– Вы не хотите этой свадьбы, сударыня? – тихо спросила Анетта.
Эрика только вздохнула. Она хотела власти над мужем, чтобы обратить эту власть на пользу своей мести, но быть при этом женой она совершенно не желала. Однако выбирать не приходилось – или муж, который будет о ней заботиться и познакомит наконец с богатыми родителями, или белобрысый эллин, у которого богатства – никакого, кроме способности целоваться…
– Вы можете предложить что-то иное, сударыня? – буркнула Эрика.
– Да. Мы в удобное время ускользнем из кареты и доберемся до Васильевского острова, сударыня.
– Но ведь муж убьет вас!
– Я ему не покажусь. К Марфе пойдете вы. Я дам вам кольцо – покажете ей, и она поймет, что вы от меня. У нее остались все мои деньги, она может снять вам комнатку…
Душа встрепенулась – и впрямь, ведь можно там дождаться возвращения брата из Москвы! И брат отомстит за Валентина! Брат вызовет князя Черкасского на поединок, все просто, никакой богатый муж не нужен!
– А вы, сударыня? – уже почти решившись, спросила Эрика.
– Когда вы найдете себе жилье, то сами, уже от себя, снимете комнатку и для меня, сударыня. Мы запутаем след, и мой бедный муж меня не найдет. Потом я найду родителей, и это дело как-нибудь разъяснится. Вы верите, что я невинна, сударыня?
– Тише!
Они уж слишком разговорились по-французски. То-то порадовался бы Мишка, услышав эту светскую беседу!
– Пойдем, – немного помолчав, сказала Эрика. – Берите меня за руку и выводите…
Она была в смятении, но старалась не показать этого Анетте.
Нечаев вздохнул с облегчением, увидев, как Анетта выводит понурую дуреху.
– Става те, Господи, – произнес он. – Ну-ка, еще подрумяньте ее. Вот так… глядишь, и за умницу сойдет… Аннушка, сделай милость, поезжай с нами, сударыня, без тебя это горюшко под венец не загнать.
– Да я замерзну, – возразила Анетта. – У меня-то ничего теплого нет, только турецкая шаль, а с нее сейчас какой прок?
– Накинешь мою епанчу. А как сбудем дуру с рук – тут мы тебе целое приданое справим и к тетке с почетом отвезем, – пообещал Нечаев. – Ну-ка, обезьянка, покажись… ну, сгодится… Эй, Воротынский, Воротынский! Тащи сюда две епанчи! Мою и ту, синюю!
В ожидании сигнала от жениха Нечаев припас для дурехи весьма полезную вещицу – синюю кадетскую епанчу, какие носили в Сухопутном шляхетском корпусе, воротник которой был сшит так, что в ненастную погоду поднимался вверх и совершенно закрывал голову.
Маша принесла шаль, накинула ее Эрике на голову и, перекрестив концы, завязала их на спине.
– Нехорошо с непокрытой головой в храм Божий, – сказала она. – И вам, сударыня, вот хоть косыночка.
– Благодарствую, – ответила Анетта.
Все четверо – Нечаев, Воротынский и Эрика за руку с Анеттой – спустились вниз. Там уж был подан экипаж – знакомый дормез. Воротынский сел с Андреичем на козлы, Нечаев – в экипаже, напротив Эрики.
– Ну, поедем, благословясь, – сказал он. – Не бойся, обезьянка. Замужем неплохо.
– Где будет венчание? – спросила Анетта. – В котором храме?
– Не в храме, – кратко ответил Нечаев. – В собственном доме батюшки, там все устроено.
Всем своим видом он показывал, что к беседам не расположен.
Анетта выросла в Санкт-Петербурге и желала бы хоть из окна экипажа увидеть знакомые места. Но Нечаев, увидев, что она потихоньку дергает кожаную оконную занавеску, попросил ее этого не делать.
Он желал благополучно сбыть с рук дурищу и вздохнуть с облегчением.
Вдруг в переднюю стенку экипажа дважды стукнули. В ней было маленькое зарешеченное окошечко, Нечаев повернулся, увидел профиль изогнувшегося на козлах Воротынского. Товарищ что-то хотел ему растолковать, но ни звука не было слышно. Нечаев, недолго думая, отворил дверцу экипажа и, держась за стенку, высунулся.
– Что еще стряслось? – спросил он.
– Михайла, беда. За нами едут двое конных!
– На кой мы им сдались?
– Не знаю, то-то и скверно.
– Вот черт… Давно?
– Я на повороте приметил. Может статься, от самого Невского.
– Вели Кузьмичу встать у перекрестка. Сам приготовь пистолеты.
Отдав это приказание, Нечаев и сам вооружился – оказалось, два пистолета были пристроены за спинкой сиденья.
– Ты, Аннушка, молчи, что бы ни случилось. Сама из дормеза не выскакивай и дуру не пускай. Коли что – вас Андреич увезет, – сказал он. – Вот ведь незадача! Хорошо, коли просто налетчики… с налетчиками-то управимся…
Подумал он при этом о проклятой своей Фортуне. Ведь так все ладно шло! И дура сидит смирнехонько, и до условленного места – рукой подать, а вот в последнюю минуту – извольте радоваться, пакость! В последнюю минуту! Как и полагается!
Экипаж встал. Нечаев выглянул в приоткрытую дверцу.
– Ни черта не разобрать… Ага, вижу… Свернули! Леший с ними, Воротынский, едем скорее, нас заждались.
– А коли нас выслеживают? – спросил Воротынский, пристроившийся со своими пистолетами очень удобно – использовав для упора край крыши дормеза.
