— Да ты что, снова за мной подглядывать?
— Подглядывать? — Лицо Мирона начала покрывать бледность. — Ты вот что, Андрюша, не зарывайся. Я к тебе не в гости набиваюсь. Лично к тебе я мог бы остаться равнодушным. Но у тебя, в твоей горячей башке, рождаются — иной раз! — крупные мысли. Они общественно значимы и потому вызывают к тебе интерес и даже, я бы сказал, уважение. Так, значит, идем вместе в рейс, так я понял?
— Тьфу! — сплюнул Андрей. — Что за язык у тебя, Мирон? Каких слов наговорил, аж в ушах звон стоит.
Они поднялись в будку. Помощник машиниста, добродушный и застенчивый парень, недавний ремесленник, Сергей Умрихин доложил, что локомотив в рабочем состоянии, и детально начал перечислять, что проделано бригадой. Но Андрей, уже сам все увидевший, остановил его и лишь спросил об угле: сколько взяли и какого? Хмыкнул, остался доволен. Рейс такой, от случайностей лучше поберечься. Он давно готовился к нему, хотел как можно скорее его выполнить, но вот сейчас, когда добро получено, локомотив подготовлен, вдруг в душе возникла не то чтобы неуверенность, а потеря интереса! Такое бывает, когда устаешь ждать. В будку поднялся кочегар Илья Воронов, высокий и молчаливый парень.
— Мирон, — обратился Андрей к корреспонденту. — Ребятам я уже рассказал о возможной опасности и последствиях этого рейса. Предысторию ты знаешь — она началась тогда, в курилке. На парткоме отделения меня не поддержали — побоялись перечить начальнику, а он — бывший путеец, всегда на путевое хозяйство оглядывается. Прицепить к поезду лишние вагоны? Ни-ни! В политотделе дороги меня встретили как бога: оказывается, давно такого случая ждали, зуб у них на наше начальство. В общем, так может дело обернуться, если мы сегодня все сделаем без сучка без задоринки… — Он помолчал. — Да, такое может случиться: секретарю парткома да и начальнику отделения дадут по шапке. А может случиться и наоборот: по шапке получим мы.
— Заварил кашу! — вздохнул Умрихин.
Мирон увидел, что возглас Сергея вернул машинисту обычное уверенное состояние. Андрей взглянул на большие часы на руке, застегнулся на все пуговицы, одернул китель.
Андрей спустился вниз, и, пока он отсутствовал, Мирон за это время записал кое-какие мысли, освоился в кабине. Ему нравилось, что управление такой огромной и могучей машиной — целый завод — велось из этой маленькой, целесообразно устроенной будки и совершенно мизерной бригадой. Конечно, коэффициент полезного действия паровоза, он это знал, теперь уже мало кого мог устроить, но он знал также, что скоро придет на смену пару электричество, как тот пришел когда-то на смену живой силе. Тут поднялся в будку Андрей с бутербродом в руке. Явно выдавая свое окончательно пришедшее в норму настроение, заговорил:
— Задачка для первоклашки, Мирон. Чтобы перевезти по железке одну тонну груза на расстояние в один километр условной паровой тягой, нужно затратить шесть рублей средств. Сколько потеряет государство, если состав идет на расстояние сто километров и имеет недогруз в сто тонн? Решил?
— Ну, допустим…
— Что допустим?
— Шестьдесят рублей?
— Значит, так… — Андрей подошел к окну, взглянул на пути. — В прошлом году, Мирон, наше отделение не выдерживало средний вес поезда и потому гоняло пятнадцать лишних локомотивов с бригадами, потеряв на этом полсотни тысяч рублей.
Умрихин доложил:
— Вижу зеленый!
