– Я ничего такого и не подумала, – сказала она, но ее заалевшие щечки говорили об обратном. – Вы сказали, что хотите оставить квартиру для себя. Это означает, что вы собираетесь вернуться?
– Возможно, но сейчас говорить об этом нет смысла.
Тут Сашенька подошла к нам, и разговор прервался.
Глава 13
Нас провожали. Катя пришла проводить Сашеньку, а Ольга – Владимира. Вышло довольно трогательно, у всех лиц женского пола были мокрые глаза, а Сашенька при расставании с няней даже расплакалась. Не успели мы пройти в купе, как девочка бросилась к окну и почти непрерывно махала рукой Екатерине, до тех пор, пока поезд не отошел от перрона, а потом еще минут десять сидела с грустным видом.
Я купил три места, а четвертое место досталось дородному мужчине, лет пятидесяти, с окладистой бородой и внимательным взглядом, который неожиданно оказался потомственным купцом и глубоко верующим человеком. Он был одет в синюю шелковую косоворотку, подпоясан узорным ремешком, а его лакированные сапоги были начищены до блеска. Он поздоровался с нами, затем закинул саквояж и бумажный пакет на верхнюю полку, представился:
– Меня Семеном Степановичем зовут. Купец.
Мы в свою очередь тоже назвались, завязался разговор. К моему огорчению, как оказалось, он ехал в Минск тоже в первый раз, так что рассказать о городе он ничего не мог, зато живо, интересно и с долей юмора рассказывал о своей работе.
– Вот сейчас я еду принимать товар. Четыре вагона мануфактуры. В нашей конторе сорок два человека работают, а отправили меня, потому что качество товара могу только я проверить. И гниль мне не подсунут, потому как я фактуру любого материала знаю, что бязь, что ситец. При этом ответственность на себя возьму! А до того, как товар получать, крику и споров было, наговорили аж семь верст до небес! Цельных три совещания мои начальники-коммунисты собрали и провели. То в расширенном составе, то в укороченном. Смешно, ей-богу. Ох ты! Прости меня, господи, имя твое всуе назвал, – тут он трижды перекрестился, после чего продолжил: – Раньше-то как было. Мы в прежние времена не по четыре вагона отправляли, а составами, и никаких совещаний по этому поводу не собирали. Придешь, скажем, к Ерофею Палычу и скажешь: возьмешь тридцать вагонов товара? Тот подумает, а затем скажет: беру. И все! Слово купца твердо! Больше ничего не надо! Теперь меня под каждый пустяк тащат подписывать контракт, составлять договор с банком, выставляют всякие условия. Вот не могу я этого понять и все! Как можно так дела делать? Три совещания с диким криком провели, все друг друга перебивают, бумажками друг другу в лицо тычут. Тьфу! Анафема!
Поезд пришел в половину одиннадцатого утра. Виленский вокзал в Минске мне понравился своей непонятной, но при этом весьма своеобразной архитектурой. Два двухэтажных корпуса из красного кирпича, украшенные башенками, объединялись одноэтажной галереей, проходящей над аркой. Рядом с ним находилась, сверкая золотыми куполами, Казанская церковь, построенная перед самым началом Первой мировой войны.
Пассажиры выплеснулись из поезда, растекаясь по перрону. Мы еще в столице слышали, что Минск считается приграничным городом, а значит, там проверки проходят намного жестче. Именно поэтому мы решили разделиться, чтобы снизить риск. Если ориентировки на нас уже добрались до Минска, то чекисты должны искать двух мужчин и девочку. Именно поэтому Владимир пошел с девочкой, так это выглядело естественно, словно отец с дочерью, а я уже шел сам по себе. Владимир был одет, как советский служащий, на носу очки с простыми стеклами, в руке фанерный чемодан. В таком виде он не должен был привлечь внимание, а я вышел на перрон в мятой рубашке с отложным воротничком, в нечищеных сапогах и с солдатским мешком за плечами.
Еще в окно вагона я увидел рассредоточившиеся по перрону военные патрули и наряды милиционеров, а кроме них, в этом у меня сомнений не было, здесь находились агенты ГПУ в гражданской одежде. В этом я убедился почти сразу, увидев, как нашего соседа по купе остановил военный патруль, потребовав документы, а еще спустя минуту один из патрульных поднял руку. К ним сразу подошел человек в гражданском, по-хозяйски взял у купца документы и стал их проверять, одновременно задавая вопросы. Сразу стало понятно, что проверка идет в два этапа. Первую линию проверок составляли военные патрули и милиционеры, а вторую – чекисты. Все они цепкими взглядами шарили по толпе проходящих мимо них пассажиров, останавливая подозрительных, на их взгляд, типов.
Вдруг я неожиданно увидел, как Власова с девочкой, уже подходивших к арке, остановили чекисты. От патруля или милиционеров он, скорее всего, отмахнулся бы удостоверением, а вот как с чекистами все оно пройдет – большой вопрос. Мы рассчитывали, что подобная маскировка даст им пройти через контроль незамеченными, только получилось наоборот: их остановили, а меня словно никто не замечал. Вот только я лично отвечал за безопасность девочки, а значит, должен был исключить любой риск. Только они потребовали предъявить документы, как я рванул вперед, нарушая плавное движение идущих пассажиров. Не обращая внимания на недовольные крики людей, я не стал обходить чекистов, а буквально врезался в одного из них, отбрасывая того в сторону. Он бы и упал, если бы не люди. Снова раздались недовольные вопли. Чекисты на несколько секунд оторопели от такой наглости и, забыв про Власова, кинулись за мной вдогонку.
