– Да, я тоже готова быть вам другом! – ответила Эрика. – Но объясните, ради Бога, отчего вы бегаете ночью по острову, отчего за вами гонится ваш муж?
– Я попала в такую беду, что разум человеческий ее понять не в состоянии, – сказала Анетта. – Никто, никто не может объяснить, что со мной произошло!
– Расскажите, – не столько попросила, сколько приказала Эрика. Она уже чувствовала, что эта девочка ей необходима, она внутренним слухом слышала финал странной истории:
Анетте необходимо где-то спрятаться, пока не найдутся люди, умеющие ей помочь. И Эрика уже представляла себе, как это можно сделать…
– Да, конечно! Вы должны знать это. Сперва хочу сказать, что я из очень хорошей семьи. Меня воспитали так, как в Екатерининском институте не воспитывают, я и рисую, и танцую отменно, и ко мне ничего гнусного, ничего дурного близко не подпускали, я плохих слов у батюшки с матушкой никогда не слышала. Меня растили, чтобы я была верная супруга и добродетельная мать! Потому я и обрадовалась, что могу уехать из столицы… там ведь одни соблазны… а я не такая! Я в пятнадцать лет впервые увидела моего мужа и сказала себе: это он, коли не он – другого мне не надобно. Я тут же матушке своей во всем призналась. И нас вскоре повенчали.
Эрика подумала, что напрасно она не призналась матери в любви к Валентину. Шуму было бы много – а потом бы родители поняли, что другого выхода, кроме венчания, нет.
– А через неделю после свадьбы мы с мужем поехали в Яро славль, он был назначен в ярославский гарнизон секунд-майором кирасирского полка. Мы приехали, поселились в прекрасном доме, и год спустя в этом же доме я сына родила… Като, я сейчас скажу что-то, чему вы не поверите. Дитя мое родилось чернокожим…
Эрика, слушавшая вполуха, при последнем слове ощутила нечто вроде удара подушкой по голове.
– Чернокожий?
– Да, Като, да!
– Но это может быть только если вы позволили себе!..
– Клянусь вам – нет! Я прожила год в Ярославле, там нет ни одного арапа! Ближайшее место, где можно отыскать арапов, – это Москва!
– И что, вы все это время не наезжали в Москву?
– Нет, один раз ездила – тогда я уже носила моего Валериана… он еще не окрещен, но мы с мужем решили дать ему имя Валериана, когда я была на сносях… И вдруг он рождается чернокожим! Я чудом спаслась – он стрелял в меня… Если бы не Марфа – я бы не уцелела, а дитя мое было бы подброшено в воспитательный дом!
– Какая странная история! А кто это – Марфа?
– Кормилица. Мне нашли хорошую кормилицу еще за две недели до родов. Ей не повезло, бедняжке, ее дитя сильно хворало. За два дня до моих родов она похоронила сыночка. Но молоко у нее не пропало. Она сразу догадалась, что делать, она сперва спрятала меня с ребенком у какой-то своей ярославской кумы, потом сказала: нужно ехать в Москву к родителям, родители в беде не бросят, а потом это дело как-нибудь объяснится. Она же наняла повозку, она выкрала из дома мои вещи и ценности. Мы пустились в дорогу – и на полпути узнали, что в Москве чума. Тогда мы решили ехать в подмосковную – у моих родителей есть деревня, небольшая, всего двести душ, – и приехали, но их там не оказалось. Нам следовало остаться в деревне, но я боялась, что муж приедет за мной туда. Мы с Марфой подумали, что матушка с сестрицами могла отправиться в Санкт-Петербург, там переждать заразу. Но и мой муж тоже так подумал. И вот оказалось, что моих здесь нет, они не смогли почему-то выехать из Москвы! А ни к кому из родни я обратиться не могу – как я приду к ним с чернокожим ребенком на руках?
– Да, – сказала Эрика, – положение безвыходное. Вам, Анетта, нужно где-то переждать проклятую чуму. И лучше бы – не там, где ваше дитя. Если вы будете вместе с ребенком – мужу легче будет найти вас.
– Он сошел с ума, он не верит ни единому моему слову, – пожаловалась Анетта.
Эрика подумала, что на месте мужа и она бы не поверила. Но не все ли равно, кто отец младенца? Ей, Эрике, это совершенно безразлично. Главное – вот сидит особа, которая поможет добраться до князя Черкасского.
– Если мы действительно друзья, то я могла бы вам помочь. Но и вы помогите мне. Так вышло, что мы друг другу необходимы…
– Это Андрей Федорович так устроил! – воскликнула Анетта. – Я знала, что Господь пошлет мне избавление! Это через Андрея Федоровича оно пришло!
Эрика возражать не стала.
Глава 9Возвращение дурехи
– Ни черта! – сказал Нечаев и соскочил с коня. – Всю задницу себе отбил. Никто ничего не видел! Как сквозь землю проклятая дура провалилась!
– Чтоб я еще когда с тобой связался, – хмуро сказал Воротынский. – Ты неудачник, Мишутка. За что б ты ни взялся, итог один – пустые хлопоты. И что я, старый дурак, за тобой увязался?
– Или на небо живьем вознеслась? – спросил Нечаев. – Как бы не свалилась в пруд и не утопла.
