– Да…»
«Не судите, да не судимы будете…» Откуда эти слова?
И вот теперь, спустя столько лет, эта девочка стоит перед ним, требуя вынесения приговора призракам прошлого, а он так и не знает, кто был прав, а кто виноват…
– Алекс позвонил мне среди ночи. Я не мог понять, который час, а он все твердил о каком-то завещании… И произнес фразу, которая до сих пор не выходит у меня из головы: «За все надо платить…» Он был пьян. Как, впрочем, все последние дни после бегства Надежды. Если честно, он здорово меня достал. Я посмотрел часы: было половина пятого утра. Я взбесился, обругал его и бросил трубку.
Утром он не появился. Я не особенно удивился. С некоторых пор он перестал утруждать себя работой, перевалив все дела на мои плечи. Но в середине дня возникла небольшая проблема, формально требующая разрешения Алекса как партнера. Я попытался связаться с ним по телефону, но безуспешно. Тогда я поехал к нему, твердо решив поставить вопрос ребром: собирается он принимать участие в бизнесе или же продаст мне еще часть своих акций. Помню, я был здорово зол… Я помню, что был зол, когда звонил в дверь, а потом толкнул и обнаружил, что она не заперта. Я вошел и увидел его… – Немолодой усталый человек прикрыл глаза, голос его дрогнул. – В петле. Я вызвал полицию. Все.
– Тебе было тяжело?
– Потеря – это всегда нелегко.
– Ты был привязан к нему?
– Отчасти. Мне казалось, что во всем случившемся была доля моей вины.
– Почему?
– Мы в ответе за тех, кого приручили… Помнишь?
– Это просто сказка. Сентиментальная чушь. Тебе никогда не приходило в голову опротестовать завещание? Ведь Надежда даже не была его женой.
– Нет, – строго сдвинул брови Асим.
– Потому что такова была последняя воля Алекса?
– Нет. Потому что тебе было только двенадцать, а ты уже стала круглой сиротой. Я не лучший из людей, но не настолько низок, чтобы обобрать ребенка.
– Извини… – Девушка закусила ноготь.
– За что? Всякий бы на твоем месте задавал вопросы. Это естественно.
– Хочешь, я уеду?
Он открыл глаза. В ее полувлажных зрачках таилось нечто, что он не мог разгадать.
– С чего это вдруг? – осторожно поинтересовался он.
– Просто чтобы сделать тебе приятное. Хоть это и не входит в мой кодекс чести.
– Останься.
– С чего это вдруг? – Ее ресницы распахнулись, и солнечный свет коснулся, наконец, сузившихся зрачков.
– Я уже не молод и немного устал. Мне и впрямь нужен кто-то, на кого я смог бы опереться.
– Даже если этот кто-то – женщина?
– Это просто дивная ошибка природы.
Тонкие губы сложились в мягкую, чуть ироничную улыбку.
– Дайте два пива.
– Пожалуйста. – Али запнулся, переведя дыхание, облокотившись на стойку. Тяжелый день. Хуже не бывало. Он чуть не влил в «Кампари» вместо апельсинового сока лимонный и едва не обсчитался на три марки. Дальше некуда. Таких идиотских ошибок он не делал уже двадцать лет. А всему виной эта чертова девица, доченька Надежды, совладелица отеля. И больная совесть Али. Сколько ни говорил себе, что в случившемся десять лет назад нет его вины, как ни пытался себя в том уверить, а нехороший голосок, аллах ведает откуда выскочивший, тихо, но настойчиво затвердил обратное.
«Тебе не следовало давать советы. Ты не должен был лезть не в свое дело. Три трупа и ребенок-сирота на твоей совести, Али…»
«Черт! Черт! Черт!!!»
«Она уже не ребенок. И явилась сюда, чтобы превратить жизнь в кошмар. Но в этом ты тоже сам виноват, Али…
Прекрати! Ты должен взять себя в руки. В конце концов, ты мужчина или кусок дерьма? Одного помешательства более чем достаточно для этих стен».
– Бармен, три коки…
– Пожалуйста.
«Чтоб вы все провалились…» Дрожащей влажной ладонью он отбросил со лба налипшую прядь.
Как хочется лечь на берегу, так, чтобы усталые, онемевшие от ежедневного двенадцатичасового стояния ноги облизывали шершавые язычки неторопливых волн, закрыть глаза… Или не закрывать, а просто смотреть на россыпь звездной фасоли по черной скатерти неба… И чтоб вокруг – ни души…
Дз-зынь! – упала и заплясала на бетонном полу кофейная ложечка.
– Черт!
Али в сотый раз протер стойку. Это механическое, ставшее привычным, как зевание или почесывание, действие служило своего рода успокоительным. Бармен замечал, что даже дома, погавкавшись с женой, начинает вытирать и без того безупречно чистую крышку стола, что поначалу здорово обижало супругу. Она полагала, что муж таким образом намекает на ее нечистоплотность.
– Как думаешь, она стерва? – спросил заговорщическим шепотом Мустафа. – Надежда была той еще штучкой…
Али промолчал. Он не собирался обсуждать с Мустафой ни Нину, ни кого-либо еще.
– Она похожа на стерву, – задумчиво произнес ресторанный менеджер. – Все бабы такие, особенно русские… Проститутки. Впрочем, нам по барабану. Даже странно, что она раньше не приезжала. Купаться, загорать на халяву. Все же ей принадлежит пол-отеля. Везет же некоторым…
– Сомнительное везение – в двенадцать лет потерять родителей.
