Несколько минут они молча стояли друг против друга. Все было решено, и, глядя друг другу в глаза, они словно проверяли, надежно ли их положение.
— Ты все сделала? — спросил наконец Глеб.
— Да.
— Получилось?
— Похоже.
— Обратной дороги не будет.
— Я знаю.
Галина протянула ему пачку купюр. Глеб пересчитал деньги, усмехнулся:
— Все твои сбережения?
— Почти. Разве этого…
— Хватит с лихвой. Ну, мне пора. Самолет вылетает через четыре часа.
— Удачи, — решительно сказала Галина и вошла в холл гостиницы.
18
5 января 2001 года
Воронцов аккуратно отстранил Лию и внимательно посмотрел ей в глаза.
— Что-то случилось? — растерянно прошептала она. — Что с тобой?
В глазах ее светилось лишь искреннее изумление. Николай постарался взять себя в руки и скрыть раздражение. В конце концов, может случиться так, что Лия к пропаже пистолета никакого отношения не имеет.
Он не стал объясняться на лестничной клетке и заговорил только тогда, когда они вошли в его квартиру.
— У меня в столе лежал пистолет, — сказал он как можно спокойнее.
Она слушала внимательно, но явно ждала продолжения.
— И что?
— Его нет.
— Как нет?
В глазах ее вспыхнул неподдельный страх. Она отшатнулась от Николая.
— Подожди, пожалуйста. А почему у тебя… То есть я хотела спросить, откуда у тебя и почему…
— Это наградной. Пятнадцать лет лежал в столе без дела.
— И ты хочешь сказать, что он пропал?
— Да.
— Сейчас, пока нас не было?
Воронцов задумался. Похоже, Лия действительно ничего не знает о пропаже. И тут он вспомнил…
— Я не уверен, что он пропал сегодня. Но вот первого января он совершенно точно лежал на месте. Послушай, этот парень, которого ты сюда приводила…
— Стас? Ты думаешь, он мог?.. Нет, что ты. Он на такое не способен. Зачем ему?
Но теперь она говорила без особой уверенности.
— Мне нужно с ним встретиться. Как ему позвонить?
Лия молча подошла к телефону, набрала номер. Долго слушала длинные гудки.
— Похоже, никого нет. Хотя Стас редко ночует дома.
— Где же его найти?
— Есть с десяток мест, где он может остаться на ночь, на несколько дней или месяцев. Мне просто повезло, что в прошлый раз я застала его дома.
— Интересно. И главное, интересно, что такая удача обернулась пропажей и пистолета, и твоего Стаса.
Воронцов закурил и спросил:
— Давно ты его знаешь? И… как бы это помягче? В каких вы с ним отношениях?
— Совершенно ни в каких. Он просто продает травку, а я покупаю.
— С обычными продавцами не ведут многочасовые беседы.
— Ты думаешь… Нет, этого не может быть, — Лия театрально закрыла рот ладошкой. — Ты решил, что я могла привести сюда, к тебе домой, другого мужчину?! После всего, что между нами было! Как же… Кем же ты меня считаешь? — Ее голос окреп и зазвенел так звонко, что, казалось, сейчас полопаются чашки. — Ты какой-то дрянью меня считаешь? Шлюхой безмозглой, да? Ну, спасибо. А я-то, дура… Я же тебе… Я же влюбилась в тебя! Я тебе поверила!
По ее щекам катились слезы. Лия выскочила из комнаты, сорвала в коридоре с вешалки свое пальто и выбежала из квартиры. Воронцов бросился за ней и едва догнал на первом этаже у самого лифта.
— Пусти меня, — отбивалась она. — Видеть тебя не могу. Да как ты…
Он подхватил ее на руки и заставил замолчать, закрыв рот поцелуем. Как, скажите на милость, еще можно было ее остановить? Она сразу притихла и обмякла. Обвила его шею руками, прижала голову к своей груди с такой силой, что он едва не задохнулся. «Я люблю тебя, — повторяла она все время, — люблю, люблю, люблю…» Это было похоже на молитву или заклинание. И Николай поддался ее чарам. Воронцову давно не приходилось носить женщин на руках, особенно вверх по лестнице. Поэтому он осторожно высвободил одну руку и нажал кнопку лифта. Лия прижималась к нему все жарче, и у него то и дело перехватывало дыхание от этого жара.
В эту ночь она не желала отпускать его, изобретая все новые и новые ласки, одаривая его ими щедро и никак не желая угомониться.
— Мне кажется, если мы уснем сегодня, — шептала она ему, — то завтра уже ничего не будет. Как в сказке, знаешь? Стоит оглянуться, а там все исчезло: и замок, и принцесса, и все сказочное королевство. Или все превратились в соляные столпы.
