– Что это?
– Герб рода Измайловых.
– Зачем он мне?
– Смотрите внимательно, – проговорила Дайнека.
– Ну, посмотрел: корона, шестиконечные звезды, башня, сабли и…
– И?..
– …стрелы! – Галуздин выхватил у нее листок: – Черт побери!
– Пучок из трех стрел, – Дайнека торжествовала. – Такой же, как тот, что выжжен на земле и нарисован в старой часовне!
– Постойте-постойте… – он встал с кресла. – Дайте подумать… Хотите сказать, все, что творится в пансионате, связано с семейством Измайловых?
– Именно так.
– Не думаю, что призрак графа явился в бесовском обличье, а его супруга прилетела в комнату к полоумной старухе на крыльях…
Из глубины библиотеки послышался отчетливый шорох.
Галуздин посмотрел туда, потом на Дайнеку:
– Кто там?
– Лукерья Семеновна Темьянова.
– Зачем она здесь?
– Помогает мне разбирать архив.
– Да вы… Вы просто… – не найдя слов, Галуздин решительно двинулся к двери и, перед тем как уйти, с чувством сказал: – Зачем я только с вами связался!
Глава 20Белый халат
Устроившись в зрительном зале, Дайнека совершенно не думала о концерте, за репетицией которого должна была наблюдать. В голову лезли разные мысли. События, люди, воспоминания мелькали калейдоскопом, мешая сосредоточиться.
Между тем репетиция продолжалась, и Рафаил Кожушкин упивался своей властью. Он самозабвенно творил, как Микеланджело Буонарроти, отсекая все лишнее. Так, режиссер прогнал со сцены партнершу Васильевой по дуэту Лизы и Полины из оперы Чайковского.
– Я буду петь одна! Спою не хуже двоих! – заявила певица.
– Это дуэт, Кира Антоновна! – воскликнул Кожушкин. – Или вдвоем, или никак!
Кира Антоновна слабо сопротивлялась:
– Эльвира Самсоновна умерла, а другого меццо-сопрано у нас нет.
– Земля будет ей пухом, – пообещал режиссер. – Продолжим репетицию!
На сцену выехала коляска с Темьяновой, ее катил какой-то старик.
– Нашли нового Грознова? Вот молодец! – Кожушкин обернулся на партнершу Васильевой, которая спустилась в зал и села у него за спиной. – Вот! Учитесь!
После этих его слов Кира Антоновна от души залилась слезами.
Темьянова и ее новый партнер начали играть сцену из спектакля Островского.
– Да как ты, погубитель мой, про сундук-то знаешь? – спросила Темьянова.
– Грознов знает все, – ответил старик.
Она трагически воскликнула:
– Каково жить всю жизнь с такой петлей на шее! Душит она меня.
Он:
– Сниму, сниму, – другую возьму, полегче.
Темьянова:
– Да я и без клятвы для тебя все…
Он:
– А сделаешь – так шабаш: вничью разойдемся.
Слева от Дайнеки кто-то сел в кресло. Она повернула голову и увидела Песню:
– Здравствуйте, Татьяна Ивановна.
– Это хорошо, что вы здесь. Как идет репетиция?
– Кожушкин знает свое дело.
– Да, он режиссер от бога, хоть и работал в цирке.
– Сюда из цирка тоже берут? – удивилась Дайнека.
– Куда же их деть…
К ним подошла незнакомая старуха:
– С вами посижу, я пока никого здесь не знаю.
– Садитесь, садитесь, – директриса указала ей на свободное кресло и представила Дайнеке: – Это Нина Сергеевна, с сегодняшнего дня будет проживать в нашем пансионате.
Старуха пригнулась и юркнула в свободное кресло.
– О! – воскликнула она. – Известная личность!
– Кто? – поинтересовалась Дайнека.
– Луиза Темьянова!
– Лукерья Семеновна, – уточнила Дайнека.
– По паспорту, может, и Лукерья, а в афишах писали Луиза.
– Вы знакомы?
– Один творческий сезон в Орловском драмтеатре играли, потом я уехала.
– Вот видите, – сказала Татьяна Ивановна, – теперь у вас есть знакомые, – она встала. – Вы смотрите, а мне нужно зайти в столовую.
Директриса ушла. На ее место пересела заплаканная партнерша Васильевой:
– Как же так, Людмила Вячеславовна? Вот так, взять и обидеть…
Дайнека спросила:
– Вы про Кожушкина?
– Про кого же еще?
– Он режиссер. Ему виднее.
– Но людей-то, людей зачем обижать?
– Вы, милочка, как будто бы в театре не работали… – встряла новенькая Нина Сергеевна.
– Я работала с великими режиссерами! И ни один их них… – возразила партнерша Васильевой.
– Не верю, – перебила старуха. – Все режиссеры – сволочи. Для них актер – это мясо.
– Зачем же вы так…
– Сказала как есть: режиссеры – сволочи, артисты – собаки, за роль перегрызут горло любому. Разве не так?
Партнерша Васильевой чуть оживилась:
– В чем-то вы правы… – Она переключилась на Дайнеку. – Вы присутствовали на прошлой репетиции? Знаете, какой был скандал?
– Где? – спросила Дайнека.
– За кулисами, возле гримерок.
– Что там случилось?
– Васильева плеснула водой в Темьянову.
– Почему?
– Не почему, а за что… Темьянова назвала Эльвиру Самсоновну старой барыней на вате за то, что она раскапризничалась во время дуэта.
