Я сделала бы вас несчастным своим недоверием, которое не могла бы победить.
— Это ужасное возмездие, — глухо сказал Иоганн. — Впрочем, я смело беру на себя это несчастье… Я буду безропотно переносить ваше недоверие, как оно ни тяжело. Должно же настать время, когда все выяснится… Фелисита, я устрою для вас такую жизнь, в которой вам не придут в голову никакие злые мысли. Конечно, может случиться, что я приду домой со складкой на лбу, с суровыми взглядами, которые неизбежны в моем призвании, но дома у меня будет Фея, которая уничтожит все складки и успокоит меня. Неужели вы растопчете свою любовь и сделаете несчастным человека, которому можете дать высшее счастье на земле?
Фелисита отошла к двери, она чувствовала, что под влиянием его красноречия нравственная сила изменяет ей, и все-таки, ради него самого, должна была оставаться твердой.
— Если бы вы могли жить со мной в полнейшем уединении, тогда я охотно последовала бы за вами, — ответила она, торопливо схватив ручку двери, как будто это была ее последняя поддержка. — Не думайте, что я боюсь света и его суждений, но, живя в обществе, я боюсь найти врага в вас самом. Происхождение из хорошей семьи имеет в свете большое значение, и я знаю, что в этом вы с ним вполне согласны. У вас есть фамильная гордость, и если в этот момент вы не придаете ей никакого значения, то при постоянных встречах со знакомыми, имеющими такое же общественное положение, как и вы, рано или поздно у вас появится сожаление о том, что вы слишком многое принесли в жертву ради меня!
— Другими словами это означает, что если я хочу обладать вами, то должен бросить мою работу и жить с вами в пустыне или должен найти какое-нибудь пятно на прошлом моей семьи, — воскликнул раздраженно профессор.
При последних его словах внезапная краска залила лицо молодой девушки. Невольно рука ее ощупала углы серого ящичка, точно она хотела убедиться, что он хорошо спрятан. Профессор в необыкновенном волнении ходил по комнате.
— Упрямство и упорство вашего характера доставили мне уже много хлопот, — продолжал он тем же тоном, — но теперь, когда вы с такой настойчивостью бросаете мне к ногам мою любовь и осуждаете себя на бесполезную жертву, я чувствую какую-то ненависть и дикую злобу. Я вижу, что не подвинулся ни на шаг вперед, но и не подумаю отказываться от вас… Ваше уверение, что вы меня любите, стоит для меня ненарушимой клятвы. Вы мне никогда не измените, Фелисита?
— Нет! — вырвалось у нее быстро и против воли.
Профессор положил руку на ее голову и заглянул ей в лицо со смешанным выражением горя, негодования и любви… Он тихо покачал головой, когда под его заклинающим взглядом она опустила глаза, но ее губы остались плотно сжатыми.
— Ну, идите, — сказал он чуть слышно. — Я соглашаюсь на временную разлуку, но с условием, что должен часто вас видеть, где бы вы ни были, и чтобы между нами была переписка.
Она бранила себя за допущенную слабость, за то, что подала ему руку в знак согласия, но отнять у него единственное утешение у нее не было сил…
XXVI
Выйдя от профессора, Фелисита в невыразимой муке подняла руки к небу. Она выстрадала за последние часы больше, чем за всю свою жизнь.
Бессознательно вынула она из кармана маленький ящик. Хранившаяся в нем тайна разбила бы преграду, воздвигнутую ею самой между нею и любимым человеком… Нет, тетя Кордула, твоя воля должна быть исполнена! А он?… Время излечит его… Горе освящает душу… Эта роковая книга тотчас же должна превратиться в пепел. Фелисита оглянулась еще раз на дверь, за которой слышались шаги профессора, скользнула вниз по лестнице и бесшумно открыла дверь в коридор. Вдруг кто-то схватил ее руку, в которой она еще держала ящичек, и перед ней сверкнули зеленым огоньком глаза советницы. Красивая женщина потеряла в эту минуту все пленительное обаяние женственности. Злоба до неузнаваемости исказила ее лицо.
— Это, право, удивительно, прекрасная Каролина, что я встречаю вас как раз в тот момент, когда вы хотите припрятать этот хорошенький ящичек с драгоценностями! Будьте любезны еще минуту подержать его в руках… Мне нужен свидетель, который мог бы доказать перед судом, что я застала воровку на месте преступления… Иоганн! Иоганн!
— Ради Бога, отпустите меня, — умоляла Фелисита, борясь с советницей.
— Ни за что на свете! Он должен видеть, кого он поставил сегодня рядом с собой… Вы думали, что достигли цели, но я не допущу вашего торжества.
Она снова крикнула, но профессор сходил уже с лестницы. В то же время Генрих показался на другом конце коридора.
— Ах, ты был наверху, Иоганн? — удивилась советница. — Тем поразительнее искусство этой дочери фокусника, так ловко утащившей у тебя драгоценности покойной тети.
— В своем ли ты уме, Адель? — сказал он, быстро сходя с последней ступеньки.
— Совершенно, — иронически ответила молодая вдова. — Не считай это насилием, дорогой кузен, но я по необходимости должна была взять на себя роль сыщика. Господин адвокат отказал мне в помощи при поисках лица, укравшего серебро. Ты видишь, эта рука сжимает ящичек, который она взяла наверху. Посмотрим, что тащила эта сорока в свое гнездо.
