Обговорив поставку следующих зелий, через привычные пару недель, мы покинули лавку мастера Гришема, а как отошли, я приостановилась и тихо спросила сына:
— Маркус, что за метка предателей магии? Ты в курсе, да? Думаю, тебе следовало рассказать мне, а то память плохо возвращается. У меня ощущение, что я оказалась в незнакомом мире, и почти никого и ничего не знаю.
Ребёнок почувствовал мою растерянность и страх перед той самой загадочной меткой. Он оглянулся и шёпотом заговорил:
— Это правда, мама, метка — страшное дело. Ты когда от отца узнала, так переживала, вот и я узнал, пока ты искала в наших книгах, а ещё ты кое-что помнила со школы. И всё бормотала, что не позволишь ему, моему отцу, сломать мне жизнь, и жизнь моих детей. А, ты же письмо написала деду своему, лорду Хэнли. Но ответа пока нет. Только он и сможет снять эту метку, если решит взять меня в такой славный род.
С какой гордостью сын рассказывал об этом. Я поняла, что Энн была влюблённой дурой, проворонив свою жизнь и будущее. А ещё я вспомнила то самое, последнее её воспоминание. Она и правда написала письмо деду и главе основного рода Хэнли, чьей ветвью, хоть и не основной мы и являлись.
Мало того, она поставила на это письмо всё, написав, что в Маркусе недавно проснулся дар интуита-зельевара. И какой сильный. Какой бы наивной Энн не была со своим первым и единственным мужчиной, и как бы мерзкий альфонс её не опаивал, сына она хотела спасти. Любой ценой. Я помнила, Энн написала и о том, что муж её отравил, а она вернула ему возвратку.
Майкл Морган, муж Энн, самой судьбой должен был получить ответ на своё преступление. И он его получил. Нам же оставалось ждать ответа главы рода.
Я поделилась сомнениями с сыном. После отправления письма, а его Энн отправила быстрой магической почтой, прошло достаточно времени, и я пробормотала:
— Уже пятый день пошёл после отправки письма, Маркус. Есть ли смысл надеяться? И что нам принесёт внимание такого человека? Нам бы с тобой сейчас выжить.
На что сын мне ответил:
— Ты сама говорила, что ждать нужно до месяца. Такие дела главой рода быстро не решаются. А ещё говорила, что он наверняка втихаря проверит, как я живу. Ты же сама говорила, что я могу остаться один, без тебя, мама…
Поняв, что у сына на глазах набежали слёзы, и он сейчас расплачется, я потянула его за ближайший угол, опустилась, чтобы смотреть ему в глаз, обняла, и на ухо тихо ответила:
— Но ведь я жива, да? Я с тобой, Маркус, и что бы ни случилось, мы выберемся, правда?
Сын, словно заворожённый, кивнул.
Я смотрела Маркусу в глаза, сама улыбаясь сквозь слёзы, но искренне верила, что если не одной, если вдвоём, то жить намного проще. Когда есть тот, кто любит, кто ценит, жизнь становится намного дороже и ценнее.
В этом, новом и опасном мире уже был тот, кто меня любил, и я была искренне благодарна судьбе, что не оказалась здесь одна.
Натянула улыбку и бодро предложила:
— А ведь обычная еда ведь здесь дешевле, чем у нас. Почему бы нам не закупить продукты здесь, а потом мы пойдём домой и приготовим хорошее мясо, вкусный гарнир к нему, а после и сладкий пирог. Как тебе идея, дорогой?
Маркус кивнул, а на губах его расцвела улыбка. Но после он нахмурился, и тихо ответил:
— Давай только в одной лавке закупимся, в цветочном тупике. Там на нас не будут смотреть так, словно мы грязь. Ты сама говорила, что в Саутгемптоне богатый магический квартал, и обычную еду берут бедняки, в которых магии на унцию. А тупик недалеко от нашего дома.
Так я и узнала, что часть дома, лавкой выходящая на магическую часть, находится не в самой престижной части. Хорошо, хоть не в квартале падших. И это было уже неплохо.
Я встала, вздёрнула подбородок, приободряя сына, подала ему руку и уверенно сказала:
— Показывай дорогу, Маркус. Иногда и достойный человек может попасть в трудную ситуацию. Вопрос, как он их нё выберется. Мы выберемся, даже не сомневайся.
В ответ сын кивнул, разделяя со мной силу моих слов, и уверенно повёл меня вдоль улице, тихо рассказывая, где мы были и что он запомнил их предыдущих походов сюда.
Глава 10
По поводу десяти шиллингов это я действительно размечталась. Мы шли к цветочной улице, а Маркус напомнил мне:
— Давай сразу тогда возьмём ингредиенты для следующего заказа, мама. Ты могла забыть, но я помню, чего и сколько мы брали у тётушки Матильды. Так её звал Маркус, а для меня она оказалась травницей Матильдой Бигси, дамой средних лет, внимательной, неторопливой и вполне располагающей к себе.
Мы решили сразу же к ней заглянуть. Деньги грели душу, я была уверена в наших возможностях хотя бы на ближайшие пару недель, даже с учётом дополнительных мелких трат.
Сегодня мы купили молодого кролика, десяток яиц, овощей, зелени, творога и кислого молока. Из него я хотела сделать блинчики, и начинить. Порадовать ребёнка тем, что он никогда не пробовал, и что должно было ему понравиться.
