– Скорее, иллюзий.
– А вы?
– Я не верю в сказки. Я делаю бизнес.
– Правда? – Их глаза снова встретились, и Нина отчего-то опустила ресницы. – А какая книга была у вас любимой в детстве?
– «Основы управления». – Нина резко поднялась, отряхнула платье. У ее ног настырная волна билась о возведенные из грез песчаные стены. Она потерла руками плечи и локти, стараясь согреться: коварный бриз принес с собой зябкую свежесть. Как вдруг ощутила теплую, мягкую, еле уловимо пахнущую цветочным одеколоном ткань пиджака, доходившего ей почти до колен.
– Я вас заморозил. Извините.
– Ничего. – Мягким, но настойчивым движением она сняла пиджак и вернула владельцу. Ей не хотелось казаться невежливой, но и подобное, не связанное с делами участие было ни к чему. – Кажется, осмотр закончен? Идемте к машине.
– Как скажете. – Он с улыбкой окинул взглядом море. Казалось, ему меньше всего хотелось возвращаться обратно во взрослую реальность. – Знаете, какая сказка мне нравилась больше всего? Про спящую царевну. Я воображал себя принцем, который ее расколдовал. Хотя в жизни, как видите, я мало похож на принца. – Он так потешно развел руками, что Нина рассмеялась.
– Что ж, господин самокритичный архитектор, может быть, вернемся на грешную землю? Поедем в офис, обсудим условия нашего сотрудничества.
– Я согласен.
– Согласны на что?
– На все, – кивнул Владимир.
– Разве вы не хотите уточнить ваше жалованье?
– Я вам доверяю.
– Я польщена. Но все же стоит подписать договор.
– Как скажете, босс.
– Вы всегда так беспечны в делах?
– Бесцечен? – Его изумление было вполне искренним. – Нет. Просто я не веду дел с нечестными людьми.
– Интересно. – Нина снова закурила, трогаясь с места. – Как же вы определяете степень честности заказчика? По адресу в Интернете?
– Нет. – Он не заметил или не захотел замечать скрытой в ее словах издевки. – Я делаю это при встрече.
– Каким образом, позвольте спросить?
– Я смотрю человеку в глаза.
Нина покосилась на собеседника, но он был абсолютно серьезен. Что ж, все творческие натуры немного «того», мягко говоря, чудаки. Впрочем, иногда даже занятно отвлечься от «дебетов-кредитов» и поболтать о разной ерунде.
– Этого достаточно?
– Для меня – да.
– Значит, у вас хорошо развито шестое чувство? Что же вы прочли в моих глазах?
– Только не сердитесь.
– Ладно.
– Печаль и одиночество.
Нина вздрогнула, словно получила нежданную пощечину. Глухо шаркнули шины по прогретому асфальту. Руль резко ушел влево. Немного, всего на пару миллиметров. Человек, сидевший рядом, вряд ли это заметил.
– На сей раз вы ошиблись, – резко бросила Нина.
– Не нужно обижаться, – проговорил он мягко. – Каждый человек печален и одинок, иначе не искал бы свою половинку.
– Ну и как, вы свою нашли?
– Не знаю.
«Зато я знаю, – раздраженно подумала Нина. – Голову надо лечить. И отчего все талантливые люди малость с приветом? И почему она, Нина, умная, уравновешенная, так болезненно отреагировала на этот сентиментальный бред? Нервы-нервишки. Надо взять себя в руки, девочка, иначе тоже начнешь выть на луну, искать некую половинку и закончишь дни в персональном номере под названием «палата».
– Глупости, – сказала она вслух уже примирительно. – Это просто красивая сказка.
– В которую вы, разумеется, не верите… А жаль.
Она не ответила. Включила магнитолу, и салон наполнился звуками вальса Штрауса.
Владимир Рябушкин не лукавил, говоря о полном доверии сторон. Он лишь мельком взглянул в текст договора и размашисто расписался. Асим недоуменно воззрился на него со своей стороны стола.
– Может быть, вы все же прочтете договор?
– Благодарю. Но все тонкости мы выяснили по дороге. – Он обезоруживающе улыбнулся. Его английский был безупречен.
– Вот как? Что ж, не сомневаюсь, Нина ничего не упустила. – Он бросил на девушку беглый лукавый взгляд.
– Не вижу повода для улыбки, – вспыхнула Нина, кое-как составив эту фразу на варварском турецком, за изучение которого она, собравшись с духом, принялась. Не дура все же. С куда большим удовольствием она общалась бы на одном из нормальных, европейских языков. Но ей вовсе не хотелось, чтобы эта пикировка стала понятна архитектору.
– Абсолютно никакого, – согласился Асим. – Разве твое дивное произношение.
– Заткнись! – не сдержавшись, вспылила Нина. – Когда ты пытаешься что-то произнести по-русски, у меня вообще уши вянут!
– Странно, что они до сих пор вовсе не отвалились от твоего лексикона. Добро пожаловать в «Надежду». – Это уже адресовалось Владимиру, взиравшему на их беседу с видом бесстрастного жюри.
С обаятельнейшей улыбкой, способной растопить айсберг, Асим вытащил портсигар, предложил архитектору. Но Нина очень хорошо знала этот сдержанный прищур темных глаз партнера. Человек, подписывающий бумаги без прочтения, в его глазах выглядит круглым идиотом. И то, что тот, оказывается, не курит, о чем поведал с какой-то дурацкой смущенной улыбкой, так же не играло в его пользу.
