Потом Анетта, как обычно, усадила Машу с Федосьей за рукоделие, стала показывать им красивейшую полоску модного кружева фриволите – челноки в ее руках так и мелькали. Эти двухвершковые челноки она смастерила сама, остругав кухонным ножом дощечки и вызвав немалое удивление у Мишки, заставшего ее за странным занятием.
Эрика выскользнула из квартиры.
Пока спускалась – собиралась с духом. Усмехалась, скалилась, тихо смеялась. Ее ждало торжество. И она совершенно не беспокоилась о том, что будет после смерти князя. Что-нибудь да будет. Беспокоится ли дикий зверь, что будет, когда он перегрызет глотку добыче?
Князь ждал, князь без всякого смущения принял ее в объятия.
– Ваше сиятельство, это наша последняя встреча, – сразу сказала она.
– Отчего? Вас увозят?
– Нет… да! Увозят! Не приходите сюда более!
– Отчего вы гоните меня?
– Оттого что я вас… я вас люблю…
– Ради Бога, что случилось? – спросил едва обретший дар речи князь.
– Я не могу вам объяснить, это невозможно!
Князь ставил вопросы и так, и этак – Эрика уворачивалась и твердила одно: она не хочет нарушать покой князя, не хочет ни с кем его ссорить, и лучше ей удалиться навеки, пусть даже в обитель, чем лишить любимого его давних привязанностей.
Меж тем она поднималась по ступенькам все выше и выше, а князь – за ней, уверенный, что где-то там, наверху, найдется каморка, подходящая для объятий.
Эрика прислушивалась – вот-вот должны были прозвучать шаги. И они прозвучали.
Незримый гость уверенно поднимался по лестнице.
– Это он… – прошептала Эрика. – О Боже, это он… Стойте тут, не двигайтесь с места, я его встречу…
Ужас в ее голосе был таким натуральным, что князь сразу догадался:
– Тот мерзавец, сударыня?
– Да, он, но вы не смейте спускаться! Я вам запрещаю! Я сама дам ему ответ и выпровожу его, только не вмешивайтесь!..
– Но почему? Ведь я справлюсь с ним лучше вас, я вооружен!.. И на улице ждут мои люди!..
Последним его аргументом был пылкий поцелуй.
Этот человек сейчас умрет, думала Эрика, еще пять минут – и он растянется на полу фехтовального зала с острием шпаги в сердце! Всего пять минут – и отчего бы, зная будущее, не позволить ему крошечную вольность, за которую он жестоко заплатит?
Князь был неопытен. Эрика – тоже, иначе сообразила бы, что ему никогда не приходилось уговаривать девушку из хорошей семьи, а только сговариваться с девицами особого разбора, когда веселый натиск заменяет и деликатность, и нежность. Примерно так вел себя и покойный Валентин – это сходство вдруг изумило ее. Если бы на лестнице было по-настоящему темно, если бы не пробивался в окошко свет, который и светом-то не был, являл себя лишь полосами на ступенях, то иллюзия могла бы даже испугать Эрику.
Но страха не было – а было изумительное возбуждение. Возможно, Эбенгард фон Гаккельн, стоя с абордажной саблей в руке у фальшборта «Артемиды», испытывал нечто подобное, и тем острее, чем более он был горд своей молодостью, красотой и отвагой…
– Потому, потому… потому что вы не должны видеть его, а он не должен видеть вас! – еле сдерживая торжествующий смех, шепотом выкрикнула Эрика и поспешила вниз.
Между вторым и третьим этажом она встретила того, кого позвала сюда этой ночью, – подпоручика Громова.
– Сударыня? – тихо спросил Громов.
– Да, сударь, это я.
– Вы звали меня?
– Да. Случилось то, чего я боялась, ваш друг обезумел. Он уговаривает меня бежать с ним, но это еще полбеды – он хочет вместе со своими людьми подняться наверх, где лежит при смерти моя несчастная сестра! Для нее всякое волнение губительно.
– Вы не можете бросить сестру, но и остаться вы не можете. Третьего выхода нет? – спросил Громов, убежденный, что из всякого безвыходного положения имеются и первый, и второй, и третий выходы.
– Я не знаю…
– Подумайте хорошенько. Мой друг, возможно, прав…
– Ваш друг – дитя, и он не может быть опорой для женщины. Вот вы – могли бы, и как я жалею, что вы мне не брат… от брата можно принять любую помощь…
– Ну так считайте меня братом, – предложил Громов, и как-то само вышло, что они обнялись.
Князь наверху, в полном соответствии с планом, потихоньку стал спускаться. Эрика услышала скрип хорошо ей известной ненадежной ступеньки и усмехнулась.
– Подумайте, – шепотом настаивал Громов. – Наверняка есть еще какая-то возможность. Мы можем отыскать и сдать в полицию вашего злодея…
– Нет, нет, это невозможно! – воскликнула Эрика чуть громче необходимого. – Не смейте и думать об этом! Я не хочу, не могу пойти на это!
– Но почему?
– Вам непонятно? Пустите же!..
Ничего не понимающий Громов пытался удержать девушку, а сверху уже сбегал князь Темрюков-Черкасский.
– Вот оно что! Вот кто этот подлец! – голос князя звенел негодованием.
– Князь, ты в своем уме? – узнав его, спросил удивленный Громов.
– Нет, это ты ума лишился! Когда девица знать тебя не желает, домогаться ее подлыми средствами – низость! Теперь я знаю – ты и третьего дня тут побывал!