— Завтра будет то же самое, — пытался он образумить ее. — Если ты, конечно, оставишь хоть немного своей любви на завтра…
— Нет. Так не может быть вечно. Так не может быть долго. Но сегодня так уже случилось, и я не хочу отпускать это сегодня. Я буду держать его за хвост, как жар-птицу. Никогда в жизни не испытывала такого сказочного счастья…
Воронцов был оглушен Лией, переполнен Лией и поражен бесконечностью страсти, которую она у него вызывала. Сначала он никак не мог забыть то, что сказал ему на прощание Чубатый: только женщина может сделать мужчину слепым, глухим и полным идиотом. Он старался не упустить даже намека на подтасовку. Но искренность Лии была абсолютной, и вскоре он позволил себе больше не думать о том, что ей угрожает опасность, а он стремится ее защитить. О том, что завтра он собирается лететь за четыре с лишним тысячи километров, к черту на рога, в Ашхабад, чтобы поискать там какие-нибудь зацепки… О том, что Лию на это время нужно будет куда-нибудь пристроить…
Он разрешил мыслям передохнуть, дал себе команду «вольно» и забыл обо всем, кроме девочки, стонущей рядом с ним и стискивающей зубы в приступе страсти. Кроме ее полузакрытых глаз, и бархатных щек, и губ, и…
Он сказал ей о том, что собирается уехать, только утром, когда она едва открыла глаза. Лия тут же села и испуганно сжалась. Ей нужно было задать ему тысячу вопросов, потому что все эти «зачем?» и «почему?» вертелись на кончике языка и перепугано метались во взгляде. Но она так ничего и не спросила. Она молча прижалась к нему и прошептала только:
— Вот видишь, а ты говорил — завтра. Я же чувствовала, что никакого завтра у нас нет.
Сказала обреченно, словно провожала его на войну и мужественно собиралась ждать долгие годы. Воронцов обнял ее и погладил по голове. И так же тихо, как она ему только что, прошептал на ухо:
— Но у нас обязательно будет послезавтра, клянусь тебе. И после-после и еще потом. Пока я не превращусь в дряхлого, немощного старика…
— Ты? — громко воскликнула Лия, вырываясь из его объятий. — Ты хочешь превратиться в старика? Зачем это тебе?
Теперь ее голос наливался задором, как соком наливается молодое яблоко на ветке.
— Это судьба, — хитро подмигнув, сказал ей Николай. — Я буду белым как лунь.
— Ты не можешь быть…
— Ну тогда у меня выпадут все волосы и голова сделается гладкой, как футбольный мяч.
— Я не позволю!
— Спина моя согнется…
— Нет!
— …а зубы все выпадут, к чертовой матери, — он словно рассказывал ей детскую страшилку про черного-черного человека.
— Нет! — Лия кинулась к нему в распахнутые объятия. — Я запрещаю тебе, слышишь? Запрещаю стариться! Ты навсегда останешься таким, как сейчас. И никаких ужасов не смей мне рассказывать! Не то я умру от горя! Представляешь, ты еще не успеешь состариться, а я умру от горя во цвете молодости? Ты тогда будешь плакать?
Лия говорила весело, подражая шутливому тону Воронцова, но от ее последних слов он побледнел.
— Пожалуйста, — попросил он совершенно серьезно, — не говори о смерти. Ты не можешь умереть. Заруби это себе на носу.
— Не буду, — ответила она. — А ты не смей говорить о старости.
— Хорошо.
— У нас все будет прекрасно, — неуверенно произнесла Лия и посмотрела на Николая.
— Конечно. Только для этого мне нужно слетать на один день в Ашхабад.
— Зачем? — спросила она наконец.
— Сам не знаю.
Профессионализм взял верх, он не стал ничего объяснять. И сам удивился, до какой степени работа может войти в плоть и кровь. Он привык говорить неправду спокойно, не испытывая ни малейших угрызений совести. Даже сейчас, в такую минуту… Николай притянул Лию к себе и нежно поцеловал в губы, но ее попытку продлить этот поцелуй и снова втянуть его в игру с бесконечностью пресек.
Теперь нужно было куда-то пристроить Лию. К сожалению, она даже слышать ничего не хотела о том, чтобы провести денек у Веры. Кричала, что это совершенно невозможная женщина, что смотрит на нее с высока, с издевкой и еще непонятно, как смотрит, что Лии все это поперек горла.
Сошлись на том, что Лия останется у него в квартире, никуда не будет выходить и не станет отвечать на телефонные звонки и звонки в дверь. Дику было рекомендовано охранять Лию, а прогулки с ним решили поручить Вере, раз уж она такая покладистая. Про покладистость сказала Лия, и в глазах ее заплясали огоньки ревнивой досады.
Воронцов сбегал в магазин и приволок четыре сумки продуктов. Лия смотрела на него удивленно:
— Ты ведь говорил — на один день?
— На сутки, — уточнил он.
— Неужели ты думаешь, я все это съем? — спросила она, заливаясь звонким смехом.
Что-то внутри подсказывало Воронцову, точнее, не подсказывало, а буквально тыкало носом в одну небольшую странность. За сегодняшний день Лия успела и поплакать, и похохотать. Причем и то, и другое она делала совершенно искренне, легко переходя от одного состояния к прямо противоположному. Да и весь их роман, если это можно так назвать, больше походил на хорошо поставленную пьесу и… Но Воронцов решил не прислушиваться к тому, что скрипит у него внутри. Он решил — старческое. Его тело еще гудело от вчерашнего любовного недуга, а мозг еще хранил терпкий и пьянящий вкус страсти.
Он узнал, когда вылетает самолет, быстро собрался и, поскольку времени оставалось непростительно мало, решил не заходить к Вере, а позвонить ей по телефону.
— Здравствуйте.
— Николай?
— Да, снова я. Испытываю ваше терпение.
— Оно у меня ангельское, так что — пожалуйста.