— Но денег, конечно, не нашли?
— Какой там, — махнул рукой Чубатый. — Тогда такая неразбериха была. Никаких концов не отыскали.
— А Анжела что?
— Анжела была у Самохвалова главбухом. Уволилась и исчезла задолго до проверок. А найти ее так и не удалось.
— Утонула в Москве.
— Точно. Значит, знаешь?
— Кое-что. А деньги?
— За границей банков много. Кто ж их найдет?
— А что с Самохваловым?
— Года два назад умер в лагере.
— Случайно? — насторожился Воронцов.
— Нет. Не случайно. От туберкулеза. Болел долго. Года три с половиной.
— А Борис Синицын?
— Погиб под колесами поезда. Пьян был. Заснул на путях.
— Здорово!
Воронцов задумался, вспомнил все, о чем рассказывала Лия. А что, если миллионы не пропали, а осели у кого-то? Тогда понятно, почему члены этой семьи мрут как мухи. Только вот у кого? Да и смерти все очень похожи на несчастные случаи. Не разберешь, где воля случая, а где — умысел человеческий.
— И еще, — добавил Чубатый. — Военное ведомство совсем это дело не закрыло. Копают понемногу. Тебе бы, знаешь, с Таней Егеревой встретиться. Помнишь такую?
Еще бы Воронцов не помнил! Таня была невенчанной женой Володьки Найденного, который пропал без вести еще до приезда в Афганистан Николая. Володьку Воронцов знал плохо, а вот Таню…
Она была журналистом и работала спецкором нескольких местных газет и даже одной столичной. Они с Володькой уже несколько лет жили самой настоящей семьей, да вот только времени официально оформить отношения у них не находилось: то он на задании, то она по стране мотается.
Когда выяснилось, что Володька пропал, Татьяна, размахивая своим удостоверением, добралась до самого высокого начальства и потребовала, чтобы ее отправили в Афганистан. Разумеется, из кабинета ее выпроводили под белы рученьки. Но недооценили. Ее — в дверь, она — в окно. И своего добилась. Сначала попала в разведшколу на несколько месяцев, а потом в их группу — радисткой. Вечно лезла в самое пекло, и когда ее ранило — не опасно, в плечо, — все вздохнули с облегчением, собираясь отправить на Большую землю.
Но Татьяна лететь категорически отказалась. Пришлось ее усыпить и на носилках перенести в вертолет… Когда ребята вернулись, она с ними долго не разговаривала. Со всеми, кроме Воронцова. С Воронцовым она вела себя иначе, потому что именно ей пришлось заниматься похоронами Вики…
— А где она сейчас?
— Несколько лет проработала в Москве. Но последние два года безвылазно сидит в Ростовской области.
— Предлагаешь съездить?
— Как знаешь, Коль. Я ведь не в курсе, насколько ты заинтересован в этом деле…
— Поеду, — вздохнул Воронцов и поднялся.
— Да что с тобой? — притворно удивился Чубатый. — Девчонка так приглянулась, что готов ради нее по стране колесить?
— Не в этом дело. Не могу я ее, беззащитную, бросить. А сидеть и ждать, с какой стороны кирпич упадет на голову, не привык. Да и…
— Что? — встрепенулся Чубатый. — Ну говори же! По работе соскучился?
Николай усмехнулся:
— Рано еще об этом. Пойду я.
Он повернулся к двери, но Павел не тронулся с места.
— Ну об этом никогда не, рано и никогда не поздно — это раз. А два — это то, что в Ростовскую область лететь не нужно.
— Почему?
— Иди сюда, — позвал Павел и снова направился к компьютеру.
Татьяна Петровна Егерева сидела за столом и правила статью. Ее семидесятитрехлетняя мама сосредоточенно изучала колонку новостей в интернете, периодически выказывая то негодование, то бурную радость. Чувства свои она преобразовывала в длинные тирады и адресовывала их дочери. Пять минут назад Татьяна Петровна не выдержала и отчитала мать за то, что совсем не может сосредоточиться, что завтра рано вставать, а статья, которую она правит, должна быть готова и сдана в печать, и напоследок добавила: кто ж виноват, что у них однокомнатная квартира.
Мать запыхтела и умолкла, но совсем ненадолго.
— Тань, — позвала она снова, — ты только посмотри!
— Мам, ну я же просила! — взревела Татьяна.
— Да нет. Не о том я. Тут тебе какой-то пакет пришел с пометкой срочно.
Татьяна Петровна подошла к компьютеру, открыла послание и ахнула.
— Пусти-ка, — шепнула она матери и стала тут же строчить ответ.
— Ну как? — Воронцов теребил Чубатого. — Удалось связаться?
— На связи! — хохотнул тот. — Я ей уже объяснил про тебя, ну и она в ответ очень обрадовалась. Правда, совсем не в дамских выражениях. Вот смотри!
Павел отодвинулся от экрана, и Воронцов с улыбкой прочел непечатное, но очень энергичное приветствие Татьяны.
Пару минут они обменивались любезностями, а потом спросили о Самохвалове.
«Объект видела лично, — отрапортовала Татьяна. — За ним долго вели наблюдение. В первые годы отсидки рвал и метал, сетовал на несправедливость. Потом задумался. А уж под конец совсем успокоился. Похоже, понял, кто его подставил, и нашел, как отомстить. Нам этого человека не сдал. Значит, сдал кому-то из лагерных…» В заключение она написала: «Дай Коле мой телефон. Пусть хоть он меня с Восьмым марта поздравляет…»
Татьяна Егерева отошла от компьютера задумчивая. Мать удивленно заглянула ей в глаза.