– Так… Они нас не видят… Андреич, проезжай перекресток и сворачивай налево. Аннушка, экипаж встанет – выводим дуру и тащим ее, куда я укажу.
– А как не захочет идти? – спросила не на шутку испуганная Анетта.
Эрика ничего не понимала – какая-то остановка в пути, для чего-то пистолеты… Сама она была вооружена охотничьим ножом дяди Гаккельна, основательным клинком из Золингена с двумя клеймами на лезвии – с одной стороны кабан в картуше, с другой олень в картуше. И Эрика знала, что при необходимости пустит этот нож в дело без душевных страданий и томлений.
– Уговаривай ее, делай что хочешь! Тут немного осталось, шагов с полсотни.
Анетта сжала руку Эрики.
– Ступайте вперед, сударь. Я выведу ее следом за вами, только не мешайте, – сказала она.
Дормез остановился, Нечаев выскочил в темноту.
– Нужно идти за ним, сударыня, – шепнула Анетта по-французски и сразу добавила по-русски: – Идем, Катенька, идем, моя красавица!
– Андреич, гони! – приказал из темноты Нечаев и взял Анетту за руку.
Дормез, покачиваясь, словно баркас на волнах, укатил по корявой пустынной улице, кое-как освещенной несколькими тусклыми окнами одноэтажных домишек. Анетта поняла, что их завезли на какую-то окраину.
– Идем, идем, совсем немного осталось! – торопил Нечаев, увлекая ее в переулок, а она тащила за собой Эрику.
Залаял пес, ему откликнулся другой.
– Чтоб вы сдохли! – сказал им Нечаев и вдруг зашептал: – Аннушка, стой… назад… тихо…
Подпихивая ее локтем, он заставил Анетту с Эрикой пятиться.
– Стойте тут. Аннушка, держи, – он заставил Анетту взять тяжелый пистолет. – Коли что – беги прочь и дуреху уводи. А я пойду погляжу, что там за беда…
– Матушка Пресвятая Богородица… – прошептала Анетта вслед Нечаеву, который крался вдоль забора и вдруг исчез.
– Что случилось, сударыня? Что он вам дал? – спросила Эрика.
– Пистолет, сударыня…
– Вам приходилось стрелять, сударыня?
– Нет, никогда.
– А мне приходилось. Дайте пистолет…
– Держите… осторожнее…
– Да кто ж так подает – дулом вперед?..
– Тише, ради Бога…
Затаившись, они прижались друг к дружке – обе в мужских епанчах до земли, черной и синей, так что наблюдатель увидел бы лишь два девичьих встревоженных личика, оба курносых, с круглыми щечками, одно, набеленное и нарумяненное, – повыше, другое, бледненькое, – пониже.
– Вы твердо решились? – спросила Анетта. Эрика сперва даже не знала, что ответить. Судьба влекла ее к браку, посредством которого она сумеет отомстить за Валентина. Для этого все средства хороши – и брат, вернувшись из Москвы, поможет, и Михаэль-Мишка, с которым, пожалуй, следует продолжить поцелуйные упражнения. Валентин там, на небесах, должен понять…
Когда у девушки отняли жениха, она вправе проучить обидчика! Вправе! И даже обязана! Став из курляндской дурочки богатой столичной дамой, Эрика быстро поумнеет. Она увидит женщину, которая считает ее своей дочерью, и поумнеет, это же совершенно естественно. А муж за свою гнусную интригу получит достойную награду – ему ни копейки из приданого не достанется! Как это сделать – пока непонятно, однако способ сыщется…
– Да, я решилась, – сказала Эрика. – И вы останетесь при мне, сударыня. Я помогу вам отыскать родителей, только будьте со мной.
– А я и не собиралась вас оставлять, сударыня, – возмущенная тем, что ее словно бы упрекнули в вероломстве, прошептала Анетта.
– Аннушка? Веди ее сюда, направо, – позвал Нечаев. – Придерживай под локоток. Кажись, ложная тревога. Обезьянка, эй, обезьянка… Пряника хочешь?
– Мишка, – тут же отозвалась Эрика. – Дай ручку!
– Держи, моя умница! Гляди-ка, Аннушка, а ведь она день ото дня умнеет.
Две руки встретились во мраке. Сильные пальцы опытного фехтовальщика легонько сжали тонкие девичьи пальцы. Так они, Нечаев и Эрика, и вошли в небогато убранную горницу – держась за руки.
Там Эрика увидела бородатого человека в длинной странной одежде, на вид – из потертой парчи, и с непокрытой головой. На груди у него висел крест с цветными камушками.
– Вот, батюшка, невеста, – сказал Нечаев. – А жених наш где?
– У матушки сидит, ждет. Ну, приступим во имя Божие?
– Воротынский куда-то запропал, подождем его малость.
– Да что я, подрядился всю ночь ждать? – спросил недовольный батюшка. – И так, вишь, душа не на месте – не вышло бы беды…
– Не выйдет, честный отче. Да и уплачено вам немало.
– Задаток-то с гулькин хрен, прости, Господи…
Эрика, не понимая этой беседы, с любопытством разглядывала горницу. Мебель была отодвинута к стенам, посреди стоял столик, на нем – свечи, чаша, огромная книга. Рядом, на другом столике, стояли рядышком два предмета, похожих на короны, рядом – сложенная белая ткань. За ними в углу виден был большой киот со многими образами и двумя горящими лампадками.
Вошли три женщины, одетые очень просто, в платках, и мужчина.