– Я же внятно тебе сказал – ездил в Царское Село за телескопом, потому что господин Эйлер…
– Ты сюда своего слепого астронома не приплетай! Царское Село близко, дорога отменная, а ты весь вечер пропадал!
Эрика бросилась к князю на шею с криком:
– Ради Бога, ваше сиятельство, ради Бога! Я же просила, я умоляла!..
– Вот теперь я вас понял, – ответил ей князь. – Так вы любите меня?
– Да, люблю, я с первой встречи вас полюбила!
– А этот господин пытался вас склонить к непотребству, угрожая, что выдаст вашему злодею Менцендорфу?
Громов онемел.
– Вы не должны были спускаться! Я сама бы все уладила, – отвечала Эрика. – Вам это ни к чему, я не могла допустить!.. Все бы уладилось!..
При этом она прямо-таки повисла на князе.
– Тут недоразумение, – едва выговорил Громов. – Не думаешь же ты, что я, бывши столько времени твоим другом…
– Другом? – князь от близости любимой женщины утратил всякое соображение и понимал одно: нужно явить себя неслыханным героем, прямо-таки фаворитом Орловым, одолевшим бунт и чуму. – Не друг ты мне! Все говорили, один я, дурак, не верил! Что ты ко мне липнешь из-за титула и денег!
– Что?.. – спросил Громов.
– Из-за денег! Что ты – подлипала, за мой счет нажиться хочешь! Весь полк смеется! С чего бы такая дружба?! А ты – подлипала! – князь, распалившись, отстранил Эрику, и она не возражала.
– За это зовут к полю! – перебил Громов.
– Так я того и добиваюсь! Биться не на жизнь а на смерть! Чтобы ты полк своей подлостью позорил? Да я своей рукой тебя заколю!
Князь выкрикивал обидные слова, а Эрика стояла, прислонясь к стене, и улыбалась. Она добилась своего – и лучше бы эти двое закололи друг друга, а она скрылась, зная, что уже никто ее не выдаст.
Ссорились гвардейцы по-русски, и Эрика слов не поняла, а если бы поняла – еще более бы порадовалась: за «подлипалу» благородный человек мог и на тот свет отправить без угрызений совести.
– Если зал открыт, можно драться там, – сказал Громов, повернулся и сбежал с лестницы.
– Ваша любовь будет мне наградой! – воскликнул князь, еще раз поцеловал Эрику и впрыприжку понесся следом.
Она побежала за дуэлянтами, очень беспокоясь, что они не захотят биться в потемках и отложат это дело до утра, у нее же как раз был припасен свечной огарок.
Когда она вошла в зал, они уже стояли с обнаженными шпагами. Тьма им не была помехой, к тому же, окна глядели на Невский, а там еще горели фонари.
– Князь, скажите, что это было неудачной шуткой, – потребовал Громов. Но повадка и интонация старшего только разозлили юного дуэлянта.
– Из-за меньших оскорблений убивали! – отвечал он. – Ан гард, господин подлипала!
Шпаги скрестились.
Громов бился, разумеется, лучше князя и до поры отбивал наскоки. Князь выкрикивал слова, которых Эрика не понимала – и хорошо, что не понимала.
– Ну, с меня довольно! – крикнул Громов и, видимо, перешел бы к красивой и смертельной атаке, но тут зал осветился сверху.
– Выйти из меры! – раздался властный приказ.
На хорах стоял капитан Спавенто с фонарем.
И в эту же минуту в зал вошел Арист с обнаженной рапирой – длинным фламбержем, которым можно не только заколоть, но и наставить порядочных синяков.
– Давно мы за вами наблюдаем, господа, – сказал Арист, разумеется, по-русски. – И имеем полное право знать, что за интриги плетутся на лестнице возле жилья капитана Спавенто! Видно было, к чему дело идет! Хотите знать, кто вас столкнул лбами, как двух молодых козлов?
– Но оскорбление… – начал Громов.
– Молчите! Я думал, вы умнее! – Арист встал так, чтобы при необходимости разнять бойцов.
Эрика огляделась – она стояла в темном углу, почти незаметная, а вот капитан Спавенто наверху был отлично виден. Он кому-то передал фонарь, перелез через балюстраду, повис на руках и ловко соскочил. Тут же у него в руках оказался фламберж, подхваченный со стола.
Стало ясно, что сейчас дуэлянтов начнут мирить – и, чего доброго, помирят. А в разговоре они много чего могут сообщить…
Эрика выскользнула из зала, единым духом взбежала наверх и спряталась за дверь. Сердце колотилось, а в голове было одно – злость. Все шло, как по маслу! Все было прекрасно! Они схватились драться! Громов был оскорблен до глубины души! Громов просто обязан был убить князя, и убил бы, непременно убил бы! Если бы не эти подлые фехтмейстеры со своими длинными рапирами! Какой дьявол их принес?!?
И тот, третий, разглядеть которого в темноте было невозможно…
Эрика еще несколько раз помянула всех чертей, которых для таких случаев приберегал покойный Эбенгард фон Гаккельн, и ей немного полегчало. Она прокралась вдоль стены, прислушалась, приоткрыла заветную дверь – и через минуту была уже в квартире.
Сейчас нужно было пробраться в маленькую комнатку, где ей полагалось спать сном невинного младенца. Время позднее – все, пожалуй, уже в постелях…