– Петро! Где эта падла?! Да вон он! Вон он, в картузе! Да не ты, дубина, чего зенки пялишь! Он туда побег, сволочь!
Получив фору, я ввинтился в толпу, быстро шагая и иногда толкая людей. Меня тоже толкали, грозили кулаками, даже разок ударили в плечо. Я слышал за своей спиной возмущенные крики, как на русском, так и на белорусском языке:
– Черт окаянный! Куды прэш, бугай!
Им вторили громко и зло крики моих преследователей:
– В сторону, мать вашу! Расступись, кому говорят!
Проскочив под аркой, я уже почти достиг привокзальной площади, как чисто случайно, но при этом сильно ударил локтем дородную тетку, которая с перепуга заорала таким диким голосом, что вполне могла переплюнуть гудок паровоза, разом переполошив народ:
– Людзі добрыя, ратуйте!! Забіваюць!!
Именно благодаря ее воплю шедшие рядом с ней пассажиры, начавшие нервничать по поводу раздававшихся за их спинами криков чекистов, поддавшись панике, кинулись в разные стороны. Даже те из пассажиров, которые довольно спокойно отреагировали на истошный крик женщины, при виде выбежавших на площадь чекистов, размахивающих наганами, и солдат, клацающих затворами, невольно ускоряли шаг, торопясь как можно быстрее убраться от возможных неприятностей. Добавил в общую сумятицу страха и растерянности молодой и звонкий голос, прозвучавший в толпе:
– Атас, пацаны!! Облава!!
Выбежав на площадь, я быстро оглянулся и сразу замедлил шаг, так как по растерянным лицам чекистов стало ясно, что они меня окончательно потеряли в этой сумятице. Лица моего они толком не разглядели, картуз я уже снял и сейчас держал в руке, а по одежде – таких, как я, здесь три-четыре десятка наберется, но осторожность никогда не бывает лишней, поэтому я направился к укрытию, как я его для себя определил. Это были четыре киоска, стоящие в ряд на краю площади. Один из них торговал газетами и журналами, второй – пирожками, а у третьего, даже сейчас, несмотря на нездоровую суматоху на площади, толпился народ. На нем, над самым окошком, висела фанерка с неровными буквами «Пиво. Раки». Четвертый киоск стоял закрытый. За ними, как я заметил, расположился небольшой рынок в полтора десятка прилавков, продавцы которого сейчас по-гусиному тянули шеи, чтобы рассмотреть, из-за чего на привокзальной площади случилась сумятица. На другой, противоположной, стороне привокзальной площади стояли ломовые телеги, а чуть дальше, особняком, пролетки. Оттуда несло резким запахом конского пота и навоза, который лежал кучками на брусчатке. Над ними вились тучи сизых мух, противно жужжа.
Большая часть пассажиров, которые не поддались панике, растекались по площади. Кто-то с большим багажом, который тащили, обливаясь потом, носильщики, шел к ломовым телегам, люди побогаче предпочитали пролетки, а кто победнее шел пешком или торопился к конке, синий вагон которой сейчас стоял в конце площади, собираясь отправиться в обратный путь.
Стоило мне увидеть, что Власов с девочкой сели в пролетку и направились в сторону центра, я покинул свое укрытие, пивной ларек, и отправился в сторону церкви. Догонять Власова мне не было нужды, так как на такой случай у нас была договоренность о месте и времени встречи. Мне в прежней жизни не довелось бывать в Минске, но разговорившись в поезде с женщиной-минчанкой, я узнал, что горожане нередко назначают встречи в Александровском сквере, у фонтана под названием «Амур и лебедь». Он и должен был стать местом нашей встречи.
Огибая рынок, я оглянулся и увидел, что на площади уже царил порядок. Никто уже никуда не бежал и не кричал. Проходя мимо церкви, я остановился. Не обращая внимания на нищих, просящих подаяние, стоя у входа в церковь, трижды перекрестился, каждый раз сопровождая низким поклоном, а затем, повернувшись, направился в город. Первое впечатление от города у меня создалось неплохое: двух-трехэтажные каменные дома мешались с добротными деревянными избами, узкие, извилистые улочки выводили на широкие проспекты и бульвары, в центре было много зелени и церквей, чьи золотые купола сейчас ярко блестели на солнце. Я шел по пути следования конки и вскоре увидел едущий в мою сторону темно-синий вагон, который тянула четверка лошадей. Шел спокойно, не вертел головой, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания, как к чужаку.
Люди, идущие по улицам, по своей одежде мало чем отличались от москвичей, но выглядели все же победнее, а вот контрастов в городе хватало. Идут две женщины, длинные юбки, цветастые платки, держа в натруженных руках соломенные корзины, а рядом плывет, завлекательно покачивая бедрами, дама, одетая по последней моде, рука в кружевной перчатке держит зонтик от солнца. Или идет обычная компания простых пролетариев, картузы, косоворотки, сапоги, а среди них находится парень в костюме от портного, на голове шляпа, золотой зажим на галстуке, печатка на руке. Сразу начинаешь думать, какого черта такой франт затесался среди них? И такие случаи были не единичные.