Железнодорожное полотно просматривалось хорошо. Глеб заметил приближающийся поезд, когда тот был лишь черной точкой на горизонте. Поезд шел на хорошей скорости, и у Глеба отлегло от сердца — вряд ли успеет притормозить.
Синицын так и не уснул, открывал периодически глаза и пялился на Глеба. Но вряд ли мог пошевелиться или сказать хоть что-нибудь связное. Шмарин подхватил его под руки, поволок к рельсам. Уложил на рельсы, заглянул в глаза и удивился, — в них полыхал ужас. Неужто понимает, что происходит?
— Так-то друг, — весело сказал Глеб и быстро отошел подальше, рассчитывая, что, если вмешается провидение и машинист успеет притормозить, его не будет видно из укрытия.
Хотя это маловероятно. На такой-то скорости…
Поезд, стуча колесами, пронесся мимо. Глеб вышел из своего укрытия, посмотрел по сторонам. Место пустынное, ни души. Глеб подошел к насыпи и заглянул вниз, на рельсы. То, что он там увидел, заставило его сердце вновь полететь вскачь…
22 декабря 2000 года. Москва
Галина и Аня сели в машину и свернули на соседнюю улицу. Галина остановила машину, улыбнулась Ане искренне:
— Я рада, что все прошло так благополучно. Теперь мне нужно умыться — раз. И у меня есть еще одно небольшое дельце, ты не возражаешь, если мы немного покатаемся?
— Конечно, нет.
Галина вытащила из сумки крем и стерла лишнюю тушь с ресниц и темную помаду. Потом она достала карманный справочник, поискала адрес ближайшего филиала банка, в котором оформила документы, и поехала туда.
— Мне нужно заплатить за квартиру, — бросила она Ане. — Посиди в машине. Я мигом.
В банке она открыла счет, взяла пластиковую карточку, которая оказалась точной копией той, что ей выдали сегодня утром, внесла триста рублей и довольно быстро вернулась к скучающей Ане в машину.
— Теперь домой, — скомандовала Галина радостно. — Дело сделано.
23
8 января 2001 года. Санкт-Петербург
Ступив на трап самолета, Воронцов присвистнул. Зима за время его отсутствия успела свернуть свои декорации. Снега почти нигде не осталось, а с неба моросил мелкий холодный дождь. В воздухе пахло тоской. Сердце невольно сжималось, то ли от обмана, на который пустилась зима, то ли от нежданной разлуки.
Венера здорово помогла Воронцову. Несмотря на какие-то неполадки в компьютере, она все-таки сумела распечатать Николаю фотографию Глеба Шмарина, и он от души нагляделся на нее в самолете.
Человек, снятый в профиль и в фас на двух снимках, которые он старательно загораживал от любопытной соседки по полету, вызывал у него тревогу. Воронцов мысленно спрашивал себя: что или кто может остановить такого? И сам же себе отвечал: никто и ничто. Такой пойдет на все ради любого пустяка, который втемяшится ему в голову. А если речь идет о чем-то стоящем, то и подумать страшно, на что может решиться.
Он успокаивал себя, как мог, уговаривая, что Чубатый не так прост, раз выставил пост возле его дома. Он мысленно благодарил Павла за это и надеялся, что ребята не пропустят такого типа — узнают, почувствуют. И все-таки, как только Воронцов закрывал глаза и пытался вздремнуть, ему являлись картины одна страшнее другой. Он видел, как Лия беспечно открывает дверь и застывает на пороге. Человека, который глядит на нее сверху вниз с ухмылкой. Себя — стоящего в стороне и кричащего ей, чтобы немедленно бежала. Но почему-то, несмотря на то что он стоял совсем рядом, Лия не видела и не слышала его. От таких снов Николай сразу просыпался. Но и тут становилось не легче, потому что со всех сторон подступали воспоминания…
О смерти Вики он узнал лишь через две недели, когда они вернулись с задания. Сказал радист, принявший сообщение. Добавить или объяснить он ничего не мог, и еще две недели, пока ему наконец не разрешили вернуться в Союз, Воронцов провел как уж на сковородке. Временами казалось — произошла ошибка. С Викой ничего не может случиться. Она молодая, сильная, здоровая. Что же могло тогда… Он столько раз менял адрес. Спутали. Умерла какая-то другая Вика, может быть, фамилия похожа. Воронцов жил как во сне. Все вокруг потеряло облик реальности.
Возвращался он вот в такой же дождь, который моросит сейчас, в январе, размывая последние островки снега. Только тот дождь был теплым, летним и соленым — с привкусом его слез. От начальства, выразившего соболезнования, он вместе с Таней Егеревой направился прямо на кладбище. Ему сказали только, что Вика убита. И что Бройлера застрелили через неделю, когда он уходил от преследования.
Таня шла рядом тихая, отводила глаза и вжимала голову в плечи, как только он собирался что-нибудь сказать. Воронцов понимал, что она боится вопросов. А значит, с Викой случилось самое страшное, что только можно себе представить. Он не стал спрашивать Таню ни о чем, он лишь попросил показать могилу Вики, поблагодарил за все, что она для него сделала, и уговорил оставить его одного.
Таня согласно кивнула, только не ушла совсем — он заметил, — а свернула на другую дорожку и притаилась в зарослях кустов, оставшись вместе с ним мокнуть под проливным дождем. Боится за него. Значит, дело совсем дрянь.
