Колесница же не имела окон, лишь черный короб на колесах. Один из посыльных открыл дверцу и учтиво пригласил Елейлу влезть первой. Внутри всех окутал мрак. Если бы в этой колеснице сейчас находилась человеческая душа, то Демоны уже бы приступили к издевательствам, ведь грешники как никто боятся тьмы и всего, что та таит в себе. Однако Елейла удостоилась большего, Демоны не трогали ее, да и что они могли сделать с некогда воином? Божьей армии неведом страх, так и падшая не страшилась их.
За стенками слышался треск камней, цокот копыт и бесконечные раскаты грома. Несмотря на темноту, дева закрыла глаза, она слушала звуки, вспоминала дни на земле. Именно, не в Раю, а на земле, ей нравилось ходить среди людей, нравилось наблюдать за слепой природой, которая в секунду могла подняться на дыбы, закрутить вихри и смести со своего пути все, но могла и снизойти дождем, омыть творения божьи, пригреть ласковым солнцем. А люди, как они наивны в поступках своих, как беззащитны пред силами Рая и Ада. Неожиданно для себя самой Елейла громко вздохнула, ее голос, словно острым кинжалом, рассек мертвую тишину. Демоны, которые в отличие от нее видели все, даже переглянулись.
Спустя неопределенное время колесница остановилась, посыльные отворили дверцу, на этот раз они вышли первыми, падшая следовала за ними. Трое оказались перед дверью ветхой избенки, в ней также отсутствовали окна, сруб местами почернел. Убогое домишко стояло посреди пустыря, вокруг все та же выжженная земля, раскаты грома в багровом небе.
Дверь отворилась, на пороге стоял человек с мешком на голове, мешок был перемотан колючей проволокой на шее. Тело, очевидно, грешника покрывали множественные кровоточащие раны. Демон посмотрел на мученика сверху вниз и мотнул головой, чтобы тот отошел в сторону. Человек, стоная и подвывая, еле-еле сместился, пропустив прибывших внутрь.
И как только Елейла ступила за порог, в глаза ударил яркий свет. Дом затрещал, полы заходили ходуном, пыль поднялась вверх, а когда рассеялась, падшая стояла уже посреди большой светлой каменной залы. Посыльные исчезли, как исчез и мученик.
Зала не уступала по убранству райскому дворцу: в небольших нишах стен стояли канделябры, пол и потолок мерцали в мягком свете свечей. Елейла посмотрела под ноги и увидела свое отражение, тогда сразу же отвела взгляд, ей стало противно. До сего дня она никогда и никому не являлась в нагом виде, тело воина Света всегда облачали доспехи. Сейчас же она была так же беззащитна, как и все прочие грешники.
Вдруг пред ней появилась скамья, будто выросла из мраморного пола. Падшая прошла к ней и села. Скоро явится сам Люцифер, возможно, это последние мгновения покоя и тишины, ими надо насладиться. И, правда, послышались шаги – четкие, ровные. Кто-то приближался со спины, кто-то, кому принадлежало здесь все. Ангел почувствовала его власть, силу и абсолютное равнодушие.
Шаги стихли совсем рядом, Елейла сидела неподвижно, но страха по-прежнему не было. Смысл бояться неизбежного? Может, обычный бы ангел-хранитель и трясся в ужасе, но не воин, а тем более, не она.
- Ты не боишься меня, - прозвучал спокойный голос. – Почему же?
- Могу ли я попросить вас об одолжении? – заговорила дева без какого-либо смущения.
- Об одолжении? Забавно, ныне падшие пошли не только бесстрашные, но и беспардонные. Ладно, говори.
- Позвольте мне прикрыть наготу.
- А смысл? – сейчас в голосе послышалась ирония. – Грех свой ты уже ничем не прикроешь. А тело, так это всего лишь кусок плоти, хрупкая материя, сотканная вашим Отцом для того, чтобы я мог доносить истину до грешников, посредством влияния на эту самую материю.
- Я воин Света. И пусть мое тело отныне принадлежит Аду …
Однако, голос прервал ее:
- Мне, твое тело принадлежит мне, как и Ад.
- Хорошо. Тем не менее, я хотела бы посмотреть вам в глаза открыто, без стеснения.
- Вот как… Что ж… Хорошо.
У ног Елейлы в тот же миг появилась тонкая длинная туника без рукавов, дева сразу надела ее, после чего поднялась со скамьи, и хотела было обернуться, однако голос предупредил ее желание:
- Не торопись, я еще не поговорил с тобой.
- Говорите, теперь я готова отвечать на любые вопросы.
- За что тебя низвергли?
- За ослушание. Я предала дело Отца.
- Да, самоубийца и Рай – ты разгневала небожителей. И меня лишила очередной радости. Получается, насолила всем сразу. Но, зачем? Зачем нужно было спасать пропащую душу? Ты же знала, что последует сразу за твоим грехом. К чему такая бессмысленная добродетель? Душа той грешницы все равно отправилась ко мне, а ты вместе с ней.
- Я не сожалею. Хоть душа той несчастной и не нашла себя в Раю, однако я выполнила ее посмертную просьбу.
- И какую же? Провела по Райским кущам? – и снова ирония в голосе.
- Нет. Она встретилась со своей семьей.
- Все равно глупо. Она могла бы дожить до глубоких седин и отдать Отцу душу как положено, тогда была бы вечно с семьей. Теперь же, увы, будет отрабатывать вечность здесь. Ты совершила не просто грех, ты совершила ошибку.
