Первая мировая война. Выступление на стороне центральных держав было, судя по всем данным, исключено с первых же дней великого конфликта. Недаром гуляла из уст в уста острота Мартини, сказавшего, что первой жертвой, первым трупом начавшейся войны явился Тройственный Союз. Этот военно-политический блок Германии, Австро-Венгрии и Италии, сложившийся в 1879–1882 годы, который положил начало разделу Европы на враждебные лагеря, на самом деле сыграл важную роль в подготовке и развязывании Первой мировой войны. Иначе и быть не могло: договор "совместной неподвижности", механическая дружба органических врагов, акт "обоюдного страхования", – он сыграл свою роль и внутренне себя изжил.
Вряд ли правительство, даже если бы хотело, смогло преодолеть антиавстрийскую предубежденность в самых различных слоях населения. Повсюду слышалось: "лучше дезертировать, чем драться за немцев". Новый представитель народных масс – Муссолини формулировал общее мнение, заявляя правительству в 1914 году: "Если вы начнете войну с Францией, вы получите баррикады в Италии". Особенно сильное впечатление и на итальянские общественные круги, и на итальянскую дипломатию произвел факт активного участия Англии в противогерманской военной коалиции. В сущности, именно этот фактор и оказался решающим.
Появление Италии в боевом лагере Антанты знаменовало собою политическую победу в старогарибальдийском смысле над новыми империалистическими стремлениями, отталкивавшими Италию от Англии и Франции.
Это не означало, разумеется, отказа от политики колониальной экспансии, но неизбежно отодвигало ее задачи на второй план. Под влиянием военной обстановки и настроений страны правительство принуждено было в первую очередь поставить вопрос о "дезаннексии" населенных итальянцами областей Австрии. За такую постановку вопроса была и популярная логика итальянской истории. И отзвуки гарибальдийской глобализации и революционная, антимонархическая настроенность масс.
Победа в европейской войне как бы завершала освободительный процесс 1848, 1859, 1860 и 1866 годов. Общественному мнению Италии представлялось противоестественным завершение освободительного процесса в союзе и через союз с центральными монархиями. Напротив, решительно диктовалась демократическая борьба против них.
Главный порок этой нейтралистской позиции – ее несоответствие "духу" тех великих, воистину решающих исторических дней.
Муссолини своим чутким социальным слухом верно уловил это: "нейтральные не двигают событиями, а подчиняются им; кровь дает бег звенящему колесу истории". Хотя в первые дни войны он тоже писал в "Avanti" о необходимости "абсолютного нейтралитета" Италии: "или правительство – подчеркивал он – само подчинится этой необходимости, или пролетариат всеми средствами заставит его ей подчиниться". Но уже очень скоро, в сентябре, он публично исповедуется в своей горячей любви к Франции: "о, Франция, мы тебя любим! В наших жилах – любовь к Франции!"
10 октября он уже пишет статью, провозглашающую переход "от абсолютного нейтралитета к активному и действенному". Не покидая революционной терминологии, он объявляет, что интересы революции требуют войны: "ужели вы останетесь противниками войны, несущей спасение нашей, вашей революции?" Не всякая война запретна: "ужели вы думаете, что государство будущего, государство завтрашнего дня, республиканское или социал-республиканское, откажется от войны, если его к ней приведет внешняя или внутренняя историческая необходимость?" Война несет собою революцию, она осуществит революционные цели. Значит, да здравствует война!
Такие мысли были несовместимы с редактированием социалистического официоза, и Муссолини уходит из "Avanti". Его упрекают в беспринципности, в ренегатстве, на что он отвечает, что "лишь идиоты, лишь физические и духовные мертвецы никогда не меняются"; новая обстановка – новые правила поведения. А на бурном социалистическом собрании в Милане в ответ на шум и брань он бросает аудитории свою знаменитую фразу; "вы меня ненавидите, потому что вы меня еще любите!" Он продолжает объявлять себя социалистом: "я социалист, и останусь им навсегда… социализм есть нечто, что входит в плоть и кровь".
14 ноября выходит первый номер его новой газеты "Popolo d'Italia". Он носит подзаголовок "социалистическая газета" и в качестве своих девизов берет изречение Бланки; "революция – идея, обретшая штыки". Полные боевого национального пафоса, статьи Муссолини уснащены вместе с тем и звонкими революционными призывами.
"Сегодня война – завтра революция". С таким лозунгом Муссолини приступает к организации союза – "Fasci di azione revoluzionaria". Разумеется, он знает, что с точки зрения социалистической партии это – впадение в ересь, акт раскола. "Я верю, – пишет он, – что из этой группы людей, воплощающих в себе ересь и не боящихся раскола, вырастет нечто великое и новое".