Воронцов наклонился к могиле, провел рукой по надписи — Виктория Воронцова. Горе было настолько огромным, что не умещалось больше в сердце, разрывало его на части. Николай сидел и тупо смотрел на надгробную плиту. А по лицу бежали теплые струи дождя вперемешку со слезами.
Из аэропорта Воронцов доехал домой на такси. Сил не было спускаться в метро, толкаться среди людей. Метро казалось подземельем — спустишься и останешься там навсегда. У самого дома он заметил знакомую машину, и от сердца отлегло. Раз все еще тут, значит, пока ничего страшного. Но на всякий случай отметил, что машина прежняя, а значит, не очень стараются оставаться незамеченными.
Как только Николай вышел из лифта, Дик устроил такой концерт, что он поневоле улыбнулся. Не успел он вставить ключ в дверь, а та уже открылась, и Лия прыгнула к нему, как кошка, ухватилась за шею. Николай прижался губами к ее лбу. В голове промелькнула странная мысль: «Если бы у меня была дочь, она наверняка вот так же встречала бы меня каждый вечер…» О чем это он? Какая дочь?
Николай отстранил Лию, внимательно оглядел ее. Цела и невредима, и в полном порядке. Значит, успел вовремя. Он посмотрел вниз, машина продолжала стоять на месте. Значит, охрану не сняли только потому, что он вернулся домой. Значит, можно немного расслабиться.
Нужно принять душ с дороги, поесть, связаться с Пашкой, тот уже должен был получить фотографию Глеба Шмарина, которую ему переслала по электронной почте Венера. Нужно позвонить Вере, объявиться, поблагодарить за Дика. Нужно сделать тысячу дел, но, похоже, Лия об этом ничего не хотела знать.
Ему с огромным трудом удалось сбежать из ее объятий в душ, но едва он смыл с себя едкий привкус дальней дороги, она отдернула занавеску и шагнула под струи воды так быстро, что он даже не успел запротестовать. А через секунду уже не мог противиться — так необыкновенно это оказалось: теплая вода и горячие губы, и один за другим взрывы чувств, потрясающие душу и тело…
Лия набросила на плечи халат и принялась обтирать Воронцова большим банным полотенцем. Он лежал на животе, подставив ей спину, и вдруг понял, что делает все это, скорее, для нее, чем для себя. Ему хотелось встать, одеться, обзванивать друзей, делиться информацией, спрашивать, спорить. Хотелось ехать к Чубатому и решать, где теперь может быть Шмарин и стоит ли ставить в известность военных, занимавшихся делом Самохвалова. Мысленно он уже сидел в машине и мчался к Чубатому, а Лия, зажмурившись, все еще старательно терла ему спину, считая, вероятно, что он чувствует то же, что и она.
Воронцов не умел притворяться. Неудобство всегда тяготило его. Он быстро поднялся, оделся, вытащил из пачки сигарету и потянулся к телефону. Все это он проделал практически одновременно и без каких бы то ни было объяснений. Лия озадаченно смотрела на него.
— Дел много, — бросил он ей примирительно. — Вера?
Услышав ненавистное имя соседки, Лия раскрыла глаза еще шире.
— Я слушаю, — она говорила холодно и спокойно.
— Вера, я хотел поблагодарить вас за Дика. Пришлось задержаться немного. Не сильно обременил вас?
— Все в порядке, — ее голос дрогнул и оттаял. — Вы в курсе, что ваша девочка выходила из дома? Или вас это не беспокоит?
Воронцов сдержался, чтобы не обернуться к Лие. Она выходила из дома!
— Ну почему же, — протянул он в трубку, надеясь, что Вера поймет и расскажет еще что-нибудь.
— Вы не можете говорить? — сразу сообразила она.
— Да.
— Хотите знать, когда она выходила?
— Да.
— Сразу же после вашего отъезда.
— Правда?
— Хотите знать, когда вернулась?
— Конечно.
— На следующий день.
Воронцов подавленно молчал.
— Это все, — сообщила соседка.
— Большое спасибо, Вера, — Николай говорил как нельзя более серьезно.
— Конечно, — сказала она невпопад, — я понимаю.
Вот это новость. Николай повернулся к Лие, натянуто улыбаясь. Девочка, которая до смерти боится, удирает из дома сразу же вслед за ним. Снова на наркотики потянуло? Неужели так сильно, что даже смерть не страшна?
Можно было спросить у нее прямо сейчас, зачем и куда она ходила. Можно было выяснить и снова стать влюбленным придурком, лишенным глаз, слуха и разума. Но он не торопился.
— Телефон звонил, пока меня не было? — поинтересовался Воронцов.
— Всего раз или два, — ответила Лия.
— В дверь не звонили? Не стучали?
«Давай, — попросил он ее мысленно, — расскажи мне о своих похождениях сама. Верни мне доверие к тебе…»
— Что ты, — она улыбнулась, — я бы со страху умерла!
— Хорошо. А теперь мне нужно срочно уехать.
— Опять?!
— Да, но на этот раз ненадолго.
Ему не терпелось показать ей фотографию Шмарина, спросить, тот ли это человек, которого она так ужасно боится. Но сейчас у него не было времени ее выслушивать, а у нее, пока он уйдет, было бы слишком много, чтобы обстоятельно сочинить какую-нибудь басню.