Теперь, когда его уже нет на свете, она готова простить ему все…
Молодой лейтенант никак не мог решиться: рассказать или нет. Было у него еще одно задание, на выполнение которого ушла первая половина дня. Показывал соседям Синицыных снимок Шмарина, но никто его не опознал. А вот рабочие сразу признали в Шмарине москвича, который расспрашивал о Борисе. Лейтенант хорошо знал материалы дела. И понимал, что Бориса устранили потому, что он видел и запомнил настоящую наследницу. Но вот говорить ли об этом матери? Не хватит ли с нее горя? Когда самолет пошел на посадку, лейтенант решил, что говорить ничего не станет, потому как нет в этом никакой надобности…
19–26 января 2001 года
В конце концов, основываясь на показаниях Зинаиды Максимовны Козловой, которая узнала среди четырех женщин Галину Ивановну Светлову, и Екатерины Ильиничны Синицыной, заявившей, что это совсем не та молодка, на которую по старческому маразму польстился ее бывший муж, Галину Светлову удалось припереть к стенке, и она созналась, что действительно некоторое время выдавала себя за погибшую Анну Синицыну. Но — и только.
Проверили ее кредитную карточку. На счету оказалось ровно сто рублей. Известие это шокировало Галину, и она начисто отказалась отвечать на любые вопросы.
В связи с тем, что на Светлову было заведено уголовное дело, в банке были вынуждены выдать полную информацию относительно счета Анны Синицыной. Оказалось, что на счету осталось чуть более трех миллионов долларов. Остальные деньги были сняты через банкоматы.
На счет наложили арест. Подследственные на вопросы не отвечали. Колеса розыска вращались вхолостую. Дело зависло.
34
27 января 2001 года
Воронцов бродил по своей квартире как привидение. За последнюю неделю он осунулся и похудел — ни Чубатый, ни Пахомыч не давали о себе знать. Каждый вечер хватался за бутылку водки, но все не решался выпить — смотрел на телефон как зачарованный. «А вдруг я понадоблюсь им именно сейчас? Вдруг приедут, постучат, скажут — собирайся, есть дело».
Под глазами залегли темные круги. Бесцельное ожидание угнетало. Наконец Воронцов решился. Нужно звонить и проситься назад. Кем угодно. Пусть рядовым оперативником, пусть даже на подхвате. Только бы снова — в дело. Он уже почти созрел, чтобы позвонить Чубатому, но тут прорезался Ванька со своими извечными приглашениями. Он позвонил двадцать седьмого января с утра пораньше и вяло, словно по обязанности, спросил, не желает ли Воронцов принять участие в застолье по поводу его именин, где обязались быть многие их старые знакомые.
— Буду, — сразу же согласился Воронцов. — А Пахомыч явится?
— И не только он. Значит, ждать?
— Ждать.
— Надеюсь, не как всегда, — буркнул Иван и положил трубку.
В махонькой квартире Ивана было не протолкнуться. Столпотворение начиналось в коридоре и заканчивалось за большим столом, занимающим целую комнату. Гости были вынуждены сидеть с прижатыми к бокам локтями, зато все поместились. Воронцову отвели место рядом с Пахомычем. Чубатый оказался на другом конце стола. Заметив его, Николай обратил внимание на красивую строгую женщину, которой Павел активно подкладывал салаты и безуспешно пытался подлить вина. Поймав пристальный взгляд Воронцова, женщина повернулась и отчего-то показалась Николаю давно знакомой. Он перебирал в памяти всех бывших сотрудниц, с которыми приходилось сталкиваться по работе, но никак не мог вспомнить, кто же это.
Пахомыч толкнул Николая в бок:
— Знаешь, а у нас снова проблема. Если честно, не хватает светлых голов…
— Ген, а места для дурных голов еще остались? — спросил Николай и затаил дыхание.
— Подыщем, — разулыбался Пахомыч так, словно только и ждал от Николая этой просьбы.
Он поднял голову и показал Чубатому два кулака. Тот показал в ответ большой палец, мол, понял, здорово. «Спелись, — немного ревниво подумал Воронцов. — Помогли бы уж, если поняли…» Но радость от предстоящей работы, захлестнувшая его в тот же миг, начисто вытеснила все остальные чувства. Теперь он был самым счастливым человеком на свете. Каким же нужно быть идиотом, чтобы столько лет игнорировать приглашения Ивана. И какой же Ванька молодец, что не оставил его в покое, а все звонил и приглашал своим занудным голосом, который еще недавно слегка раздражал Воронцова. Сегодня он любил всех людей в мире. Он даже бандитов обожал за то, что они есть и дают ему возможность снова вернуться к работе. Он любил всех, кто сидит за этим столом. Ему было лишь немного досадно, что его не посадили с той красавицей блондинкой, которая теперь отбивалась от соленого огурца, настоятельно рекомендуемого Пашкой.
Когда гости разбились на компании по интересам — кто потанцевать, кто музыку послушать, — Воронцов с Павлом и Геннадием уединились на кухне, открыли окно и дружно закурили.
— Не так-то все здорово, — рассказывал Пахомыч. — Что мы можем пришить этим бабам? Светлова-старшая жила под чужим именем. Доказать ее причастность к гибели Синицыных вряд ли удастся. Ну махинации с банковскими бумагами. Года три наскребем. А внучка и того лучше. Прямых улик, что она стреляла в Шмарина, нет. К деньгам непричастна. Чиста, как только что выпавший снег. Ее отпустят. Годика через два Галина попадет под амнистию. И миллион долларов потихоньку всплывет у них где-нибудь в заморском банке.
