аботает с мамой на птицеферме, любят возиться с цыплятами. В школьном уголке живой природы растет ее курочка Анютка, которую она выкормила, спасла от гибели.
Кедрову было приятно видеть, что биологию ребята знают не только по учебнику, но значительно шире. Эту широту знаниям придавали личные наблюдения ребят, которые он всячески поощрял.
Были у него так называемые свободные уроки, подсказанные каким-либо случаем, происшедшим в классе. Так было у них, когда Вика Иванцова принесла в школу полудохлую Анютку. Она на перемене прямо в классе кормила ее изо рта молоком. Ребята толпились вокруг нее. И конечно, никому уже не был интересен жук-плавунец, отделы его тела — голова, грудь, брюшко. Кедров провел тогда урок о домашней птице, о колхозных фермах. Ребята впервые от него узнали, как достичь того, чтобы курица неслась круглый год: ей нужна не только растительная, но и животная пища, скажем, комбикорм. Матвей Павлович сильно рассердился на Кедрова за отсебятину, вывесил приказ, запрещающий отклонение от программы, а жука-плавунца долго не мог забыть… С тех пор и укрепилось за директором новое прозвище — Плавунец и забылось прежнее и малопонятное — Родимчик.
Вспомнив это, Дмитрий улыбнулся. А может, оттого улыбнулся, что они вошли в лес. При голубом небе и ясном солнце темны и резки были тени на снегу.
— Передайте по цепочке: смотреть в оба! Каждый докладывает впереди идущему о замеченном, — скомандовал Кедров и поднял бинокль к глазам. Сам он решил как бы не замечать ничего, поощряя детей к наблюдению.
Они шли в сторону старицы, к месту, которое постоянно привлекало его. До самого ледостава оставались на озере утки — стайка в двадцать с лишним штук. Они то улетали с озера, то возвращались. Кедров видал их на подмельничном омуте. Там они жили и после того, как замерзла старица. Выводки серой утки, семенухи, как зовут ее в этих местах, улетели намного раньше.
— Синицы! — дошел до учителя голос Вани Неухожева. — Справа, на ельнике.
Кедров вскинул бинокль, но и без него была видна большая стайка маленьких вертких птиц, шныряющих по ветвям елок. Да, тут были синицы, но все же преобладали корольки.
— Тихо подойти ко мне, — передал учитель. Ребята подтянулись. Пошел по рукам бинокль.
— Видите, что тут не одни синицы?
— Да, — сказала Нина Морозова, — тут еще и корольки.
— Это маленькие пернатые акробаты, — сказал учитель. — Они подвижны, точно мыши. А как они ловко висят вниз головой, какие причудливые позы принимают! Если долго за ними следить, получаешь настоящее наслаждение. Так они пробегают ствол дерева снизу вверх. А зачем?
— Они ищут пищу, — сказала Вика.
— Верно. А чем они питаются?
— Насекомыми, — ответил Ваня.
— Ха-ха, какие же зимой насекомые? — засмеялся кто-то.
— Мелкие. Они укрываются на зиму во мхе и лишайниках, что на сучьях. Птицы ловко оттуда их вытаскивают.
— Правильно, — поддержал Ваню учитель. — Красивая птичка — королек, спинка у нее оливково-зеленоватая, а на темени оранжево-красный хохолок. Корольки относятся к семейству синиц. У нас обитает желтоголовый королек. Красноголовые отличаются от него окраской и местом обитания — они живут в Южной Европе. Слышите, песня у королька незамысловата, но приятна: «зи-зи» и еще «цит». Одновременно это и призывной крик. Какой перед нами королек?
— Наш, — сказал кто-то из ребят.
— А по-научному?
— Королек желтоголовый, — сказала Нина и, грея дыханием руку, что-то записала в дневник.
— Он полезен?
— Да. Даже очень.
— А какие виды синиц вы заметили?
Ваня Неухожев поднял бинокль, но Нина опередила его:
— Хохластая синица.
— Гренадер, — сказал Кедров. — Она еще и так называется. Ну а другие?
— Пухляк, — сказал Ваня.
— Болотная, значит. Это маленькая синичка. У нее черная головка, бурая спина и чисто-белый низ оперения. Посмотрите. Эту синицу относят к группе гаичек. Синицы в любое время года питаются насекомыми, их личинками и яйцами. Каждая ежедневно съедает столько, сколько весит сама.
Вдруг среди деревьев раздался громкий тревожный крик. Пестрый дятел, кочующий по лесу вместе с этими крохотными птичками, залетел в стаю, увидел опасность и подал сигнал. Ельник мигом опустел. Затихло теньканье и зиканье, и только далеко в лесу все еще слышался громкий крик дятла.
Отряд почти дошел до озера, как в мелколесье, где рядом с ольхой соседствовали береза и ель, заметили двух клестов-еловиков. На этот раз Кедров на самом деле проглядел птиц. Он думал о Наде и отвлекся. Три дня ее нет дома, и он не знал, когда она вернется. Ваня попросил бинокль и скоро на большой ели, густо усыпанной шишками, увидел гнездо и птицу, сидящую на его краю.
— Смотрите, птица на гнезде. Что это такое?
Учитель взял бинокль.
— Клесты! Да, гнездо. Молодец, Ваня. Кто доберется?
Гнездо было свито на крупном суку, в пяти метрах от земли. Оно походило на опрокинутую папаху.
— Я! — отозвался Сережа Мячин.
Скоро он ловко взобрался на дерево, заглянул в гнездо.