Но Елейла ничего не ответила, вместо слов она резко развернулась, и ее глазам предстал Он – Люцифер, Повелитель Ада. Взгляды пересеклись.
- Я не позволял тебе…, - но он не договорил. Люцифер смотрел на нее, пытался что-то найти в лице, во взгляде, однако не мог, поэтому продолжил искать, блуждая по лику ангела.
- Каково будет мое наказание? – тихо спросила Елейла, смотря в черные глаза Владыке.
- Я еще не решил, - заключил тот и отвернулся, желая покинуть залу.
- Что же мне делать, Люцифер?
- Ждать…
И он ушел, оставив падшую в одиночестве. Елейла снова села на скамью и принялась чертить большим пальцем ноги по мрамору, она пыталась вывести его лик, лик того, в чьей власти ее вечность.
Глава 3
Детдом! Как много в этом слове… много дерьма…
Дом Малютки по сравнению с этим местом просто Рай на земле, не иначе. И лучше было бы все детство терпеть не совсем адекватных воспиталок-курилок, чем абсолютно больных на голову работников детдома и таких же нездоровых воспитанников. Понятное дело, все мы тут в одной лодке, все безродные бесплеменные и, тем не менее, здесь было пострашнее чем в подвале маньяка из любого фильма ужасов.
Меня отправили в сельский детдом, он оказался единственным, где на тот момент было свободное место. Да и чего желать от приюта в захолустье? Мы ж находились в самой заднице российской глубинки, в селе Жупровица. Говорят, у России две беды – дороги и дураки на дорогах, здесь же были только дураки, а о дорогах так никто и не позаботился, посему жили мы нормально только в сухое время года, когда же начинались дожди или не дай Бог ливни – все, «Атлантида» стабильно уходила под воду.
Но это ерунда, Жупровица, как в очередной поговорке, она не тонет. Серьезная проблема, с которой пришлось столкнуться – это выживание в суровых детдомовских условиях. Здесь воистину царили дикие законы, законы стаи. Руководство плевать хотело на ребят, они занимались более важными вопросами, как бы с города выбить очередную матпомощь и справедливо распилить между собой. Ну, а воспитанники жили своей жизнью: старшие гоняли мелких, мелкие лупили себе подобных – авторитет нарабатывали, выслуживались перед старшими; наши слегка повзрослевшие девушки вовсю спали с сельскими, правда, тайком от своих детдомовских парней. Узнай те об этом, все… зажали бы сворой в углу и пустили по кругу, раз негодяйка так вероломно отдалась чужаку. Парни тоже особо не отставали, после школы бегали на заброшенный продсклад, там братва снабжала их травой, а те уж снабжали школяров из как бы благополучных семей. Законы бизнеса здесь постигались быстро. Девки давали взрослым дядям, чтобы взрослые дяди давали им на мороженое и ту же самую траву, а пацаны толкали траву, чтобы купить хотя бы б/у плеер.
И это оказалось не самой большой бедой нашего детдома, страшнее были внутренние разборки как между ребятами, так и между работниками и ребятами. В такие моменты все разбегались по своим комнатам как тараканы. Мелкие вообще сидели под одеялами и прудили на матрасы, а старшие нервно курили, высунув носы в форточки.
Да, разборки здесь были покруче любых боев без правил. Если детки разбирались между собой, неважно парни или девчонки, то клоки волос летели в разные стороны, зубы россыпью возлежали на коридорном линолеуме, гематомы украшали невинные детские мордашки, которые приходилось вскрывать в медпункте, иначе не рассасывались, а также разодранные бока, разбитые головы и прочие прелести. Победивший в сей схватке выходил хоть и без зубов, но счастливый, его сразу начинали уважать, бывалые даже слезали с подоконников, чтобы пожать руку и поделиться заветным бычком. А проигравший тихо зализывал раны, получая параллельно пендалей от сверстников.
Что же случалось, когда работники вступали в бой с воспитанниками, естественно, в воспитательных целях? Взрослые всегда оказывались изобретательнее и изощреннее в методах. Вот в эти моменты дети были едины, сплочены. Никто и никогда не вставал на сторону «царей» детдома, никто и никогда не вторил им и не насмехался над наказанными.
У нас практиковались обливания ледяной водой, раздевания догола и порка ремнем со стальной пряжкой по всем возможным местам, прижигания бычками, а еще много такого, о чем у нас не принято говорить вслух, поскольку то было крайней степенью унижения.
Конечно, существовали в нашем «адовом пекле» и нормальные взрослые, этакие сердобольные бабули из местных, они много причитали, жалели, тайком угощали чем-нибудь домашним. Наши девчонки зачастую бегали к этим старушкам за жизненным советом, мол, какое снадобье выпить, если случайно залетела или как быть с первой и настоящей любовью к мальчику из хорошей семьи, куда заныкать краденое ну и всякое прочее. Бабки всегда помогали, что многим позволило миновать детдомовский подвальный абортарий, колонию для несовершеннолетних и бегства, ведь беглецов здесь ловили быстро. Сами посудите, село в окружении полей, единственная остановка до ближайшего городка, а водители автобусов хорошо осведомлены о некоторых непокорных, посему, если видели подозрительного оборванца, тут же звонили нашим «царям». В общем, беглецам потом ой как трудно приходилось.