— Ты опять говоришь, тетя, об этой отвратительной истории, которая тебя так волнует, ведь так можно и заболеть, — успокаивающе произнесла вошедшая молодая вдова. — Подумай о своих детях и обо мне. Ради нас постарайся забыть…
— Забыть? — вспылила госпожа Гельвиг. — Но я ведь обладаю характером, которого, к сожалению, не имеет теперешняя молодежь, — уничтожающий взгляд ее скользнул в сторону сына. — Я не могу перенести позора и несправедливости. Как ты можешь успокаивать меня подобными фразами? Ты иногда бываешь ужасно поверхностна, Адель!
Советница переменилась в лице. Но у нее хватило самообладания, чтобы сдержать злой ответ, готовый сорваться с языка.
— Я не заслужила этого упрека, — сказала она мягко. — Никто не принимает так близко к сердцу, как я, этот отвратительный поступок. Я сожалею не только о потере денег… Женщине всегда печально видеть нравственное падение. Эта старая, коварная особа всю свою жизнь, наверное, думала о том, как бы чувствительнее огорчить своих ближайших родственников. Она покинула мир непримиренная ни с Богом, ни с людьми, и с такими грехами на душе, что Небо должно остаться для нее закрытым навеки… это ужасно!
Работа выпала из рук Фелиситы. Затаив дыхание, она слушала. Она знала от Генриха, что все жестоко осуждали старую деву, но в первый раз была свидетельницей такого обвинения. Кровь бросилась ей в голову. Каждое слово вонзалось ей в сердце, как нож.
— Насколько действительно была грешна старая дева, я не знаю, — сказал адвокат. — Но из всего, что я слышал, я пришел к заключению, что никто не может указать на что-нибудь определенное. Хроника нашего города довольствуется одними темными слухами. Ее завещание указывает, однако, что это была оригинальная и умная женщина.
Госпожа Гельвиг презрительно засмеялась и отвернулась от храброго защитника.
— Милейший господин адвокат! Задача вашего призвания — обелять худые поступки и находить ангельскую невинность в том, что общество уже давно осудило, — с этой точки зрения ваша защита понятна, — сказала советница. — Но мой отец знал ее. Она была упрямица, она довела до смерти своего отца. А насколько ей была безразлична собственная репутация, доказывает ее скандальное пребывание в Лейпциге. Что же касается ее ума, то она впала в ужаснейшее заблуждение — она была богоотступницей!
Фелисита вскочила со своего места и вошла в гостиную. Протянув повелительно руку стояла она у двери, красивая и негодующая, как ангел мщения.
— Богоотступницей она никогда не была! — решительно сказала молодая девушка. — Ее убеждения коренились не в букве закона, а в природе вещей, в ее собственном существовании, в небесном даре мышления, в самостоятельном творчестве бессмертной души. Противоречие между Библией и естественными науками ее никогда не смущало. Она никогда не ходила в церковь, как тысячи других, молиться Богу в изящной шляпе и шелковом платье, но когда раздавался колокольный звон, она смиренно становилась на молитву, и я сомневаюсь, чтобы Всевышнему была приятнее молитва тех, кто постоянно призывает Его имя и этими же самыми губами распинает на кресте имя ближнего!
Молодой Франк невольно поднялся и смотрел, не веря глазам, на отважную девушку.
— Вы знали эту загадочную женщину? — спросил он, когда Фелисита замолчала.
— Я бывала у нее ежедневно.
— Премилая новость! — сказала советница. — В таком случае вы, наверное, знаете какую-нибудь пикантную историю из прошлого вашей достойной уважения знакомой? — сказала она умышленно небрежным тоном.
— Старая дама никогда не говорила мне о своем прошлом, — спокойно возразила Фелисита. Она знала, что вызвала своим поведением ужасную бурю, и должна была быть спокойной и осторожной.
— Жаль! — сказала молодая вдова, иронически покачав головой. — Я вообще удивляюсь вашему артистическому таланту, Каролина, вы прекрасно умели скрывать ваши таинственные свидания… Дорогой Иоганн, ты и теперь еще раскаиваешься в том, что неправильно истолковал ее характер?
Профессор удивленно остановился, когда молодая девушка появилась на пороге. Ее защитительная речь была сурова, и можно было только удивляться, как у нее всегда находились в нужный момент такие ясные, убедительные слова. Последний язвительный вопрос советницы остался без ответа. Профессор не сводил с Фелиситы глаз. Он улыбнулся, когда она, несмотря на все свое самообладание, вздрогнула от колкостей молодой вдовы.
— Это, собственно, и было вашей тайной? — спросил он молодую девушку.
— Да, — ответила она. Ее серьезные глаза блеснули — при звуке его голоса она почувствовала, что в неминуемой битве будет стоять не одна.
— Вы хотели жить вместе с тетей — это и было счастье, на которое вы надеялись? — спрашивал он.
— Да!
Если бы советница не была так живо занята «обличенною лицемеркой», она бы испугалась: в глазах профессора сверкнул луч любви, осветивший его серьезное лицо.
Вопросы и ответы чередовались с быстротой молнии, не давая времени опомниться госпоже Гельвиг.