– Странно, что ты ее защищаешь, – прищурился Мустафа. – Из-за ее мамочки у твоего дружка крыша съехала.
– А ты не боишься, что я настучу? – прищурился Али.
– Нет, – хмыкнул Мустафа, – не боюсь. Что нам делить? У тебя своя ниша, у меня – своя. Мы оба – профи. К тому же, – он оскалился в улыбке, – не я был лучшим дружком покойничка Аванди… Не советую тебе об этом распространяться. Есть вещи, которые не прощают. Я бы, по крайней мере, не простил.
– Нисколько не сомневаюсь, – язвительно сказал Али. – Однако в свое время ты не брезговал прогибать спину перед Алексом.
Мустафа скривился и открыл рот, чтобы ответить гадостью, но в последний момент, видимо, решил, что не время портить дипломатические отношения. И произнес озабоченно:
– Многое отдал бы, чтобы послушать, о чем они сейчас говорят с Асимом. Думаешь, он позволит совать нос в дела девчонке, обыкновенной нахальной соплячке, иностранке-христианке к тому же?
– Асим атеист, – сухо заметил Али, мотнув головой. Коллега обернулся в сторону, указанную подбородком бармена и тотчас расплылся в подобострастной улыбке.
Нина приближалась к ним. Она держалась очень прямо, развернув плечи, вздернув подбородок, сомкнув губы столь плотно, точно боялась выдать некую тайну. Цепкий взгляд из-под густых насупленных бровей предупреждал: «Даже не думайте мне противоречить». Дорожное платье Нина сменила на более легкий, но бесформенный костюм: блузу-размахайку и широкую юбку, тщательно скрывавшую женственные формы обладательницы.
– Мамочка была красивее… – не переставая приветливо улыбаться, процедил Мустафа. – Good afternoon! The weather is fine! How do you like this hotel?[5]
– Добрый день, – сдержанно кивнула Нина. – Могу я узнать, кто вы?
– Менеджер по ресторанам, к вашим услугам.
– Кажется, вы уже знаете, кто я? – поинтересовалась Нина.
– Конечно, мэм. Отель – маленькая деревня. Слухи разносятся быстрее ветра. Но я не мог и предположить, что наша хозяйка столь очаровательна.
– Неужели? – скептически повела бровями Нина. – Счастлива, что смогла вас порадовать. Надеюсь, наша совместная, деятельность будет доставлять еще большее удовольствие нам обоим. – Она улыбнулась. На щеках заиграли хорошенькие ямочки, делавшие ее лицо мягче, нежнее, но взгляд остался колючим, немигающим. – В противном случае одному из нас придется покинуть этот райский уголок. Я вас долее не задерживаю, – заключила Нина уже без улыбки.
Мустафу как ветром сдуло.
«Начинается», – тоскливо подумал Али. Самые наихудшие предчувствия сбывались с угрожающей неизбежностью. Наверно, нужно было что-то сказать, но он не мог придумать, что именно. И потому глупо топтался за стойкой, комкая белоснежную салфетку.
Нарушила гнетущее молчание Нина:
– Кто же придумал это название, «Опиум»?
– Не знаю, – попытался улыбнуться Али. – Я не силен в парфюмерии.
– Я про коктейль.
– Я понял. Просто пошутил. Простите. Думаю, вы уже знаете ответ.
– Алекс?
– Да. Лет эдак шестнадцать назад. Полагаю… мне следует собирать вещи? Вы ведь позволите мне уйти самому? – С робкой надеждой он взглянул в непроницаемую глубь черных расширенных зрачков.
«Так тебе, придурок, несостоявшийся философ… Красней, унижайся перед сопливой девчонкой. Умоляй, чтобы после двух десятков лет безупречной службы она не закатила тебе «профнепригодность». И Асим не вступится. Подчиненные для него – мебель. Вышвырнул – купил новую…»
– Вам не нравится работа? – удивилась Нина.
– Нравится…
– В чем же дело?
– Разве вы не уволите меня?
– За что? Асим сказал, вы – профи.
Внезапно он ощутил слабость. Такую, что подогнулись колени. Али опустился на табурет, бессильно вытирая горячий мокрый лоб белоснежной салфеткой. Он вдруг почувствовал благодарность и уважение к этой девчонке, устыдившись своей недавней неприязни.
– Спасибо, – тихо вымолвил он.
– Не за что, – сухо ответила Нина. – Бизнес, и ничего личного. Работайте, прошу вас.
Она повернулась и пошла по дорожке вдоль бассейна, мимо смеха и гама, игр и зрелищ. Прямая, несговорчивая, одинокая, диссонансом к праздной полуодетой толпе. Али проводил ее долгим взглядом, неожиданно подумав, что чем-то она удивительно похожа на эфемерную Надежду. Хотя, на первый взгляд, ничего общего. Чем-то… Вот только чем?
В последующие пару недель не произошло ничего из ряда вон. Ожидания, что новоиспеченная леди-босс перевернет вверх дном привычный уклад, не оправдались. Равно как и другие: что молодая хозяйка окунется в водоворот курортных страстей и атмосферу вечного праздника.
Каждое утро, в семь ноль-ноль, в дырчатых джемперах, широких хлопковых брюках, в небрежно повязанной косынке – защите от непривычно-жаркого южного солнца, Нина появлялась на территории своего нового университета. Ложилась же далеко за п