Ещё мы взяли масла, а Маркус так смотрел на пряник, что я не выдержала этого робкого молчаливого взгляда и купила ему сладость.
День мы провели в заботах, приводя в порядок дом и одежду на завтра. Я думала, как сделать из застиранной вещи более-менее приличную.
Сын дал совет и даже показал одну книжку, на которой я, кстати, сразу зависла, продираясь через английский язык восемнадцатого века. Книга была написана тогда, и язык был более архаичен, чем современный.
Это была одна из книг, по которой училась в магической школе сама Энн Хэнли. Наследие прошлой владелицы, принадлежащее теперь мне.
Остановилась я на моменте, которое уже не раз встречала в книге. Что за концентратор силы, я никак не могла понять, пока не порылась в других книгах, спрятанных Энн в зельеварне, пока не поняла.
Воскликнула:
— Кольцо? Всего лишь? Но где оно тогда?
Зачем-то стала разглядывать свои руки, хотя и сама прекрасно помнила, что на своих пальцах я нашла только одно — символ замужества. Которое и сняла сегодня, не желая вспоминать о той странице жизни.
Сын подкрался незаметно, буквально подлез под руку, заглянул в книгу и пожал плечами, потом тоже посмотрел на мои руки. А я не совсем осознанно поделилась дилеммой:
— У меня должно быть кольцо, чтобы магия легче давалась. А куда оно делось, я вспомнить не могу.
Об этом память молчала. Она вообще у меня оказалась сильно разрознена, часть вещей я выполняла привычно, на автомате, а где-то впадала в ступор.
Сын не подвёл, показывая тайник в зельеварне. Оказалось, что он не мог его открыть, я запечатала его своей кровью. Он и сам уже забыл, когда я положила туда доставшееся мне от умерших родителей скромное наследство.
После обряда мы медленно перебирали вещи из шкатулки, и сын рассказывал то, что до этого узнал у мамы:
— Это бабушкино, их ты можешь носить.
Я кивала, слушая рассказ, разбирая пару серёг, кулон на цепочке, браслет к серьгам. От моего отца осталось кольцо-концентрат, Маркус робко попросил померить его. Оно было велико, конечно, а Маркус закрыл глаза, даже зажмурился, а я увидела, как перед ним возникло слабое облачко, быстро растворившееся в пространстве.
На лбу ребёнка проступил пот, словно он долго бежал, Маркус с сожалением снял кольцо и положил к остальным украшениям и артефактам:
— Близко, но не совсем. Будто что-то мешает мне соединиться с родовой силой.
Причиной могло быть то самое проклятье рода Морган, и я потребовала подробностей, в это время вертя в руке кольцо. По возникшему желанию его надеть, я уже поняла, что это он, тот самый артефакт, который сделали специально для меня. Маркус и рассказал, что это был подарок того самого деда, лорда Хэнли, перед школой.
Весь вечер я изучала заклинания, помогавшие домохозяйке содержать дом в порядке. И сразу поняла, что волшебных заклинаний, выполняющих всё, не было. Мало того, сила на них бралась большей частью из меня, в меньшей из пространства. В магической части это немного облегчало чары, а вот в немагической затрудняло.
Утром мы дождались констебля, который и проводил нас до места погребения, которое организовала фабрика, а после и он с нами в кабинет, где мы встретились с полноватым мужчиной, одетым с иголочки. Это оказался представитель владельцев фабрики и юрист, мистером Готри.
Только он принёс соболезнования и начал:
— Хочу со всем уважением зачитать решение руководства фабрики и озвучить компенсацию, положенную инженеру Моргану. Её получите вы, вдова Морган и сын мистера Моргана, Маркус Морган…
Дверь стукнулась о стену, настолько сильным был удар, и в комнату вплыла дама: крупная и явно разъярённая женщина чуть за пятьдесят. Вся атмосфера была полностью нарушена, так как эта неприятная мадам протянула свой мясистый палец и указала прямо на меня, возмущённо взвизгнув: — Ты! Гадина! Убила! Думаешь, я не успею?! Ошиблась, убийца! Мать всегда чует, когда ребёнку плохо, а ты посмела убить моего мальчика!
Я в шоке посмотрела на констебля, на представителя компании, только что приносящего мне соболезнования и собирающегося рассказать о той самой компенсации.
Окинула взглядом появившуюся внезапно мадам, вернулась к смутным воспоминаниям о муже Энн, и поняла, что к нам явилась его мать и моя свекровь. Да, Энн с ней явно не повезло.
И ведь успела в самый ответственный момент!
Констебль насторожился, представитель фабрики сразу уточнил, имеет ли дама отношение к Майку Моргану, и получив однозначный ответ, пригласил её присоединиться к обсуждению, раз уж она оказалась настолько близким родственником.
Дама пыхтела возмущённо, но села. А услышав, что компенсацию получит вдова и сын, как наследники первой очереди, заорала:
— Так это она, гадина, его и убила! Какую ей компенсацию?! Подстроила всё, ведьма мерзкая! Уж я знаю эту мерзавку, погубила сын, точно вам говорю!
— А доказательства у вас есть? Вы заинтересованная сторона, мадам Морган. Кстати, позвольте ваши документы.