– Слава Богу, – сказала Маша. – Ну что, сударыня? Пойдем, поглядим?
За дверью оказалось помещение, уставленное старой мебелью, тяжелой, дубовой, с грубой резьбой, в складках которой пыли скопилось – хоть репу там сажай. Были там стулья на витых ножках, поставцы весом в десять пудов, совсем древние резные подстолья на крохотных колесиках – незаслуженно забытая мебель, которой самое место в маленькой комнате небогатого человека.
Анетта осторожно подобралась к окну, выглянула и поняла – окно глядит во внутренний двор.
– А дальше, сударыня? – спросила взволнованная Маша.
– Иди за мной…
Они вышли в коридор, который не выглядел запущенным – пол в нем был выметен, и действительно отыскали лестницу. Снизу доносились мужские голоса – там кричали и смеялись.
– Нет, надобно возвращаться, – решила Анетта.
– Уж не трактир ли там?
– Статочно, трактир…
Они притворили за собой дверь, придав ей такой вид, будто никто не ковырялся в замке. И той же ночью Анетта рассказала Эрике про вылазку.
– Нет, трактир нам не нужен, – сказала Эрика. – Но неплохо бы убедиться… Давайте спустимся туда рано утром, сударыня, пока наши церберы спят. Может быть, найдем окошко, выходящее на улицу. Надо же понять, где нас прячут.
– Попытаемся, сударыня, – ответила Анетта, которой тоже было любопытно, куда ее занесла судьба. И более того – ей все больше хотелось сбежать, а это был путь на волю. Она знала, что маленький Валериан будет и покормлен, и обихожен; знала, что появляться в доме, где он живет с кормилицей, опасно; но есть еще и всепоглощающая тоска… Она мечтала поднести к груди своего маленького и не решалась пока перебинтовать грудь, как учила Маша, чтобы молоко перегорело. Из-за этого у нее было множество хлопот, но она не сдавалась, она знала; главное – продержаться до холодов, в холода чума пойдет на убыть и можно будет отыскать родителей. А родители найдут выход из положения! Позовут врачей, позовут опытных людей, может статься, чернота кожи – это болезнь, от которой лечат.
Им повезло – они проснулись ни свет ни заря. Одеваться не стали – только обулись и накинули на плечи одеяла. Теплой верхней одежды у них не было – Воротынский с Нечаевым рассудили, что она дуре ни к чему, а гувернантке купят что-нибудь, когда придет пора с ней расставаться.
Первой пошла Анетта, за ней кралась Эрика.
Они выбрались на лестницу, прислушались – вроде бы внизу было тихо. Спустившись на один пролет, выглянули в окошко и увидели какие-то крыши.
Голоса зазвучали, когда Анетта уже почти спустилась в бель этаж. И это были русские голоса.
– Что ты смотришь на мою ногу! Уводи глаза от ноги! И на живот мой таращиться нечего! Я ж вижу, куда ты глядишь! Выйти из меры и постой спокойно! – командовал мужчина, судя по голосу – немолодой и сварливый.
Ответ разобрать не удалось.
– Велика беда! Вот заодно и проснешься! – сказал мужчина. – Походи, попрыгай, да и за работу. Совсем, вижу, тебя избаловали. А у тебя дар Божий!
Невнятный голос что-то возразил.
– Голова твоя безмозглая! Выпороть тебя за такую дурь! – воскликнул мужчина и вдруг завопил: – Потише, потише! Так! Ремиз! Еще ремиз!
И далее лишь стук со скрежетом раздавались, да еще топанье сильных быстрых ног.
– Там дерутся на рапирах! – сказала Эрика. – Но что за поединок с самого утра?
– Я, кажется, знаю, что это за поединок, – ответила Анетта. – У нас есть фехтовальные залы, куда господа офицеры ходят учиться у опытных фехтмейстеров, сударыня. Наверно, там как раз такой зал.
– А вы учились фехтовать, сударыня?
– Нет, для чего? Я же не придворная дама.
Тут Эрика крепко удивилась.
– Разве у вас придворные дамы обучаются фехтованию?
– Иные умеют драться. Среди них и дуэли случаются. Говорят, сама государыня на некоторых дуэлях бывала секундантом. Я знавала госпожу Дашкову, так про нее рассказывали, что она училась.
– Безумная страна…
– Никто вас в этой стране насильно не удерживает, сударыня.
Эрика не ответила – ей в голову пришла мысль. И эту мысль следовало обдумать во всех ее изгибах, поворотах и разветвлениях.
Если Михаэль-Мишка поселил свою подопечную дуру над фехтовальным залом, значит, ему не только дуру хотелось спрятать, но и зал для чего-то был нужен. А для чего? Ответ может быть только один – господин Нечаев упражняется там с опытным учителем. И ничего удивительного – он и с виду очень похож на бретера. Он авантюрист, а какой же авантюрист не умеет биться на шпагах? Значит, еще один человек, который отомстит князю Черкасскому, кажется, найден. Если от замаскированного жениха не удастся добиться проку, то вот, на крайний случай, Михаэль-Мишка. Это – не такая суровая кара, которой заслужил Черкасский, но тоже сгодится…
Но если вовлечь в месть Нечаева – то неплохо бы раздобыть деньги. Без денег этот человек драться не станет. Также надо бы убедиться, что он хорошо владеет клинком – иначе на счету князя будет еще один покойник.