– Я помню, – Дайнека не сдержала улыбку. – Васильева отхлестала вас веером. Но вы почему-то стерпели.
– Что было, то было… Повторю: Эльвира Самсоновна плеснула в Темьянову водой, тут и поднялась пыль до самого потолка. Темьянова – на Васильеву, Васильева – на нее. Ты, – кричит, – лучше молчи!
– Она кричала Темьяновой?
– Не затягивай, говорит, петлю на своей шее!
– Так и сказала? – удивилась Дайнека. – Это же текст роли Лукерьи Семеновны! – Она процитировала: – «Каково жить всю жизнь с такой петлей на шее! Душит она меня». Именно так. У меня хорошая память. Вас Кирой Антоновной зовут?
Певица кивнула:
– А еще она про Безрукова ей прокричала.
– Что именно?
– Я запомнила только одно: плохо, что он сам ничего не может сказать.
– Ничего удивительного, – убежденно проговорила Дайнека. – Многим жаль, что Безруков пока не в себе.
Сказав эти слова, она подумала: как странно, что человек, которого через несколько часов задушили, заговорил о петле.
После обеда Дайнека покормила Тишотку, потом они погуляли. Заперев его в своей комнате, она отправилась на склад, чтобы попросить халат для работы с архивом. Рассчитывала обнаружить там кладовщицу, но неожиданно для себя лицом к лицу столкнулась с завхозом.
– Что вы хотели? – спросил Канторович.
– Мне нужен рабочий халат.
– Вам разве положено? Ведь вы, если не ошибаюсь…
– Татьяна Ивановна попросила меня поработать с архивом, а там много пыли.
– Ага… Архив… Его, между прочим, я отыскал.
Чувствуя неловкость, Дайнека заторопилась:
– Ефим Ефимович, пожалуйста, дайте халат.
– Кладовщица на работу не вышла, – Канторович развел руками.
– А сами не можете выдать?
– Попробую, – он подошел к полкам, сунул руку, достал белый халат и протянул ей. – В понедельник позвоните кладовщице, пусть впишет в расходную накладную.
Дайнека, не двигаясь, смотрела на белый халат.
– Ну, что же вы не берете? – удивился Канторович.
– Откуда он у вас? – Дайнека буквально выдавила из себя этот вопрос.
– Как откуда? Получили на базе. В пачке синих халатов для уборщиц попались два белого цвета. Я сразу приказал оформить акт пересортицы. Обычно мы их не заказываем.
– Где второй?
Ефим Ефимович обернулся и, не обнаружив на полке второго, сказал:
– Наверное, кому-то уже выдали.
– Кому? – деревянным голосом спросила Дайнека.
– Вам это зачем?
– Можете узнать, кому выдали второй белый халат? – ее голос сделался требовательным и немного скандальным.
Канторович опешил:
– Могу, если вы так настаиваете… Только для этого нужно посмотреть расходные накладные. Я позвоню вам чуть позже.
– В библиотеку, – уточнила Дайнека и взяла халат из его рук. – Мне расписаться?
– Потом распишетесь, – по всему было видно, завхоз хотел, чтобы она поскорее ушла.
Дайнека не стала задерживаться и прямиком направилась в библиотеку. Там она спрятала халат и продолжила разборку архива. Раскладывая и сортируя старые документы, думала лишь о том, когда позвонит Канторович. Казалось, от его звонка теперь зависела вся ее жизнь. Отметив в голове эту мысль, она удивилась, насколько глубоко влезла в то, что происходило в пансионате.
Закончив с коробкой, Дайнека взяла папки с разобранными архивными документами и собралась перенести их на стеллаж. Ей вдруг вспомнилось, как Темьянова поднимала на верхнюю полку такие же папки.
Она взяла кресло и потащила туда, где Лукерья Семеновна разбирала коробки. Установив его точно на то же место, Дайнека сообразила, что сиденье чуть ниже, чем у инвалидной коляски, подложила толстую книгу и села. Взяла папку с документами и потянулась к верхней полке, но положить ее туда не сумела.
Дайнека приподнималась на руке, тянулась изо всех сил и даже подскакивала. Все тщетно. Чтобы положить папку на полку, ей требовалось привстать, а значит, использовать силу ног, что в случае с инвалидом Темьяновой исключалось.
– Как же она это сделала?
Дайнека попробовала закинуть папку наверх. Из трех попыток ни одна не увенчалась успехом.
Перетащив кресло обратно, она села за стол. Услышав шаги в коридоре, обернулась на дверь и увидела, как в библиотеку вкатывается коляска Темьяновой. На этот раз ее привез Бирюков.
– Ну вот, Лукерья Семеновна, вы и на месте. – Он подкатил Темьянову поближе к Дайнеке.
– Спасибо, Виталий Самойлович, очень вам благодарна. Одной по подземному переходу, да еще руками крутить колеса, мне уже трудно.
– Остается надеяться, что обратно вас кто-нибудь отвезет.
– Об этом не волнуйтесь, – сказала Дайнека. – Хотите книгу?
– Нет, спасибо. Мне хватает кроссвордов.
– Давно собиралась спросить…
– Я еще здесь.
– Вы драматический актер?
– А я на него похож?
– Вы уходите от ответа. – Дайнека склонила голову набок и вгляделась в лицо Бирюкова: – Значит, вы музыкант? – Не дождавшись реакции, снова спросила: – Неужели работали в цирке?