— Яйца! — закричал он сверху. — Четыре. Белые, конопатые. Достать?
— Пусть все посмотрят.
Все, кто мог, быстро взбирались на ель, осматривали невиданное до сих пор чудо зимнего гнездования. Последним поднялся учитель. Лез он осторожно, но умело и ни разу не оступился. Ребята зорко следили за ним и ойкали, когда его нога не сразу нащупывала очередную ступеньку, кричали: «Выше, выше!» Он спустился с пустыми руками, а хотелось взять уже чуть насиженное яйцо. Но пусть ребята не учатся разорять гнезда.
— Отойдемте, птица успокоится и сядет на гнездо, — попросил он ребят.
Когда отряд порядочно отошел от примечательной елки, Кедров остановился.
— А теперь подумаем, почему клесты выводят птенцов зимой. В стужу. В метели. И как птенцы выживают, не гибнут. На очередном занятии кружка каждый доложит о своем мнении.
На поле они расстались. Ребята толпились кучкой, громко спорили. Кедров помахал им рукой и направился к больнице. Еще утром печники закончили работу в доме. Вася-Казак должен был растопить печь и легонько ее прогреть.
«Только бы не перекалил, — подумал Кедров, перебираясь через железную дорогу. Впереди бежал Серый. — Собака еще слепа в лесу. Надо бы поднатаскать малость. Пригодится пес. И вроде бы привык ко мне».
Надя и Маша Каменщикова приехали в Теплые Дворики поздней ночью. Было морозно и светло от луны. В лесу между станцией и больницей то и дело трещали деревья, будто кто из автомата стрелял одиночными. Они шли, тихо разговаривая. И вдруг Надя остановилась: впереди меж стволами деревьев горел свет. Она никак не могла смотреть на него равнодушно. Электричество!
— Погляди, у нас в больнице горит электрический свет. Как в городе, — сказала она Маше.
— Электрический свет? У вас его не было?
— Не было, и рентгена не было. Представляешь, Маша? Нет, ты этого не представляешь.
Но Маша не представляла другого: как больница могла обходиться без рентгена? Какая может быть диагностика?
Они зашли к Зое Петровне — надо куда-то хотя бы временно устроить Машу. Надя спросила, не был ли Дмитрий.
— Был, как же. Волнуется. У себя он, впервые топит печь.
Только сейчас Надя обратила внимание, что ее не встречал Серый. Могла же догадаться, что он там… С Дмитрием. Странное чувство, что она соскучилась по мужу и хочет его видеть, кажется, впервые заставило ее торопиться.
— Зоя, ты приюти Машу, — попросила она и ушла.
В большой комнате уже был вымыт пол. Пахло сохнущей глиной. Серый выскочил откуда-то из-под печи, бросился к ней под ноги, потом стащил одну за другой варежки и лизнул ей руки. Она успела лишь подумать, что этому его научил Дмитрий, как увидела его самого, вышедшего из-за кухонной заборки. Он был в куртке, без шапки. Лицо его, оглаженное морозными ветрами, было красным, точно от загара.
— Здравствуй! — сказала она с волнением и протянула ему обе руки, влажные от прикосновения собаки.
— Здравствуй! — ответил он, беря ее руки в свои. — У нас топится печь. Ужасно здорово, что ты вернулась сегодня. Я было окончательно затосковал. Сейчас закрою вьюшки, и мы пойдем к Зое.
— К Зое? — спросила она недоуменно, как будто только что вернулась к действительности. — Нет, не пойдем больше туда. Там новый врач Маша Каменщикова. А мы ночуем здесь. Полные сени стружек. У тебя есть куртка, у меня — пальто…
— Принимаю! Пригодится и моя плащ-палатка. Но ты хочешь есть? Сейчас я что-нибудь придумаю. В сенках когда-то припрятал двух дроздов-рябинников.
— А у меня хлеб есть и колбаса. Устроим пир, который в прошлый раз не состоялся. И завтра сходим в сельсовет. А то уж до райкома дошла молва…
— Сходим, — обрадованно согласился он. — Обязательно. А что с Бобришиным? Ты больше не поедешь в Новоград?
— Пока нет. Возилась больше, чем надо. А ведь когда-то я была неплохим хирургом. — Она сняла пальто, прошла на кухню, заглянула в печь. Там еще краснели угли. Он вышел и вернулся с двумя птицами в руках.
— А у тебя что нового?
Он рассказал о походе в лес, о гнезде клестов.
— Не может быть? Сейчас гнездо? И почему?
— Отгадай. Я детям задал такую же задачу.
— А чем они питаются?
— Ход мысли правильный! — обрадовался Дмитрия. — Они питаются семенами ели.
— И птенцов выкармливают?
— Да. Очищенные семена содержат тридцать процентов жира.
— Пища определяет время гнездования… Так… — Надя задумалась. Отсветы углей из печи вздрагивающим красным светом колебались на ее лице. — Прав Бобришин. Людей надо еще накормить, одеть, дать крышу, укрепить их здоровье. Как это сделать быстрее, а? Ты не знаешь?
Ночью, после короткого сна, она проснулась. В окна падал зеленый лунный свет. Он выбелил щеку и висок Дмитрия. Муж тихо спал. В избе было парно, как в бане. Под порогом завозился Серый, почуяв, что хозяйка Дян не спит. Он привык в такое время просыпаться вместе с ней и бежать в тот или другой корпус или спешить за санями в какую-то дальнюю деревню. Но хозяйка лежала спокойно, не двигаясь, — в темноте собака видела ее.