— Это очень интересное открытие! — воскликнул адвокат, быстро приближаясь к Фелисите. — Не думайте, что я хочу проникнуть в предполагаемые тайны покойной, но, может быть, вы имеете возможность дать мне указания относительно отсутствия некоторых вещей, указанных в завещании.
Боже, ее хотели допрашивать о серебре! Она почувствовала, что бледнеет, и смущенно опустила глаза. В этот момент она бесспорно выглядела виноватой.
— Как страстный любитель музыки и собиратель автографов, я со дня вскрытия завещания нахожусь в непрестанном волнении, — продолжал адвокат после минутного колебания, вызванного внезапной переменой в лице молодой девушки. — В завещании упоминается собрание автографов знаменитых композиторов, но мы напрасно ищем его. Многие утверждают, что покойная была не в своем уме, и считают эту часть ее завещания фантазией. Может быть, вы видели у старой дамы это собрание?
— Да, — ответила Фелисита, вздыхая свободно. — И знала каждый его лист.
— Это собрание было велико?
— В нем были автографы всех композиторов прошлого столетия.
— В завещании упоминается опера Баха, хотя я считаю это указание ошибкой. Не вспомните ли вы название этого произведения?
— Помню. Это была оперетка. Бах сочинил ее для города X., и ее ставили в старой ратуше. Она называлась «Мудрость властей при устройстве пивоварения».
— Не может быть! — воскликнул адвокат. — Это сочинение, бывшее мифом для музыкального мира, существовало на самом деле!
— Партитура была собственноручно писана Бахом, — продолжала Фелисита. — Он подарил ее Готгельфу Гиршпрунгу и она по наследству перешла в руки покойной.
— Какие драгоценные открытия! Заклинаю вас, скажите, где находится это собрание?
Фелисита встретилась здесь с препятствием. Возмущенная тем, что сомневались в светлом уме тети Кордулы, она употребила все усилия, чтобы опровергнуть клевету. Но она не подумала, к каким последствиям приведет ее горячая защита.
— Насколько я знаю, его больше не существует, — сказала она тихо.
— Не существует? Но этим вы хотите сказать, что оперетки нет только в этом собрании?
Фелисита молчала.
— Или, может быть, — продолжал он изумленно, — она уничтожена? Тогда вы должны мне пояснить, как это случилось…
Положение становилось мучительным. Там сидела женщина, которую Фелисита скомпрометировала бы своим показанием… Как часто в ней вспыхивало желание отомстить своей бессердечной мучительнице. Теперь представлялся случай уличить ее в незаконном поступке, но она была совершенно неспособна мстить на самом деле.
— Я не присутствовала при уничтожении и поэтому ничего больше не могу сказать, — произнесла молодая девушка твердо и решительно.
Госпожа Гельвиг внезапно поднялась, и ее глаза блеснули.
— Жалкая тварь, ты думаешь, что должна меня щадить? — воскликнула она дрожащим от злости голосом. — Ты осмеливаешься думать, что я стану скрывать свои поступки и ты должна изображать укрывательницу, ты? — Она презрительно отвернулась, холодно и с гордым сознанием своего превосходства взглянула на адвоката. — В сущности, я привыкла отдавать отчет в своих действиях только Богу, — сказала она. — То, что я делаю, происходит во имя Его и в соблюдение заветов Его святой церкви. Но вы должны узнать, мой дорогой Франк, что случилось с «неоценимыми сокровищами», для того, чтобы эта особа ни минуты не оставалась в заблуждении, будто я имею что-нибудь общее с ней… Покойная Кордула Гельвиг была богоотступницей, и кто ее защищает, тот доказывает, что идет с ней по одной дороге. Вместо того чтобы молиться, она заглушала голос своей совести ядом мирской музыки. Даже в воскресные дни она оскверняла мой дом своими греховными упражнениями. Целыми днями сидела она над гибельными книгами и чем больше углублялась в них, тем упорнее и недоступнее становилась для моих стремлений спасти ее… С тех пор у меня не было большего желания, чем уничтожить все эти недостойные изобретения человеческого духа, и я сожгла все ее бумаги, милый Франк!
Последние слова она сказала, возвысив голос и с торжеством.
— Мама! — с ужасом воскликнул профессор, бросившись к ней.
— Что, сын мой? — спросила она его с жестом неприступности. — Ты, видимо, хочешь меня упрекнуть в том, что я лишила тебя и Натаниеля этого драгоценного наследства? Успокойся, я давно решила возместить эти несколько талеров из моих собственных средств.
— Несколько талеров? — повторил адвокат, весь дрожа от злости и негодования. — Госпожа Гельвиг, вы будете иметь удовольствие заплатить вашим сыновьям пять тысяч талеров!
— Пять тысяч талеров? — засмеялась госпожа Гельвиг. — Это забавно! За жалкие бумаги!.. Не ставьте себя в смешное положение, милый Франк!
— Эти жалкие бумаги обойдутся вам очень дорого, — повторил молодой человек, стараясь овладеть собой. — Завтра я вам представлю собственноручную записку покойной, в которой указана ценность собрания автографов в пять тысяч талеров, не считая рукописи Баха. Вы не можете себе представить, в какое ужасное положение вы поставили себя в отношении наследников Гиршпрунг уничтожением этого действительно неоценимого произведения. Иоганн, я напомню тебе мое мнение, высказанное несколько недель тому назад, — оно не может быть доказано яснее.