– Помяни мое слово, она в парковых прудах. И плакали наши деньги. Да и не только деньги…
Нечаев перекинул поводья через конскую голову, что было совсем просто – конь устал и морда у него только что в колени на ходу не утыкалась.
– Сделаю проводку и пойду задам ему корму.
– Он-то свой корм заработал!
Воротынский был прав – да разве сейчас время для правоты?
Уже не впервые с Нечаевым приключалась такая история: брался за дело, сперва все ладилось отменно, словно бы Фортуна несла его в ладонях, и любое безумство сходило с рук. Вот сейчас – дивно совпало, что в Курляндии случайно встретил старого боевого товарища, что люди этого товарища изловили на лесной дороге беглую дуру, что обвели вокруг пальца опытного сыщика Бергмана, посланного за дурой, чуть ли не из-под носа у него увезли девку. И далее везло – в Риге с ним не столкнулись, письма дождались, в Царском Селе дуру спрятали. Всего-то с гулькин нос дела осталось – в нужный час препроводить ее под венец. И – извольте радоваться! – тут-то голубушка Фортуна сказала: «А не жирно ли тебе, Мишка Нечаев, будет?», повернулась спиной, задрала юбки и показала в точности такой же огромный круглый зад, как на французской срамной гравюре.
Самое печальное – он знал, когда и почему все это началось.
Три года назад Фортуна сказала: «Нет у тебя, братец, совести вовсе…»
В армейском драгунском полку вместе с Нечаевым служил пожилой офицер. Служил, служил – и стал заговариваться. Не сразу, но сообразили, что товарищ ослабел рассудком. Отцы-командиры решили – надо отправить в отставку, где-то у него ведь есть родня, пусть за ним присматривает. Написали письма, получили ответы, оказалось – родня живет совсем небогато.
И тогда в полку объявили подписку. Собрали для бедняги немалую сумму серебром и ассигнациями. И поскольку поручик Нечаев как раз выпросился в отпуск в те края, навестить больную мать, то вручили ему деньги и обязали доставить к родне того офицера, деньги же передать его племяннику, с коим уже был уговор.
Нечаев поехал, но ведь дорога – это такое дело, вечно что-то приключается. Заезжие шулера усадили его за карточный стол, и как-то само вышло, что в трое суток он проиграл и свое жалованье, и деньги, собранные для полкового товарища. Доставить его – доставил, сколько мог – из карманов выскреб и отдал. Что тут еще сделаешь?
Эта история стала известна в полку. С офицерами, особенно с ремонтерами, всякое происходило – деньги, на которые полагалось приобрести новых лошадей, проигрывались и потом годами возмещались. Но именно то, что Нечаев поступил неблагородно по отношению к товарищу, всех возмутило безмерно. Пришлось выйти из полка и даже жить как попало.
Он поклялся больше карт в руки не брать, а что толку? Фортуна сказала: «Мало тебя проучили, я вот добавлю…»
И при всей его ловкости, при всей его отваге, при всем успехе у прекрасного пола, ни одно дело не мог он более довести до удачного конца.
Однажды треклятая Фортуна вовсе лихо с ним обошлась. Его стройный стан, изумительно синие глаза и светлые волосы нравились дамам – и однажды невероятным образом Мишка оказался в постели у особы, на которую мог разве что снизу вверх глядеть, как на Луну. Дама эта была известная графиня Брюс. И Нечаев, даже не сильно стараясь, исхитрился очень ей угодить. Казалось – теперь-то все наладится, Прас ковья Александровна, лучшая подруга государыни, сумеет позаботиться о любовнике. Всюду у нее приятели, довольно шепнуть словечко. Да что приятели, старший брат – сам граф Румянцев, полководец милостью Божьей, и коли возвращаться в армию – лучшего покровителя не придумаешь. И что? А то, что графиня обнаружила своего прекрасного любовника в амурной позитуре с собственной горничной. Как оно вышло, что за дивное затмение нашло на Мишку? На кой черт ему эта задастая девка, когда светские подруги графини на него уже с любопытством поглядывали?!.
Графиня Брюс – не такая дама, чтобы приключения с горничными терпеть. Даже без особой злости назвала дураком и велела убираться. Убрался не сразу, рассчитывал – будет примирение, все ж дама в годах, должна удерживать молодого любовника! А она и не подумала…
Нечаев ходил вокруг двора, конь понуро шел рядом. Мысли в голове были самые замогильные: ну вот, мало что сам опростоволосился, так еще подвел Воротынского. Про эту беду никто не узнает – да только сам ведь будешь знать и помнить, и знание встанет тебе поперек пути, когда за что-то новое возьмешься…
И будешь опускаться все ниже и ниже… в один прекрасный день наймешься зазорных девок сводням поставлять, тоже ведь ремесло…
Вообразив себя на дне жизни, в грязи неотмываемой, Нечаев содрогнулся. Это было – как будто он, тонучи в болоте, коснулся ногами твердой почвы и стоит на цыпочках, а на поверхности жижи – один лишь разинутый рот. И вдруг его осенило. Нужно вернуть деньги тому убогому, пусть даже про то никто и никогда не узнает. Вспомнить, сколько проиграно, и вернуть по частям, ибо все сразу – не получится.
Господи, мысленно произнес Нечаев, знаю, что грешен, да только хочу выкарабкаться, помоги, Господи, может, и из меня еще что путное выйдет?.. Из