— Вижу и я! — подтвердил Андрей и, толкая от себя реверс и оборачиваясь к Мирону, сообщил доверительно: — Мы договаривались с диспетчером и прихватывали по вагончику, по два. Втихаря, чтобы особенно никто не знал. Дошли до пяти. А сегодня берем десять лишних. Понял, что это такое? Техника у нас с запасом поделана. А вот среди нас такой народишко водится, что без понукания — никак! — Он потянул рычаг, и Мирон уловил, как ощутимо пробуксовали колеса… С медленно нарастающей скоростью паровоз покатился по рельсам, подминая под себя дорогу. Андрей же чувствовал, будто сам с тяжелым усилием преодолевает груз, прицепленный к паровозу. Не состав, а сама планета, перестав вращаться, тащилась за ним.
Поезд, миновав станцию, вышел на перегон.
Дорога за деревообделочным заводом была прямой как стрела, и Андрей дал сигнал Умрихину держать давление пара на высшем пределе.
Мирон встал рядом с механиком и из-за его плеча видел, как паровоз уминал под себя путь, как летела навстречу земля вся в усталой августовской силе. Поспешно пролетали ближние к дороге деревни, медленно кружились по увалам дальние. Все это было так неожиданно красиво, что Мирон сразу и не вспомнил, где он мог видеть нечто подобное. Красиво работали машинист и его помощник, делавший все с какой-то необыкновенной легкостью. Слева то и дело звякала дверка топки — кочегар Воронов взмахивал и взмахивал лопатой.
Увидев, что корреспондент отошел к Умрихину, Андрей взмахом бровей приказал тому не отвлекаться, следить за давлением пара, а сам поманил к себе Мирона и заговорил, поглядывая то на Мирона, то на путь:
— Ты, Мирон, как я понимаю, не для прогулки к нам подсел, а углядеть у нас тут что-то. Так? А что ты углядишь? Что о нас можешь узнать? Вот если бы почувствовал за собой всю тяжесть, которую тащу я сам, а не паровоз, то, может, и возникли бы какие-то размышления. Но до этого надо дожить, поездить хотя бы годков пяток на моей, на правой стороне будки.
— Не могу я научиться всему, о чем приходится писать, — возразил Мирон. — Жизни не хватит. Мне надо понять…
— Добро, Мирон. Я тебе сейчас покажу, из-за чего у нас сыр-бор разгорелся. — Машинист отвернулся к окну. Стремительно, с веселым гулом катился состав, будто остановившаяся вдруг земля вновь раскрутилась. — Ты бывал в Зуях? Это узловая станция. Тут стоянка: проверка состава, экипировка. А поставлена она еще в прежние времена, когда паровозики были не ахти какие. А теперь тут зачем стоять? Вода есть, уголь есть, возьми только того и другого чуть поболе. Что касается вагонов, то их можно в Новограде разом осмотреть. — Андрей повернулся к окну, стал зорко вглядываться в пространство, летящее навстречу. — Что видишь, Сергей? — обратился он к Умрихину.
— Ничего не вижу.
— Куда нас примут? Как думаешь?
— Не угадаю.
Андрей обернулся к корреспонденту:
— Пропустить нас должны по главной. Договорено было. А не пропустят, не вытянем. Тогда со своим интересом и вернешься в редакцию.
— При всех случаях корреспондент остается с козырной картой.
— Хитер! А если я засыплюсь?
— Подумаю, как быть. — Мирон засмеялся.
— Досмеешься! Остановят в Зуях, ссажу… — Но тут Андрей прямо-таки сунулся в окно. — Сергей, что видишь?
— Сигнал открыт на главный путь… — ответил Умрихин не совсем уверенно. — Неслыханно-невиданно!
Поезд катил на полной скорости. Обвально летела навстречу станция. Паровоз вздрагивал на стрелках. Могучий гудок кричал отрывисто и тревожно: «Иду! Иду! Иду!» Не заметили, как пролетели сквозь станцию. Андрей отвалился от окошка.
— Не вышло? — усмехнулся ему в лицо Мирон.
