Первый раз вроде бы получилось неплохо, но я действовала на инстинктах, на мне были блокираторы магии, мешающие полному обороту, я даже не почувствовала хвоста — есть он или не сформировался?
«Гайрона — часть тебя, а не ты часть её. Помни об этом», — наставляла бабушка.
Получится ли сразу подчинить своей воле вторую сущность или на это потребуется время, которого нет?
Я отошла от забора под прикрытие деревьев и стащила с себя сумку — в ней лежали тонкие невесомые кожаные сапоги — такие же потрёпанные и неказистые, как и остальные мои вещи. И такие же баснословно дорогие, если знать об их реальных свойствах. Например, о том, что они не оставляют следов. Я натянула обувь на босу ногу и почувствовала себя увереннее, хотя и осталась голой. Вся одежда сгорела в приюте, ну и каскарр с ней, ничего ценного там не было — нас одевали в самый дешёвый бельда́рский жёлтый шёлк. Именно такой, некрашеный даже в алый. А сами воспитательницы ходили в хлопковых платьях. У директрисы даже шерстяные вещи были, но их она берегла и надевала нечасто.
Я сняла с пальцев ненавистные кольца, блокирующие магию, и убрала их в кармашек. Потом продам или использую, если понадобится скрываться среди людей.
Бабушкина сумка — невзрачная и потасканная снаружи — удобно села на спину, когда я отсоединила сдвоенную ручку и перестегнула её на манер лямок рюкзака. Эта сумка — моё главное сокровище. Во время обысков в ней нашли всё. Всё, что бабушка хотела, чтобы дознаватели нашли. Двойное дно? Не смешите, в этой сумке их было пять, и ни одна ищейка не сунулась дальше второго.
Нюх почти отключился — дым и пожар отшибли тонкое обоняние гайроны, я даже в человеческом диапазоне почти ничего не чуяла.
Ладно. Ви права.
Ручей, море, глубина.
Плохо, что я вся исцарапана. И не перекинешься — сначала нужно добраться до воды, в ней следов гайрона не оставит, в отличие от влажной почвы тропического леса. Я глубоко вдохнула, впервые за долгие лаурде́ны[1] сплела лечебный аркан и наложила его на ссадины. Кожу немилосердно запекло, пока затягивались ранки, но тратить силы на обезболивание я сейчас не вправе, поэтому просто стиснула зубы и перетерпела. На глазах выступили слёзы, но я не издала ни звука.
Влажный ночной лес принял меня в свои стылые объятия. Я шла стремительным шагом, стараясь ничего не касаться. Азарт, холод и страх погони подстёгивали, и иногда я переходила на рысцу. Хорошо, что лес оказался негустой.
Единственный крошечный шанс — вода. К ней я двигалась по наитию, меня вели чутьё и дикая жажда. Когда всё-таки вышла к быстрой речушке, чуть не заплакала от счастья.
Ха́инко, благодарю! Да будет вечным твой покой!
Студёную, сладкую воду пила, пока она не начала булькать внутри. Стянула с себя сапоги и кулон — убрала в сумку, провела пальцами по тиснению на клапане и погладила едва различимые серебряные буквы, складывающиеся в имя бабушки: «Нинелла Цила́ф». Вторым (но не последним) секретом сумки было то, что её и гайрона могла носить. А третьим — что она не намокала в воде. Отпустила лямки до предела и снова нацепила рюкзак — теперь он бил нижним краем по икрам, а вот второформе придётся как раз впору.
Первое полноценное слияние с гайроной запоминается навсегда. Иногда оно становится борьбой, иногда — чистейшим счастьем единения. А иногда — полной потерей себя. Отец рассказывал о стаях диких гайронов. О тех несчастных, кто уже не сможет обернуться обратно в человека. Стану ли я одной из них? Сказать сложно. Ни высокое происхождение, ни наследственность роли не играют. Риск есть всегда. И даже среди Цилаф был такой случай, пусть всего один. Чаще всего первый оборот происходит рядом с родителями или наставниками. Должен быть рядом хоть кто-то, кто взовёт к опьянённому второформой разуму и поможет взять верх над зверем.
А у меня — лишь опасность погони и желание выжить. Уже немало, если разобраться.
С тёмного неба вдруг хлынул сильнейший ливень. Я подняла лицо вверх и радостно улыбнулась. Сама стихия воды дала мне знак. Она смоет мои следы и напоит речку.
Я раскинула руки в стороны и выпустила гайрону наружу.
Оборот не вызвал боли. Я полной грудью вдохнула влажный воздух свободы. Зрение стало потрясающе острым — я различала малейшие нюансы даже в лесной темноте. Ливень мне не мешал — напротив, он нежно смачивал голубую чешую. Я посмотрела на свои мощные лапы. Оглянулась и заметила тяжёлый шипастый хвост. Чистейший восторг рвался наружу, и я радостно плюхнулась в быстрые воды у своих ног. На волю, в море!
Речка, хоть и быстрая, была неглубокой. Иногда я лапами толкалась от дна, придавая себе ускорение. Я мчалась вниз по течению с бешеной скоростью — так быстро, как позволяло гибкое, созданное для маневрирования в воде тело.
