глеб. Не дожидаясь, пока старик наплачется, Глеб обронил:
— Должок за вами. — Он все-таки, несмотря ни на что, решил довести дело до конца.
— Это вы про деньги? — встрепенулся Павел Антонович.
— А то про что же! — с ударением на каждом слове произнес Глеб.
Павел Антонович грустно улыбнулся:
— Анжела, покойница, унесла. Все ж на ее счету было, он же знал. А с ней вместе все наши мечты сгинули.
И тут Синицын вроде бы даже в маразм какой впал, потому что вцепился в Шмарина мертвой хваткой и принялся молить:
— Найди их! Может, хоть ты… А-а-а!
— Кого найти?
— Да тех, кто Анжелу на тот свет отправил! Утопили ее. А деньги, скорее всего, с ее счета на свой переписали. Давно это было, лет пять назад. Но до сих пор во сне мне является…
Шмарин молча отодвинул микроскопическую рюмку, взял из буфета большой бокал, налил доверху коньяку и медленно, маленькими глоточками выпил до дна, не спуская с Павла Антоновича глаз. Дед смотрел на него с пониманием и покачивал головой.
— Смотри, дед, — сказал ему на прощание Шмарин, — если что не так… Проверю.
— Проверяй, сынок, — обреченно ответил Синицын, — все так. Ложь — грех. А в моем возрасте лишние грехи — сам знаешь…
От Синицына Шмарин ушел в самом дурном расположении духа. Мечты о заморских островах с пальмами, которые он вынашивал последние несколько месяцев, рухнули. Жизнь как-то сразу померкла и потеряла смысл.
В городе у него на каждом углу норовили проверить документы. Менты с автоматами попадались ему в каждом тихом дворике. Нужно было валить куда-нибудь подальше. Он выбрал кабак на окраине, который работал всю ночь, и окопался там. Всю ночь пил и думал, что делать дальше. К утру, расплачиваясь, полез за деньгами в сумку и вместе с купюрами выудил из кармашка бумагу. Посмотрел удивленно, но тут же вспомнил — Галина сказала, что сунула ему адресок. Вот кто может приютить на первых порах. Переть на вокзал он не отважился. Вышел на трассу и поднял руку…
В ресторане Галина болтала без умолку. Казалось невероятным, что, просидев в отдельной палате около месяца, ей еще есть чем поделиться и что рассказать. Хотя возможно, все объяснялось проще. Она много раз говорила ему, что не собирается посвящать Лию в их планы. И теперь пыталась стушевать то впечатление, которое произвел на девчонку его неудачный тост.
В разгар застолья, когда им, наконец, подали горячее, в сумочке у Галины запиликал телефон.
— Я слушаю. Павел? Ты?
15
20 декабря 2000 года
Голос Павла Антоновича звучал сипло, говорил он словно через силу. «Похоже, с диагнозом врачи не ошиблись…» — подумала Галина.
— Галя, мне нужна твоя помощь. Больше мне обратиться, ты сама понимаешь, — не к кому.
— Паша, ты же знаешь, как я к тебе отношусь, — в голосе Галины зазвучали нотки почти материнской нежности.
— Мне нужно, чтобы ты приехала.
— Конечно. Когда?
Галина старалась говорить спокойно, но сердце в груди колотилось так, что казалось, он там, в Москве, слышит его стук.
— Завтра.
— Хорошо. Постараюсь взять билет на ночной поезд. В крайнем случае — прилечу во второй половине дня самолетом.
— Нет. Мне нужно, чтобы ты была здесь утром. Во второй половине дня банки не работают.
— Хорошо. Как скажешь.
— Ну, жду тебя с нетерпением.
— До завтра.
Галина оторвалась от телефона и невидящим взглядом посмотрела вокруг. Кажется, судьба меняется в самую лучшую сторону. И как неожиданно! И самое главное — как удачно, что он позвонил сегодня, когда она вышла из клиники, а не пару недель назад, когда она сидела в палате с распухшим лицом.
— Может, поделишься новостью? — спросил Глеб.
Галина посмотрела на него, потом на Лию. Они оба ждали ее ответа с плохо скрытым нетерпением.
— Звонил Павел Антонович Синицын. — Она взяла себя в руки довольно поздно, чтобы они не успели заметить перемены ее состояния. — Он просит меня приехать к нему завтра утром.
— Почему такая спешка? — спросил Глеб.
— Почему не самолетом? — удивилась Лия.
— Говорит, банки работают только до четырех, — Галина посмотрела на них с видом победительницы.
За столиком повисла напряженная тишина, словно все вдохнули воздух и позабыли выдохнуть. Но через мгновение все расслабились и заговорили одновременно.
— Неужели? — взвизгнула Лия и потянулась к Галине через стол поцеловать. — Наконец-то! Я же говорила, болезнь делает человека умнее…
— Следующий тост напрашивается сам собой, — Глеб разлил шампанское по бокалам и протянул один Галине. — За светлое будущее!
— Да, — сказала она. — Чувствует мое сердце, что счастье наконец улыбнулось и нам.
Звонок Павла Антоновича взволновал всех. Лия вспоминала все, что ей рассказывала бабушка о старике, который присвоил деньги ее бабки и матери. А теперь, похоже, он собирается исправить эту ошибку. Не важно — как. Пусть он не отдаст деньги ей, Лие. Но похоже, он собирается оставить их Галине, а потому не все ли равно! Торжество справедливости светилось в глазах девушки, и она мелкими глотками, смакуя, пила шампанское, думая о том, что скоро попробует настоящее «Клико».
Глеб улыбался через силу, не спуская глаз с Галины. В последнее время нет-нет да и мелькала в ее глазах искорка, предвещавшая недоброе. Будто решала — справится она без него или нет, нужен он ей или послать его куда подальше. Вот и теперь промелькнула самодовольная эта искорка, и сразу же тень по лицу пробежала. Думает, конечно, думает старая перечница о том, как бы от него избавиться. Только ничего у нее не выйдет. Духу не хватит сбежать. Да и мозгов — тоже. Навсегда они теперь повязаны, как альпинисты — один в пропасть полетит и второго за собой утащит. Вот так-то. Навсегда. Хотя Глеб был убежден, что навсегда — это о ней, а вовсе не о нем. И сколько у нее этого «навсегда» останется после получения наследства — ему решать.