Это показалось ей странным. Акира всегда носил прут с собой. Хэсина нахмурилась и обернулась к костру. Среди стражей его не было, в других палатках – тоже. Оставалось только озеро. Хэсина пошла к берегу, ориентируясь на лунный свет, отражавшийся в темных водах.
– Неужели нам обязательно проходить через это снова?
Хэсина обернулась и увидела Мэй.
Замечательно. Она не нашла Акиру, зато встретила непрошеного гостя.
– Зачем ты здесь?
Мэй прислонилась к узловатому стволу.
– Я следую за бродячими королевами.
Она глубоко надвинула капюшон, но ее лицо не было скрыто маской. Коса обвивалась вокруг ее шеи двумя кольцами.
– Ваша рука зажила?
Этот вопрос застал Хэсину врасплох, и она забыла, что нужно было отвечать сердито.
– Зажила.
Она закатала рукав и показала Мэй шрам. Вдруг она вспомнила, как бессовестно залила одежду военачальницы кровью, и решила, что было бы неплохо выразить ей свою благодарность.
– Спасибо, что помогла мне той ночью.
Мэй не отрывала темно-карих глаз от шрама.
Хэсина опустила рукав, чувствуя, как ее смущение сгущается и превращается в тревогу.
– Я не говорила тогда ничего… странного?
– Нет. Лишь задавали обычные риторические вопросы. – Мэй оторвала спину от дерева. – Вам нужно отдохнуть. Завтра важный день.
Уже завтра. От одной только мысли об этом у Хэсины перехватило дыхание.
– Ты пойдешь с нами?
– Днем тени исчезают.
Хэсина поддела мыском сапога камешки, лежащие у корней дерева.
– Да, ты права.
– Я бы посоветовала вам поспать, а не блуждать среди ночи, – проговорила Мэй. – И кстати, о советах. Будьте осторожны, выбирая тех, кому доверяете.
Хэсина сразу поняла, на кого намекала Мэй. Видимо, недоверие к Цайяню было обязательным условием для дружбы с Санцзинем.
– Неужели и ты туда же?
Мэй поправила капюшон.
– Я подозреваю всех, кто хранит тайны. К этому меня обязывает служба.
Тогда Мэй должна была больше всех подозревать Акиру.
– Ты тоже хранишь тайны.
– К этому меня тоже обязывает служба. – Мэй повернулась и сделала несколько шагов прочь, но потом остановилась и взглянула на Хэсину через плечо.
– Вашему брату не все равно. Иначе меня бы здесь не было.
Вашему брату не все равно.
Ну конечно. Мысль о Санцзине стала еще одной тучей на горизонте ее настроения. Хэсина мрачнела все больше по мере того, как искала – и не находила – Акиру. Вот что случается, когда даруешь помилование заключенному. Он сбежал. Оставил ее одну со своим дурацким прутом. А вот стражи не могли ее бросить. Им не хотелось брать ее с собой в деревню на праздник урожая, но у них – как и у нее – не было выбора. Хэсина с мрачным видом последовала за ними. Когда они добрались до поселения, у нее заболел живот – теперь стало понятно, почему у нее было такое плохое настроение, но легче от этого не становилось. Хэсину окружили люди, и ей пришлось улыбаться, несмотря на боль. Неужели они не видят, что она притворяется?
Видимо, нет. Она перестала быть Хэсиной. Она превратилась в королеву, строгую, но любящую мать для народа – такую, какой не было у нее самой. Возможно, поэтому Хэсина не сопротивлялась, когда маленькая девочка взяла ее за руку и повела показывать ей поля, на которых недавно закончили молотить зерно. Она не возражала, когда старейшины, сидевшие на толстых мотках веревки из сорго, пригласили ее делать фонарики, и после нескольких попыток даже соорудила что-то приемлемое. Когда пришла пора написать на нем желание, она загадала, чтобы с Санцзинем все было хорошо.
Потом она сделала еще. Стопка фонариков росла. Старейшины дали ей рыболовную сеть, чтобы донести фонарики до площади, где люди запускали их в небо, но Хэсина вспомнила про озеро и лунную дорожку и решила вернуться к лагерю.
Она прошла мимо рощи кипарисов и спустилась к чернильной воде. Завтра она снова придет сюда, чтобы вести переговоры с наследным принцем. Было всего два возможных исхода: война или мир. Успех или поражение.
Но это нужно было сделать, и не кому-либо другому, а именно ей, независимо от того, готова она или нет.
Дрожащими руками Хэсина принялась укладывать пропитанные маслом кусочки хлопковой ткани в бамбуковые корзиночки, которые находились внутри каждого фонарика. Потом она зажгла тростинку от фонаря, которым освещала себе путь, и стала подносить ее к горелкам в том порядке, в котором делала фонарики. Санцзинь. Лилиан. Цайянь. Мин-эр. Акира.
Но тот, что предназначался для Акиры, так и не взлетел. Внезапный порыв ветра погасил пламя, и фонарик медленно опустился на черную воду на расстоянии нескольких тростинок от берега.
В «Постулатах» рассказывалось, что Одиннадцать героев вылили в озеро пять тысяч бочек чернил, заманили туда войско былого императора и армию кендийцев, а сами сбежали, пока воины, кожа и одежда которых окрасились в черный, убивали друг друга, не отличая своих от чужих.