Добрых четверть часа в зале то бились на рапирах, то о чем-то негромко совещались. Анетта хотела было спуститься ниже, чтобы прижаться ухом к дверной щели и услышать что-то кроме топанья и стука со скрежетом, да еще хриплых выкриков «Туше! Фланконад, черт побери! Выйти из меры!», но Эрика ухватила ее за руку и не пустила. Она, хоть и замечталась о мести, а услышала стук копыт.
К дому подъехал экипаж, заскрипела входная дверь, вошли два кавалера со слугами и, громко переговариваясь по-французски о том, как забавно после бессонной ночи встречать рассвет с рапирой в руке, поднялись в бельэтаж. Тут-то и случилось удивительное – они вошли и сразу вышли, громко хохоча.
– Придется подождать, сударь! – сказал один.
– Голову дам на отсечение, это кто-то из фрейлин! Примчалась спозаранку, чтобы никто не догадался! Ты видел, какие у нее ноги? – спросил другой.
– Отменные ноги! Кого опять не могут поделить наши красавицы?
– Сейчас как будто незачем соперничать из-за фаворита… Хотел бы я знать, кто это показывает фехтмейстеру свои прелестные ножки!
– Любопытно, что будет, ежели его привезут из Москвы в гробу. Кто-то ведь придет на смену.
– Мне кажется, там уже известно, кто придет на смену… уже высмотрели…
Эрика и Анетта бесшумно поднимались наверх, веселые мужские голоса гасли внизу…
Надо бы узнать, что это за фрейлина, которая тайно занимается фехтованием, подумала Эрика, в деле мести все может пригодится. Но сперва – выяснить, ходит ли Михаэль-Мишка в этот зал и каков он боец.
Наверху они пробрались в свою комнатку и легли. Говорить было не о чем – а вот думать было о чем. И думы очень скоро обратились в мечты. В мечтах Михаэль-Мишка вызывал князя Черкасского на поединок и был великолепен, его точеное сосредоточенное лицо казалось грезящей Эрике прекраснее любого мраморного идола. Белобрысый эллин… а как он будет хорош в одной рубахе и кюлотах, с развязанным воротом, с закатанными рукавами!..
– Вставайте, голубушки мои, – сказала Маша. – Вот ужо кашки вам накладу в мисочки, сала в кашку натолку. Поднимайте ее, сударыня, будем ей личико мыть и косу чесать.
Что было хорошо в тайном убежище – от скуки Маша с Федосьей плели друг другу и Эрике с Анеттой косы, и не простые, известные в Курляндии, а сложные, в пять и в семь прядей. А перед этим проводили гребнем по волосам до полусотни раз – чтобы волосики лучше росли.
Когда уселись завтракать, вошли Нечаев с Воротынским.
– Мишка, – сказала Эрика. – Дай-дай-дай!
– Нет ничего, обезьянка! – он развел руками. – Потом принесу пряничка.
– Мишка! Мишка!
– Сядь рядом с ней, – посоветовал Воротынский. – Сдается, она за тебя замуж собралась.
– Хотел бы я знать, куда наш жених подевался, – ответил Нечаев, подвигая стул к Эрике. – Ничего, обезьянка, скоро спровадим тебя под венец, и тогда уж не кашкой тебя станут кормить, а сладкими пирогами и фрикасеями. Учителей тебе наймут – и явишься ты уже не дурой, а умницей…
Эрика взяла его за руку и стала перебирать пальцы.
– Да она точно под венец просится! – развеселился Воротынский. – Глянь, Маша, что деется! А девка-то красавица. Ты подумай, Миша! Выспроси нашего жениха про ее родительницу – да и сам с ней в храм Божий! А я, так и быть, над тобой венец подержу.
– Умаешься на носках стоять, – отрубил Нечаев. Он был на полголовы повыше товарища, и Маша с Федосьей, вообразив, как Воротынский чуть ли не два часа будет страдать с задранными вверх руками, подтолкнули друг дружку и засмеялись.
Анетта смотрела на эту сценку с тревогой.
Она отлично видела, что Эрика ей всей правды о себе не говорит, изворачивается и обманывает, но раньше ее нечаянная подруга никакой нежности к своему похитителю не испытывала и даже зло над ним шутила, когда они, оставшись наедине, шептались по-французски.
– А ты бы послал Андреича на свою квартиру, – сказал Воротынский. – Может статься, там тебя ждет письмо от жениха.
– Для чего бы ему оставлять там письмо? Я же писал ему, что мы перебрались в Академию. Сюда бы и прислал записку.
– А вдруг он твоего послания не получил? И ломает голову, куда мы запропали? Иначе его молчания объяснить никак нельзя. Давай хоть для очистки совести отправим Андреича к тебе! – предложил Воротынский. – Он за час обернется, а твоя совесть будет чиста.
– Ин ладно. Федосьюшка, спустись, кликни Андреича, – велел Нечаев. – Что, обезьянка, не наигралась?
– Мишка, – ответила Эрика. – Илаль…
– Играл? – уточнил он.
– Ираль…
– Воротынский, я понял! – воскликнул Нечаев. – Ей немецкая речь не давалась! А русская дается! Аннушка, вот хоть ты подтверди! Сколько она уж русских слов заучила?
– Десятка полтора, и еще учить будет.
– Я ж говорил, что она не дура!
Эрика продолжала перебирать пальцы Михаэля-Мишки, вертеть недорогой перстень с тусклым камнем на левой руке. Она думала о том, что ведь не только за деньги согласился бы белобрысый эллин вызвать на поединок князя Черкасского. Он, кажется, любитель нежного пола – значит расплатиться можно и поцелуями…