– Господин капитан прав, – согласился Громов. – При нас она говорить не станет.
Князь увел Громова, Наташу и Анетту в свою спальню.
– Дай Бог, чтобы эта интриганка хоть что-то смогла объяснить, – сказала Наташа. – Тогда будет ясно, что мы можем предпринять.
– Вам так дорог этот неудачник? – спросил Громов.
– Отчего вы зовете его неудачником?
– Оттого, что у него на лбу написано: за что ни возьмется, ни в чем проку нет.
– Но он отменный фехтовальщик!
– Ну, разве что на старости лет станет хорошим фехтмейстером, – пренебрежительно заметил князь, для которого единственным достойным мужчины занятием представлялась служба в гвардии.
– Мой покойный отец был фехтмейстером, – вскинув голову, гордо сказала Наташа. – Но здесь своих мастеров не ценят, ему вместе с Иваном Петровичем пришлось уехать в Англию, там никто не спрашивает, какого рода-племени хороший учитель фехтования. Потом к ним и Павел Васильевич отправился… а мы с матушкой остались тут…
– Павлом Васильевичем вы зовете капитана Спавенто? – догадался Громов.
– Да, он же из крещеных арапов, иначе на службу во дворец бы не взяли. Они все трое меня учили фехтовать – батюшка, Петрович и Замор, то есть капитан… он тогда еще не звался капитаном…
– Вы с детства этому учились? – спросил князь.
– С семи лет и до двенадцати. Потом они уехали в Лондон, а мы с матушкой остались. Матушка заболела, много денег уходило на лечение, потом нас обокрали, а матушка померла, царствие ей небесное. Все это за полгода сделалось. И госпожа Егунова взяла меня в дом. Кто-то ей рассказал, что мне впору с голода помирать. Там я и жила, там обо мне заботились, а я решила, что подрасту – и пойду жить в девичью обитель. Быть такой, как обычные девицы, мне не хотелось, скучно это – быть девицей, вот Анетта подтвердит. От батюшки – ни одного письма, мы уж потом выяснили, что письма пропали. А потом приехал Петрович и отыскал меня. Он все про батюшку рассказал, про то, как его ночью на улице подлец заколол. А батюшка был такой фехтовальщик, что господину Фишеру до него далеко. Он ведь тоже у Фревиля учился.
– Шильдер? – вдруг спросил князь.
– Шильдер, ваше сиятельство.
– Мне покойный батюшка про него говорил, их Фревиль в пару ставил. Эх, стоило из России уезжать…
– Стоило, – строго сказала Наташа. – Здесь одни французы в цене. И я отсюда уеду с Петровичем и с капитаном Спавенто, мы уж сговорились. Только из-за Авдотьи Тимофеевны еще терпела, не могла ее бросить, тайком от нее с Петровичем встречалась и в зал ранним утром приезжала. А теперь все открылось – и я к ней уж не вернусь. Такая я ей не нужна. Она хотела бедной сиротке благодетельствовать – а что ж за беззащитная сиротка, когда она в ассо бьется?
– В Англию? – догадался Громов.
– Да. Я хочу отомстить за отца. Он убит бесчестно, и я не буду знать покоя, пока не расправлюсь с его убийцей. Убийца – аглицкий лорд, беспутный и жестокий, у них такие водятся. И когда он бился с моим отцом, на нем была кольчуга. Отец нанес ему удар, который должен был уложить его на месяц в постель, но он устоял на ногах и нанес ответный удар – смертельный. Петрович опоздал. Когда он прибежал, батюшка уж умирал и всего несколько слов успел сказать.
Князь смотрел на Наташу, разинув рот. Такой истории и такого крутого нрава он от девицы в темном сиротском платье не ожидал. И он видел ее в ассо с Нечаевым – было на что поглядеть!
Громов же смотрел уважительно. Да, пожалуй, не только уважение было в его внимательном взгляде.
– Мы все рассчитали – я имею теперь и опыт, и репутацию отменной фехтовальщицы, для того и было придумано ассо с Нечаевым. В зале ведь и англичане были, истинные знатоки, а они – любители письма писать. Мы и рекомендательными письмами к хозяевам залов запасемся. В Лондоне я буду драться в ассо и тем подманю его, – продолжала Наташа. – Ему покажется забавным выйти против женщины и клинком расписать ей грудь, он такое однажды уже проделал.
– Но отчего вы, а не Арист, не капитан Спавенто?
– Оттого, что они – фехтмейстеры, учителя фехтования, и имеют право биться только с себе подобными – с учителями. Их в Лондоне уже знают и не допустят, чтобы они выступили в ассо. А я – авантюристка, ни в какой учительской гильдии не состояла. Я могу с ним биться, и если одолею – меня после ассо никто пальцем не тронет. У них там особое понятие о чести, и мы этим воспользуемся. К тому же, если он выйдет против меня в ассо, на нем не будет кольчуги…
– А потом? – неуверенно спросил Громов.
– Потом – не знаю. Может быть, там и останусь. Там фехтовальщикам – почет, там давно уже составилось общество магистров фехтования, и у них есть правила. Там знатные дамы берут уроки. Вон, года полтора назад герцогиня Фоксон билась с нашей княгиней Дашковой за несогласие в вопросах политических и ранила княгиню в плечо. А ведь госпожа Дашкова для дамы неплохо шпагой владеет.
– Но если и господин Арист, и капитан Спавенто уедут, то в столице более не будет Академии Фортуны?
– Не будет, – согласилась Наташа. – Не нужна ей наша Академия. Разве что картежные академии нужны. А мы поищем места, где наше мастерство в цене.