«Вот почему, – объясняли преподаватели Хэсине, – воды озера так черны».
Она верила им на слово и без полуночного купания. Но фонарик манил ее, сияя бледным светом среди черноты, словно вторая луна.
Да хранят меня Одиннадцать героев. Хэсина подвязала юбки и скинула с ног сапоги. От ледяной воды живот заболел еще сильнее. Сделав несколько шагов и довольно глубоко погрузившись в воду, она решила, что эта ночь уже не может стать хуже.
Но она ошибалась. Фонарик наконец подплыл достаточно близко, но она даже не успела потянуться за ним, потому что во что-то врезалась. Она вскинула руки вверх в неловкой попытке удержать равновесие, а потом упала. Вода ударила ей в лицо и хлынула в рот. Хэсина барахталась, чувствуя, что ее руки и ноги переплетаются с чьими-то еще.
Наконец она вынырнула и, откашливаясь, встала. Рядом с ней из воды показалась другая фигура.
Хэсина не верила своим глазам. Она протерла их, чтобы убедиться наверняка.
– Акира? Что ты тут делаешь?
Он присел и откашлялся.
– Лежу на воде. – Он был полностью одет, но его одежда промокла насквозь. – Ну, теперь уже нет.
Она не потеряет дар речи. Ни за что.
– Зачем?
– Эм. Смотрю на луну?
Он смотрел на луну.
Потеряв дар речи, Хэсина приподняла рукав. Он промок и почернел. По крайней мере, одна проблема решилась сама собой: она пойдет на переговоры в рюцюне Лилиан, просто потому что у нее не осталось выбора.
От растерянности она усмехнулась. Один раз, потом второй. Через несколько мгновений она уже хохотала, согнувшись пополам и стуча зубами от холода. Эта странное происшествие исправило ей настроение. Кто бы мог подумать, что ей нужно было всего лишь хорошенько искупаться в ледяной воде?
Теперь уже Акира глядел на нее с изумлением.
– Вы же пришли сюда не на луну смотреть? – Он огляделся, и его взгляд остановился на фонарике. – Это ваше?
– Нет, – прохрипела она, переводя дыхание. – В смысле, да, но я сделала его для тебя.
– Оставьте его. Я не нуждаюсь в том, чтобы мне делали фонарики.
– Слишком поздно. – Она приподняла промокшие юбки и сделала шаг вперед. – Я уже упала в озеро ради тебя.
Он дотянулся до фонарика первым и достал его из воды.
– Что вы загадали?
Она выхватила фонарик из рук Акиры, прежде чем он успел прочитать надпись.
– Чтобы ты освободился от…
От того, что тревожит твой сон.
– От груза своих преступлений.
– Всех сразу?
– Да, всех.
Акира потер ладонью затылок.
– Тогда одного фонарика будет мало.
– Скольких купцов ты ограбил?
– Не помню. Но точно больше одного.
Хэсина снова рассмеялась. Она была рада этому смеху и замешательству, которое его вызвало. Оно освободило ее от всего, что ей полагалось делать, чувствовать и говорить.
– Ну что, насмотрелся на луну?
– После такого-то? – Акира откинул назад мокрую челку. – На несколько лет вперед.
Сказал человек, который залез в озеро по своей воле.
Тряхнув головой, Хэсина протянула ему руку.
– Давай возвращаться.
Он сжал ее, и сердце Хэсины как-то странно встрепенулось. Казалось, что она никогда раньше никого не держала за руку, и это было столь же нелепо, как смотреть на луну, лежа в озере. Но она вся превратилась в ощущения и ничего не могла с этим поделать. Ей хотелось знать, что чувствует он. Возможно, ее рука слишком холодная? Или слишком пухлая? Заметил ли он, какой быстрый у нее пульс?
Более важный вопрос: почему ее пульс такой быстрый?
Когда Акира вылез из воды, она едва не упала еще раз. Слава Одиннадцати героям, в темноте он не мог увидеть, как она краснеет.
Лагерь все еще пустовал. Хэсина разожгла костер и поставила фонарик сушиться на груду камней. Потом они сели сушиться сами. Со стороны деревни до них долетали звуки цитры. Хэсина узнала мелодию: она звучала в пьесе, которую придворные актеры исполняли каждую осень.
В ней рассказывалось о том, что когда-то на небе сияло сразу девять светил, и они сжигали как рисовые поля, так и людей. Великая воительница поднялась в воздух на своей колеснице и выстрелами сбила восемь из них. Но девятое поглотило ее. Мать девушки провела остаток жизни, читая свиток за свитком во всех библиотеках мира. Она пыталась найти способ вернуть дочь. Она испустила последний вздох над открытой книгой, и боги, впечатленные упорством смертного разума, вернули женщину обратно на землю. Они наделили ее бессмертием и мудростью, а также подарили ей огромного журавля, который отнес ее к лунному замку, где жила душа воительницы. Так мать и дочь наконец воссоединились.
Эта история была столь же стара, как солнце и луна. Шаманы, жившие задолго до пророков, высекали ее на черепаховых костях. Былые императоры принимали журавля за ключ к бессмертию. Одиннадцать героев трактовали его как символ мудрости. Хэсине не нравилась ни одна из этих версий. Она не мечтала о вечной жизни: на ее взгляд, было не так-то просто прожить даже обычный срок, отпущенный человеку. К тому же ей никогда не нравились истории о любящих матерях.