– Своеобразный парень.
– Ты что, ревнуешь? – усмехнулась Нина, обугливая сигаретный кончик пламенем зажигалки. – Или боишься за свои восемьдесят пять процентов?
– Прямо дрожу. – Все с той же гадкой улыбочкой Асим, в подтверждение своих слов, изобразил легкий тремор пальцев.
– Какой интересный у вас цветочек! – заметил по-английски господин Рябушкин, кивнув на огромный, до потолка, жирный фикус в кадке в углу.
– Мне тоже нравится, – удовлетворенно кивнул Асим.
– Дерьмо мещанское, – отрезала Нина. – Ему самое место в дешевом борделе, а не в кабинете директора.
– Когда у тебя будет свой кабинет, – Асим сделал ударение на слове «свой», – я подарю тебе верблюжью колючку, деточка. – И снова довольно улыбнулся. Он прекрасно знал, что Нину взбесит эта «деточка».
– Пойдемте, – сказала она архитектору, поднявшись так резко, что ее стул на колесиках отъехал к самому окну, – я покажу вам ваше бунгало.
– Было очень приятно познакомиться, господин Касли, – откланялся, улыбаясь, архитектор.
– Взаимно, – с подкупающей искренностью проговорил Асим и за спиной гостя лукаво-многозначительно подмигнул Нине, которая тотчас продемонстрировала в качестве ответа оттопыренный средний палец.
Не дождавшись лифта, Нина помчалась вниз по лестнице. Ей не терпелось избавиться от кабинетного плена: мертвого кондиционированного воздуха, неискренних слов, пытливых взглядов – неизбежных атрибутов бизнеса. Впрочем, это никогда особо ее не тяготило, и странно, отчего вдруг сейчас она ясно почувствовала на своей шее прикосновение жесткого веревочного ворса…
– Засранец.
– Что?
– Простите, я не про вас, – опомнилась Нина. Странное чувство: она настолько привыкла быть иностранкой, что изъяснялась «не для посторонних ушей» по-русски в твердой уверенности, что ее никто не понимает. Странное чувство: привычка к чужбине. Вечно чужая. И вокруг все чужое. Но именно здесь ее настоящая жизнь.
– Вы на него похожи, – на ходу выговорил едва поспевавший за Ниной Владимир.
– На кого? – Девушка притормозила и, на секунду утратив равновесие, споткнулась и, возможно, упала бы, не подхвати Владимир ее под локоть.
– На вашего отца.
– Я действительно похожа на папу, – высвободившись, замедлив ход, произнесла Нина. – Только он давно умер.
– Простите, – растерянно вымолвил Владимир. – Я думал… У вас и этого человека правда есть что-то общее… Он ваш муж?
– Не отец, так муж? – рассмеялась Нина. – Избавляйтесь от стереотипов, господин сказочник. – Асим мне не муж, не любовник, не брат, не дядя и не дедушка. Он мой учитель и деловой партнер, и для меня это значит куда больше, чем все родственные связи, вместе взятые. Но к нашему с вами делу это не имеет никакого отношения.
Уже не столь кусачее, как летом, но все же яркое солнце бережно, будто пальцы слепого, скользнуло по лицу, когда Нина шагнула ему навстречу.
– Значит, в Москве дождь? – зачем-то переспросила она.
– Дождь. Вам его не хватает, верно? Когда я жил в Европе, то просто с ума сходил без снега. Огромных белых хлопьев, что садятся на руку, одежду, автомобильное стекло и кажутся холодными бесформенными комками. А для меня в каждом из них больше красоты и особой, первозданной, дикой гармонии, чем в хваленом прилизанном европейском стиле.
«Верно…» – с неожиданной тоской подумала Нина. – Если чего и не хватает, то настоящей российской зимы с кусачим морозцем и искрящимися сугробами… Даже московской, слякотной и скользкой, с вечно не чищенными дорогами и мерзкими солевыми разводами на голенищах новеньких сапожек… Зимы, так опротивевшей на родине.
– Значит, вы вернулись в Россию?
– Да, мне там лучше думается. Но я всегда готов сорваться с места. В поисках работы и потому что люблю смотреть мир. Вот как сейчас. Ну а вы? Давно здесь?
– Полгода, – сказала Нина, вглядываясь в бегущую сетку морщин на свежевымытом асфальте. – Полгода и десять лет… Вот ваше бунгало. Вам должно понравиться: из окна видно море. Сегодня вы отдыхаете, а завтра утром вас будет ждать шофер. Что-нибудь еще?
– Да… – Смущенно улыбаясь, он переминался с ноги на ногу перед терраской. – Мы ведь почти соседи? Не составите мне компанию за ужином?
– Извините, не могу. У меня еще масса дел. До свидания.
Она повернулась и быстро пошла прочь, ощущая меж лопатками провожающий взгляд. Впрочем, возможно, ей только казалось. На мгновение Нине отчаянно захотелось обернуться и проверить, действительно ли он смотрит ей вслед, либо это лишь плод разгулявшегося воображения. Но это было бы глупо, будто в пошлой песенке или стандартной мелодраме, и потому она поспешила скрыться в тени пальм и эвкалиптов, смешавшись с последними ловцами уходящего лета, спешащими к прохладному, но все равно манящему морю.
Осенняя ночь наступает особенно быстро, почти без перехода от света к сумраку. Даже искусственный фонарный блеск не в состоянии разрушить ее хмурого, таинственного и чуть пугающего очарования.