— А может, и иначе, — поддержал Чубатый. — Бабулька сядет, а внучка укатит с деньгами. Это мне кажется более правдоподобным. Иначе зачем ей было подставлять Галину? Что думаешь, Коль?
— Дайте-ка мне денька два, мне в этом деле не дает покоя одна вещь… Рано пока говорить, может оказаться полным бредом, но я попробую…
Чубатый с Пахомычем понимающе переглянулись. Тут налетела Ванькина Катерина и потребовала, чтобы они немедленно закрыли окно и шли к гостям, потому что это свинство — бросать женщин на произвол зеленой молодежи и дряхлых пенсионеров. Она имела в виду своих детей и родителей.
В полумраке комнаты растекалась музыка Фрэнсиса Лэя. Воронцов не без труда отыскал среди гостей ту самую блондинку и успел пригласить ее раньше, чем подлетел Чубатый. Женщина протянула ему руку, а Николай со злорадством шепнул расстроенному Павлу: «А не нужно было с огурцами перебарщивать…» Глаза у незнакомки были светлыми и добрыми. Он попытался спросить, как ее зовут, но она только помахала рукой — не слышу. Музыка заглушала все…
Собираясь домой, Николай вспомнил и о Вере. Раз она подруга Катерины, раз знает Пахомыча, значит, должна быть здесь. Осторожно спросил о ней у Ивана. Тот рассеянно развел руками: была где-то, ищи сам. И посмотрел хитренько. Тогда Николай решился на хитрость. Громко объявил, что собирается уезжать, и пригласил подвезти тех, кому по пути — в сторону Светлановского проспекта. Говорил, а сам с надеждой смотрел на блондинку. Но откликнулась совсем другая женщина — невероятных размеров и крашеная в рыжий цвет.
Всю дорогу Воронцов поглядывал на попутчицу немного испуганно. Так вот какая она, его домработница. Нужно бы поблагодарить… Но женщина неожиданно попросила его остановить машину. «Спасибо, — помахала на прощание. — Остановили у самого моего подъезда…» Значит, не Вера. Значит, настоящая Вера не поехала с ним, хотя им и по пути. Обиделась, наверное. И правильно. Он должен был давно позвонить ей и поблагодарить за все. А еще лучше — купить коробку дорогих шоколадных конфет.
Вернувшись домой, он вспоминал разговор с ребятами и поймал себя на том, что думает теперь о Лие не иначе как о «деле». Попробовал вспомнить дни и ночи, проведенные с ней, но воспоминания стерлись, слово ничего и не было. Лия осталась там, далеко, совсем в другой жизни, которая не имела вкуса и цвета. А потому и воспоминания были черно-белыми, прокручиваясь старым скучным кинофильмом.
Он попытался сосредоточиться на деле, но Дик уже который раз подбирался к нему то с одной стороны, то с другой, робко помахивая хвостом и тычась мордой в ладони. Нужно было выйти с ним перед сном, иначе все равно не отстанет. Воронцов оделся и направился в сторону лесопарка. Дик радостно бежал следом, пытаясь ловить снежинки на лету.
Неожиданно на горизонте показался большой черный дог, и Дик, ощетинившись, пошел ему навстречу. «Только этого мне не хватало», — подумал Николай, подзывая собаку, которая и не думала его слушать. «Бедная Вера, как она только с ним справлялась?» Воронцов с трудом поймал пса и пристегнул к ошейнику карабин поводка. Оттащив мохнатого друга на приличное расстояние от дога, он поймал себя на том, что опять думает о Вере. Почему же она все время звонила ему, а теперь вдруг неожиданно пропала? Что там она говорила? Ваша девочка — грубиянка. Теперь Воронцов ничему бы уже не удивился. Возможно, Лия строила из себя беззащитную девочку только рядом с ним. «У вашей девочки гости». И в ту же минуту, словно кто-то спел ему снова:
Бетти хочет заведенье в понедельник открывать,
Только истым джентльменам хочет пиво подавать.
Говорит: «Я джентльменам буду как родная мать.
Только надо для начала, кто такие, разузнать».
Вот человек, которого он упустил. Конечно, пистолета он не трогал и на озере Селигер не стрелял. Теперь это ясно. Но вдруг все-таки он не случайный знакомый Лии? Больше все равно зацепок никаких. Только вот шансов его найти — ноль.
Хотя есть в этом деле и еще одна неувязочка… А вдруг?
35
28–29 января 2001 года
В полдень на дверях подъезда, где проживали Галина и Лия Светлова, появилось объявление. Жилконтора уведомляла жильцов, что стояк в пустующей квартире (Светловых) прорвало и в связи с его ремонтом с 18.00 сантехник будет ходить по квартирам, проверяя состояние отопительной системы. Внизу стояла приписка: «Просьба на звонки реагировать, иначе будут приняты меры».
С сантехником жильцам в этот день повезло. Мужчина оказался положительный, непьющий, а ко всему прочему обаятельный и внимательный. Долго выслушивал жалобы, рассматривал семейные фотографии и даже попил чаю с Ириной Яковлевной — домовой язвой, от которой все соседи шарахались. Ирина Яковлевна рассказала ему подробно обо всех жильцах, назвала имена и фамил