"Наша интервенция – поясняет он свою позицию – имеет двойной смысл: национальный и интернациональный. Она направлена к распаду австро-венгерской монархии; возможно, что за ним последует революция в Германии и, в качестве неизбежного противодействия, русская революция. Короче, это шаг вперед на пути свободы и революции". И еще: "Война – тигель, выплавляющий новую революционную аристократию. Наша задача – ниспровергающая, революционная, антиконституционная интервенция, а вовсе не интервенция умеренных, националистов, империалистов".
Почти что слова Троцкого, который писал в то же самое время «Перманентная революция, в том смысле, какое Маркс дал этому понятию, значит революция, не мирящаяся ни с одной из форм классового господства, не останавливающаяся на демократическом этапе, переходящая к социалистическим мероприятиям и к войне против внешней реакции, революция, каждый последующий этап которой заложен в предыдущем, и которая может закончиться лишь с полной ликвидацией классового общества».
Нельзя отрицать, что сочетание революции и патриотизма исторически характерно для итальянского сознания вообще. Разве объединение Италии происходило не под знаком "родины и свободы" одновременно?
Разве "Молодая Италия" Мацини не ставила "народ" непосредственно после "Бога" и рядом с Ним?
Разве Гарибальди, национальный герой и знамя патриотизма, не провозглашал социализм "солнцем будущего": "il socialismo е il sole deiravenire"? Разве самый дух гарибальдизма, несшего "национальную свободу повсюду", не был напряженно интернациональным?
Муссолини 1914 года, несомненно, понятен и типичен в свете новой итальянской истории.
Молодежь союзов национально-революционного действия маршировала по улицам Милана, а потом и других городов, призывая войну как высшее счастье и распевая на все лады:
Abasso l'Austria
Е la Germania
Con la Turchia
In compagnia!..
Уже спустя два месяца после рождения «Пополо д'Италия», в январе 1915 года, «Fasci» насчитывали свыше пяти тысяч участников.
Они были разбросаны по всей Италии и беззаветно преданы единой идее, единому делу: война! Они не представляли собою политической партии, хотя военная дисциплина как-то органически связывала их. Но не было у них политической программы; они были совершенно вне текущей политики, вся сущность их объединения исчерпывалась единственным пунктом: "вмешательство Италии в европейскую войну". Если подыскивать подходящий термин, можно назвать такое объединение скорее лигой, чем партией.
Когда накануне окончательного решения король колебался, Муссолини выступил с огненной статьей, заканчивающейся прямой угрозой трону. "Честь и будущее отечества – писал он – в опасности; отечество – у жуткого распутья своей истории. Слово за народом! Или война, или республика!" ("Popolo l'Italia", 15 мая 1915 г.).
За ним стояли "Fasci". Да, да. Те самые «связки», «пучки», созданные когда-то Гарибальди.
Но наши исследования не о Муссолини, а о Египетском масонстве, о наследстве графа Калиостро. Об истории фашизма (не нацизма и не национал-социализма) мы как-нибудь поговорим в следующий раз.
С именем Бенито Муссолини, союзами молодежи, спец, подразделениями и спец, отрядами Второй Мировой войны связано совсем другое имя.
Будущий герой нашего авантюрного романа, а его жизнь можно назвать именно так, появился на свет в 1919 году в городе Пистоя, который находится в итальянской области Тоскана в 80 километрах от знаменитого города Флоренция.
Его родной город – Пистоя ничем особым не выделяется: обыкновенная провинция. Но был в истории этого тосканского городка момент, который в дальнейшем круто изменил судьбу не только самой Пистои, но и целой Италии. Именно здесь возникла первая в итальянской истории масонская ложа. И это очень символично для развития интриги нашего романа.
Молодой итальянец, как, впрочем, и большинство молодых провинциалов, вскоре становится поклонником Бенито Муссолини и вербуется в корпус итальянских добровольцев для участия в боевых действиях в Испании. После возвращения с войны он опубликовал книжицу своих впечатлений под броским названием – "Огонь!.. Легионерская хроника антибольшевистского восстания в Испании".
Вскоре молодой легионер получает офицерское звание и продолжает военную карьеру в Албании и Югославии, где армия Муссолини ведет затяжные и кровопролитные войны. Там он быстро продвигается по службе. Сослуживцы о тех годах и о своем однополчанине вспоминают по-разному. Одни говорят о его непомерной жестокости по отношению к участникам Сопротивления, о расправах над патриотами, другие о том, что он часто помогал партизанам, стремился заработать репутацию "друга", искал подходы к американцам. Но о ком из нас современники говорят однозначно? Это потом мемуаристы и историки причесывают биографию и выставляют своего героя в том свете, в каком он нужен обществу.
Именно там и появилась и выросла легенда о Личо Джелли. Так зовут героя нашего романа.
Вернее легенда родилась, как и принято у легенд, с появлением в ней золота, склада, несметных богатств.