Она вырвала ящичек из рук Фелиситы. Молодая девушка закричала и бросилась за советницей, уже пробежавшей, смеясь, несколько шагов по коридору и поднявшей крышку ящичка.
— Книга? — пробормотала она изумленно, бросая на пол ящичек и крышку.
Она взяла книгу за переплет и сердито потрясла ее, но из книги не выпало никаких денежных документов. Между тем Фелисита оправилась от своего испуга, подошла к советнице и строго потребовала обратно книгу.
— Вы серьезно думаете, что я вам ее отдам? — сказала молодая вдова, прижимая книгу и поворачиваясь спиной к Фелисите. — Вы выглядите слишком испуганной для того, чтобы я могла оставить свое подозрение, — продолжала она, презрительно поворачивая голову к молодой девушке. — Какое-нибудь отношение к вашим тайным поступкам должна же иметь эта книга… Мы сначала посмотрим, моя милая!
Она открыла книгу: на пожелтевших листках не было ни банковых билетов, ни драгоценностей — только красиво написанные слова. Бегло просмотрев несколько страниц, советница в ужасе отшатнулась. Розовое личико побледнело, и, казалось, она нуждалась в поддержке, чтобы не упасть, но через несколько секунд к ней вернулось полное самообладание. Она закрыла книгу, и на ее лице появилось прекрасно ей удавшееся выражение разочарования.
— Это действительно старая негодная книга, — сказала она профессору, как бы в рассеянности пряча книгу в карман. — Я нахожу, что с вашей стороны, Каролина, было в высшей степени нелепо поднимать шум из-за такой безделицы.
— Разве она подняла этот шум? — спросил профессор, дрожа от негодования. — Я думал, ты звала меня на помощь, чтобы изобличить эту девушку в краже серебра. Не будешь ли так любезна теперь объяснить, на чем основывала ты это недостойное обвинение?
— Ты видишь, что в настоящий момент я не в состоянии…
— В настоящий момент? — перебил он ее гневно. — Ты сейчас же возьмешь назад это оскорбление и дашь оскорбленной полное удовлетворение при мне и Генрихе.
— С радостью, дорогой Иоганн. Это мой христианский долг: признаться в своей ошибке и исправить ее… Моя милая Каролина, простите, я была к вам несправедлива.
— А теперь отдай книгу, — приказал профессор.
— Книгу? — невинно спросила она. — Но, дорогой Иоганн, она ведь не принадлежит Каролине!
— Кто же сказал тебе это?
— Я прочитала на ней имя тети Кордулы… Если кто и может этим распоряжаться, так только ты, как наследник всей ее мебели и книг. Но эта книга не имеет никакой ценности, это, кажется, переписанные стихотворения… Что ты будешь делать с этими сентиментальными пустяками? Я же очень люблю старые книги… Пожалуйста, подари ее мне!
— Может быть, но после того, как я прочту ее сам, — сказал он холодно и протянул руку за книгой.
— Но если бы ты ее не смотрел, она приобрела бы для меня еще большую ценность, — попросила советница вкрадчивым голосом. — Я не думаю, чтобы при этом первом и единственном подарке, который я прошу у тебя, ты имел какой-нибудь материальный расчет.
— Мне совершенно безразлично, какого ты мнения о моих поступках, — резко сказал профессор. — Но я, во всяком случае, требую, чтобы ты вернула книгу… Все это очень подозрительно — старые стихотворения не могут заставить побледнеть выдержанную светскую даму.
С этими словами он заступил советнице дорогу, так как взгляд в глубину коридора и быстрое движение показали, что она хочет обратиться в бегство. Профессор схватил ее руку и крепко держал ее.
Фелисита была в отчаянии от мысли, что он достигнет своей цели. Для нее ужасно было знать, что книга окажется у советницы, но она должна была признаться самой себе, что в руках этой лицемерной женщины книга столь же безопасна, как и у нее самой, и что сегодня же вечером книга бесследно исчезнет навсегда. Поэтому она стала на сторону советницы:
— Прошу вас, профессор, оставьте книгу у госпожи советницы, — попросила она серьезно и настолько спокойно, насколько это было возможно для нее в настоящий момент. — При чтении она вполне убедится в неосновательности своего предположения о присутствии драгоценностей в маленьком ящике…
Недоверчивый взгляд стальных глаз поразил ее; она покраснела и опустила глаза.
— Итак, вы даже снисходите до просьбы? — резко и саркастически спросил он. — Значит, дело идет не о сентиментальных пустяках… Я спрашиваю вас по совести: что находится в этой книге?
Это была ужасная минута. Фелисита боролась с собой; она открыла рот, но не могла произнести ни слова.
— Не трудитесь, — сказал он с иронической улыбкой молодой девушке. — Вы можете быть безжалостны, но лгать вы не умеете… Будь так любезна, Адель, отдай мне наконец мою собственность, как ты сама ее назвала.
— Делай со мной, что хочешь, но ты ее никогда не получишь! — воскликнула с решимостью советница. Она в отчаянном усилии вырвала свою руку и, освободившись, помчалась по коридору, но на ее пути встал Генрих, расставив руки. Она отскочила назад.