— Что не вышло? — не понял машинист.
— Не вышло — ссадить.
— Считай, подфартило. Так вот. Теперь будет кривая и… подъем. Дурацкие препятствия, как назло. Думаю, ты поймешь. Тянуть со стоянки. Потом сбрасывай скорость, на кривую и на подъем, где выкладывайся. Но мы уже одолели первую ступеньку. Теперь плавно, но на скорости преодолеть кривую, и с ходу — подъем. Для меня, Мирон, сегодня есть и личный момент…
— Какой, Андрей?
— День рождения отца. А погиб он здесь, в тридцатом. Шел из Глазова, под уклон. Как раз на этой кривой были развинчены рельсы.
Вдруг Мирон почувствовал непривычную напряженность в руках, спине, шее Умрихина. Напрягся, затревожился и машинист.
— Жрет уголь, как домна. Не выйдем на подъем, — крикнул Умрихин, хватаясь то за одну, то за другую рукоятку.
— Встань к окну! — приказал машинист. Охватив взглядом приборный щит, тотчас заметил, что Умрихин перекачал воду, вода забросает цилиндры… и пропадет скорость! Обозлился страшно на себя: «Не доучил, не доучил…» Но тут же подумал: «Умрихин — точный парень, главное, весело работает. А перекачал воду… И на старуху бывает проруха».
— Не взять подъем! — крикнул Умрихин с отчаянием. — Буксуем!
— Перестань болтать! — озлился Андрей, бледнея. — Возьми лопату. Я продую котел. — Андрей закрыл регулятор.
Умрихин сдернул рубаху, остался в майке, но за лопату не взялся, а подмигнул Мирону:
— Давай, Игнатьич один не управится.
Мирон понял обстановку, тотчас сбросил офицерский китель.
— Иди! — махнул рукой Андрей.
Спустившись в угольную яму, где, как механизм, орудовал кочегар Илья Воронов, Мирон схватил совковую лопату. Было душно, светилась одна лампочка. Черно блестел уголь. Пахло серой. Мирон зачерпнул лопатой, бросил и не попал в топку — уголь разлетелся, с шумом ударяясь о железную обшивку. Второй раз лопату он бросил уже точнее: уголь пропал, как будто его слизнули. И так лопата за лопатой. Время исчезло, было только механическое движение рук. И пот на лице, на шее, на голове. Майка стала черной, прилипла к телу. От пыли резало в носу, в груди. Не было времени оглянуться на работающего рядом Воронова. «Вот об этом дать зарисовочку и назвать «Дорога в гору» было бы недурственно», — мелькнула мысль, но тотчас же погасла — Мирон закашлялся от угольной пыли.
«Если сказать, что меня черт попутал, когда я брался за этот рейс, то будет большая неправда, — подумал Андрей. — Я сам взялся и доведу до конца…»
Андрей то и дело отклонялся от окна, а потом встал к приборам. Давление заметно ползло вверх, паровоз наливался тяжелой мятежной силой, но состав был так обременителен для него, а бесконечно длинный унылый подъем так упрямо непроходим, что механику казалось, будто земля снова замедлила свое вращение и ничто уже не раскрутит ее еще раз до прежней скорости. Андрей плечами, всем телом чувствовал, как замедляется ее ход, и кусал губы от ярости и обиды, что не может ничего сделать. И только паровоз мог бы сделать это, но он и без того уже весь дрожал от отчаянного напряжения сил, огромность которых трудно представить даже ему, опытному машинисту. Паровоз выходил из кривой, машинист прибавил пару, хотя боялся за вагонные сцепления. Но если он сбавит скорость, ему не одолеть этот последний, каверзный участок. Уж тут-то он никак не мог опозориться. Он должен пройти, как проходил всегда. Здесь погиб его отец. Отец не простил бы ему провала. Если состав минует кривую, значит, он победил. Он должен, он не может сегодня не победить!