'Гайроны — раса, выведенная искусственно всего четыре тысячи лет назад, Аливетта, — рассказывала бабушка, наливая нам ароматного чая из бутонов арросы. — Гениальный и абсолютно безумный в своей гениальности учёный Хе́них Заро́а захотел скрестить сугандила и человека для создания воинов. Много лет и неудачных попыток спустя у него получилось! Он создал идеального солдата — живучего, выносливого, магически одарённого, невероятно сильного, способного к стремительной регенерации — и при этом тупого и безынициативного. Зароа назвал новую расу гайронами. Он полностью подавил в них страх, чувство собственного достоинства, даже самосознание. Созданные им гайроны были управляемы и тупы, они стали прекрасными воинами, и он продавал их за очень большие деньги.
«А зачем их покупали?» — спрашивала я, ёрзая у бабушки на коленях и теребя в руках массивные кулоны, которые она всегда носила во множестве.
«Для охраны, защиты, но чаще в качестве воинов. Их даже кормить не требовалось — они сами себе могли рыбы наловить. Некоторые из тех гайронов умели оборачиваться людьми, хотя многие так и остались во второформе. Одного Зароа подавить не смог — инстинкта размножения. А вот то, что его творения не стерильны, учёный понял уже позже, когда живущие в замке магически одарённые рабыни внезапно дали потомство от имеющих человеческую форму гайронов. И это потомство оказалось даже лучше. Зароа согнал в свой замок побольше женщин и принялся наблюдать, скрещивать, анализировать результат. Уже третье поколение детей обладало более высоким интеллектом, чем изначальные гибриды. Зароа уже был очень стар, когда понял, кого сотворил. Новую расу, превосходящую людей по многим показателям, а теперь ещё и не лишённую разума. И больше не желающую подчиняться приказам. Учёный попытался уничтожить своих детищ, но не смог. Не иначе Хаинко помогло. Гайроны убили Зароа, захватили отдалённый замок и затаились на несколько десятков лет. Так и появилась наша раса. Любознательные путники, подъезжающие к замку Зароа в те годы, видели лишь руины и не испытывали желания их исследовать. Так гайроны овладели иллюзиями и защитили свой вид».
«А что было дальше?» — с нетерпением дёргала я бабушку за тонкое, напоенное магией сапфировое ожерелье.
«А дальше гайроны размножились и снялись с места. Замок стал для них слишком тесным, и они нашли подходящий необитаемый остров, заселили его и сделали неприступным для людей. В зверином обличии гайроны с лёгкостью добывали жемчуг и редкие кораллы, в человеческой форме торговали с людьми. Уже через сто лет заселённых гайронами островов стало три. А затем людям пришлось начать считаться с молодой сильной расой. С каждым поколением гайроны становились умнее и сильнее магически. А три тысячи лет назад случилась большая межвидовая война между гайронством и человечеством. Победу одержали мы. Людям пришлось подвинуться и подчиниться, мы запретили рабство и установили равные права для гайронов и людей. Так наш вид утвердился в Урму́нде. С тех пор много воды утекло, Аливетта, и теперь гайроны правят большинством стран в нашем мире. Мы сильнее, одарённее магически и живём дольше, чем люди. Вот так раса, выведенная в качестве слуг, стала править своими господами».
В детстве я очень любила бабушкины рассказы. Потом, уже в приюте, я поняла, что они показывали не всю правду. Гайроны и люди не жили в радужном согласии, нет. Люди подчинялись власти и при этом презирали её. В Абе́ррии короля не любили. Ни Раха́рда Девятнадцатого, Безумного, ни его сына Рахарда Двадцатого, пока не обзаведшегося прозвищем.
Я стремительно скользила в бурном потоке, и мои мысли неслись вместе с его водами.
Поменяются ли мои волосы после обращения? Скорее всего. Чем сильнее особь, тем явственнее голубоватый оттенок волос. Но для этого они ещё отрасти должны, а пока цвет был скорее светло-серебристым, такой и у человеческих девушек встречается, пусть и редко. Глаза у меня были голубые, а не ярко-синие, как пристало чистокровной гайроне. До казни родных я этого очень стеснялась, а потом перестала — с такой внешностью проще жить среди людей. Даже ногти у меня были сероватые, а не голубые или синие, как у большинства. Хорошо, что я не парень — у них окраска всегда в разы ярче, такое не скроешь. А у женщин даже чешуя чаще серебристая, чем голубая.
Других гайронов стоило опасаться — наверняка на меня сейчас откроют охоту, доверять нельзя никому. Хорошо, что обычно их видно издалека. Синие или голубые волосы сложно спрятать, разве только закрасить, но этого никто не делает — чем ярче цвет, тем явственнее принадлежность к элите. А мне можно стать брюнеткой, девочки в приюте рассказывали, что существует чёрный пигмент для волос. Среди людей это ценимый цвет — показывает чистокровность, как и карие глаза. Даже небольшая примесь крови ящеров не оставляет шансов тёмному пигменту.
Возможно, я стану первой гайроной во всём Урмунде, кто закрасит естественный цвет волос. Это хорошо, чем нетипичнее я поступаю, тем больше шансов затеряться среди островов.
Теперь вопрос — куда бежать?
Когда-то бабушка рассказывала, что я могу обратиться за помощью к её старинному другу — зайтану А́йтону. Вот только он живёт на Лодира́ке, в Эллене́де, и чтобы туда добраться надо пересечь всю Аберрию. А на родине меня будут искать активнее всего.