— Что-то случилось?
— Помнишь ту историю с Воронцовым? Ну у которого жену убили?
— Что-то припоминаю.
— Колька тогда из органов ушел. И лет двадцать никому не давал о себе знать. А тут вдруг проявился…
Эта история и в жизни Татьяны сыграла серьезную роль. Подлечившись после ранения, она снова ходила по кабинетам начальства, просилась назад, к ребятам. И тогда ей рассказали про Вику. И попросили помочь с похоронами. Предупредили — труп страшно изуродован. Родственников допускать к нему не решились. Но кто-то ведь должен…
Таня согласилась не раздумывая. А потом целый день ползала по квартире Воронцова, смывая кровь с пола и со стен, давилась слезами и старалась не смотреть в сторону кровати, на которой лежала его жена. За то, что этот изверг сотворил с ней, высшей меры было недостаточно. Таня ревела и думала о том, что Афганистан — не самое страшное, что она видела в жизни. Что и здесь, в тылу (так она привыкла думать о родном городе), нужна ее помощь. Здесь враг такой же лютый и такой же жестокий. После похорон Вики Воронцовой она больше никуда не просилась, зато в Питере лезла в самые опасные дела при каждом удобном случае.
— Что дальше? — повернулся к Воронцову Чубатый, когда сеанс связи с Егеревой закончился.
— Давай считать. Саркисян нет. Дочери ее нет. Внучка сидит у меня дома. Бабка ее по линии отца — погибла. Отец тоже. Выходит, кроме Лии, никого не осталось.
— И еще был некий Синицын…
— Которого тоже больше нет. И сын которого почему-то тоже погиб.
— Но остается жена и второй сын.
— Господи, неужели лететь в Ашхабад?
— Извини, с семейством Синицыных сеанс интерактивной связи устроить не могу.
Воронцов попрощался с Павлом как-то скомкано, да и тот только махнул рукой. Прощались так, словно расстаются ненадолго. Так, как в прежние времена, когда завтра же с утра предстояло встретиться. Николай поймал машину и, глядя, как дворники разгребают с лобового стекла снег, впервые задал себе вопрос: а и впрямь, не испытывает ли он ностальгию по прошлому? Не использует ли случай с Лией как повод вернуться?
Спросил и стал внимательно вслушиваться в себя. Никакого ответа. Молчание. Он даже и не представлял, что умеет так замечательно молчать…
Как только дверь за Воронцовым закрылась, Чубатый снял телефонную трубку и позвонил на работу.
— Кириллов? Ты дежуришь? Организуй-ка человечка для наблюдения за важным объектом. Нет. Одного вполне достаточно. Пусть меняются. Наблюдение должно быть круглосуточным. Улица Курчатова. Дом шесть. У подъезда. Да. Фотографию девушки пришлю по электронной почте. Давай!
Воронцов доехал на машине только до угла и к дому постарался пробраться незамеченным, на случай если Вера действительно иногда посматривает в окно. А он почему-то был уверен, что она выполнит эту его просьбу так же, как и любую другую. Но прежде чем подняться за Лией, ему хотелось проверить одну вещь… Пистолет лежал в столе столько лет, что Николай уже начал подзабывать о его существовании. И теперь на сердце скребли кошки.
Конечно, он всячески уговаривал себя, что все это ерунда, что Лия никак не могла взять оружие, что ей это ни к чему. Воронцов не стал вызывать лифт и поднялся к себе пешком. Открыл дверь, сразу же прошел к столу, оставив за собой мокрую дорожку. Выдвинул нижний ящик… Потом — верхний и средний. Хотя прекрасно помнил — пистолет лежал в нижнем. Еще раз пошарил в пустом нижнем и кинулся к Лииному рюкзаку. Уговаривал себя, что сейчас найдет. Что, возможно, она взяла пистолет, потому что очень боялась, и что сейчас все прояснится.
Но ничего не прояснилось. Пистолета у Лии не было. Воронцов потратил еще с полчаса, тщательно исследуя каждую щель в своей квартире, и снова ничего не нашел.
С опустошенным сердцем он поднялся наверх. Как только позвонил, дверь распахнулась и Лия прыгнула ему на шею.
— Наконец-то! Я так устала тебя ждать!
Она целовала его лицо — куда попадала. Николай пытался высунуться из-за нее, чтобы поблагодарить соседку. Но Лия не останавливалась ни на минуту. Через мгновение за ее спиной раздался грохот. Вера захлопнула дверь, не желая любоваться затянувшейся сценой…
17
21 декабря 2000 года
Глеб не стал ее успокаивать. И спрашивать, что случилось, тоже не стал. Ему было приятно смотреть, как она извивается в конвульсиях, как скроенное лучшими хирургами лицо оплывает и становится похожим на розовую бесформенную массу. Ему было радостно от того, что ее надежды не сбылись. Насчет денег, конечно, досадно, у Галины их вытянуть было бы куда проще. А вот то, что ее гордыня теперь не скоро поднимет голову, он мог быть уверен.
Его самолюбие давно было удовлетворено, а она все продолжала жалко всхлипывать у него на груди. Глеб отстранил Галину, встряхнул. Спросил, что случилось. Она наконец пришла в себя и удивленно посмотрела на него. Но спрашивать, что он здесь делает, не стала. Не до того было.