Тут вошел капитан Спавенто.
– Плохо дело, Наташа, – сказал он. – Похоже, нам твоего Нечаева из казематки не вытащить. Фрейлен фон Лейнарт не могла вспомнить ничего, что можно обратить к его пользе.
– Она не хотела! – закричала Наташа. – Зачем ей выручать Нечаева? Она так зла на нас на всех, что даже коли знает, чем ему помочь, будет молчать.
– Наташа!..
Но мадемуазель Фортуна, оттолкнув капитана Спавенто, выскочила из князевой спальни.
– Ах, она все испортит! – воскликнула Наташа и побежала следом. Мужчины остались одни.
– Ваше счастье, господа, что она из ревности взялась следить за курляндкой и нас на это подбила, – сказал капитан Спавенто.
Князь покосился на Громова, Громов опять придал физиономии каменный вид.
– Пойдем, господа, – предложил арап-фехтмейстер. – Военный совет продолжается. Наташенька вся в отца – она не угомонится, пока своего не добьется.
– Да, девица отчаянная, – согласился Громов. – Неужто она так влюбилась в этого Нечаева?
– Не думаю, что наша красавица способна сейчас влюбиться. То ли переросла тот возраст, когда сие случается с девицами, то ли не доросла до лет, когда сие случается с дамами, – подумав, определил капитан Спавенто. – Я полагаю, Нечаев просто для нее свой.
– Что значит свой? – полюбопытствовал князь.
– Как для вас, ваше сиятельство, все преображенцы – свои. Своего ведь в беде не бросишь. А Нечаев – тоже мастер клинка, тоже клинком кормится, если не затевает какой ерунды… и бились они на равных, а это много значит…
Князь внимательно смотрел на Громова – и увидел, что товарищ выдохнул, словно бы с немалым облегчением. Самому ему Наташа не казалась соблазнительной красавицей – но то, что другу она понравилась, князя радовало: сколько ж можно обходиться без любовницы? Хотя с такой любовницей не соскучишься – одно то, как она примчалась в казармы Преображенского полка уговаривать поручика Темрюкова-Черкасского и подпоручика Громова похитить мнимую Катеньку, чего стоило!
– Идем, – сказал Громов, – пока наши красавицы друг дружке в волосья не вцепились С них станется.
Глава 26В гости к Шешковскому
Эрика, успокоившись, поняла, что ссориться с господином Аристом не следует. Он не просто старший – а старший, способный принимать жестокие решения. К тому же он знает, где искать брата Карла-Ульриха и преспокойно сдаст ему беглую сестрицу. А брат возьмет отпуск и повезет ее домой после чуть ли не полугодовой отлучки. То-то шуму будет в Курляндии!
– Мне жаль господина Нечаева, – сказала она, – но я знаю о нем очень мало. Знаю, что он ссорился с Воротынским из-за денег, знаю, что у Воротынского есть какая-то родственница возле Гостиного двора, к которой он ходил. Не поможет ли хоть это?
– А как ее звали? – спросил Арист.
– Звали ее Екатериной, лет ей – мне кажется, как и ему. Лучше спросить госпожу Порошину, я ведь по-русски не понимаю, это она мне переводила. Поверьте, я очень хочу ему помочь…
Тут в дверях появилась Наташа. Услышав эти слова, она оскалилась. Эрика же, видя, что ей не верят, стала сердиться. И их действительно пришлось разводить по углам. Разбирательство зашло в тупик.
– Остается последнее средство, – сказал Громов. – Ваше сиятельство, нам придется идти к поручику Шешковскому. Он хоть скажет, в чем Нечаева обвиняют.
– Тьфу ты… – только и мог ответить князь. Но желание помириться было чересчур велико, и он кивнул: да, коли так – пойдем.
Арист и капитан Спавенто не поняли было, о чем речь, преображенцы объяснили: к ним в полк зачислен офицер, с которым все здороваются сквозь зубы, и, с одной стороны, Ивана Шешковского можно только пожалеть – подсунул же ему черт такого батюшку, а с другой – никто не может пересилить себя настолько, чтобы с ним сдружиться. А сам он, статочно, будет рад помочь однополчанам.
– Господи, неужто это возможно? – спросила Наташа. – Господа, ради всего святого, идите к этому человеку, а я за вас молиться буду!
– Ты, матушка, последнюю совесть потеряла, – сказал ей Арист. – Как ты можешь заставлять этих господ?..
– Да разве я заставляю?! – она все же смутилась и опустила взгляд.
– Я сейчас же иду к нему, он должен быть поблизости, – и Громов повернулся к двери.
– Я пойду! – воскликнул князь. – Для этого дела мой титул требуется! Князю Темрюкову-Черкасскому он не откажет! Или… или пойдем вместе?..
Громов посмотрел на товарища искоса. Он понимал – князь хочет загладить провинность, а оба они должны отплатить добром за добро и помочь фехтмейстерам, которые спасли их от немалой беды. Долг князя, сдается, был больше…
– Ин ладно, пойдем вместе.
Поручик Шешковский был удивлен и визитом, и просьбой. Никто в полку не обращался к нему до сих пор по такому поводу. Но, как Громов и полагал, поручик был человек порядочный и добрый. Он обещал задать вопрос своему страшноватому батюшке – и батюшка, зная его положение в полку, скорее всего, ответил бы охотно, чтобы наладилось наконец приятельство между сыном и прочими гвардейцами. На это и у Громова, и у Ивана Шешковского была вся надежда – но вслух они об этом ни слова не сказали.