Натали кивнула, набирая полную грудь воздуха. Норм, похоже, сделал то же самое, а потом выбросился из-за угла на пол, паля в падении и перевороте. Вокруг него лопались струны, летели искры и пахло раскалённым металлом. Натали вывернулась из укрытия и почти без проблем сняла «своего» охранника, благо тот воодушевлённо палил по «сайерет» и совсем не ожидал, что у того имеется группа поддержки.
И всё? И там, за герметичной дверью, закрытой, по не задраенной, ничего не услышали и не поняли?
— А дальше что? Постучимся?
— Дальше просто. Возьмите пока дверь под прицел.
Перебросив лучемёт на левый локоть, Норм не спеша промерил раствором пальцев расстояние по переборке от стены и в перпендикуляре — от пола, отметил точку и, выставив лазер на минимум и держа его под углом, вырезал круг. Это рубка, смекнула Натали, значит, там наверняка установлен круговой экран, играющий роль второй, внутренней стены. Мы режем, а они не видят. Под вырезанным кругом стены обнажился блок климат-контроля командирского отсека. Парень из штурмовой бригады, похоже, знает наизусть расположение всех ключевых узлов всех кораблей мира. Логично. Впрочем, далеко не все миры строят собственные корабли. Взялся обеими руками, дёрнул, повернул на проводах: открылись рычажки и кнопки. В каждом отсеке есть такая: температура, влажность, свет… А там, изнутри, между прочим, ещё и крышка коробки закрыта: они действительно ничего не увидят. Норм вдохнул, сосчитал, видимо, до пяти и один утопил до отказа вниз. Ещё пять ударов сердца — и рычажок вернулся в прежнее положение.
— Прошу вас, мадам, теперь они сервированы подобающим образом.
— Что это было?
— Гравитация. Пять же.
Натали ринулась вперёд, едва не оттолкнув «сайерет» с дороги. Там мой ребёнок, твою мать!
Когда они с мальчишками, ещё дома, обсуждали всевозможные способы, гравитация считалась у них самым неизобретательным и примитивным. Всё равно как подойти сзади с палкой и садануть по затылку. Куда лучше было придумать что-нибудь изящное с давлением или с химией в воздуховоде. Один сочиняет, остальные раскритиковывают. Но сейчас, лёжа, словно скалкой раскатанный, на единственном свободном пятачке пола, Брюс подумал, что они, кто бы они ни были, гравитацией воспользовались умело и совершенно безжалостно. Глаза словно вбили ему под надбровья, щёки под собственной тяжестью обвисли вниз и сейчас представлялись ему ироде бульдожьих. Наверное, теперь он уже мог встать, но делать это почему-то мучительно не хотелось. Болело всё! А ведь ему повезло: он уже лежал. Ему некуда было падать. Оказывается, простые приёмы — самые эффективные.
— Что это было? Реактор рванул или ещё какой-то идиот в нас врезался?
Мари лежала рядом, без всякой воли к. действию и, возможно, без чувств. Кажется — он не был в этом уверен — из-под тёмных кудряшек текла кровь. Из ушей? Штурман в кресле, очевидно, так и не понял, что случилось, и только одурело мигал. Оглушён. Тяжёлые страдают больше. Хуже всего, очевидно, пришлось МакДиармиду, которому чудовищным усилием удалось выбросить себя из кресла. На ногах Мак, ясное дело, не удержался, а рухнул на пол плашмя, зацепив ложемент и развернув его ударом. Вот у него совершенно точно была кровь из ушей и вдобавок из носа: явный гипертоник. Руки у него тряслись, лучемёт в них прыгал, и сам Мак едва ли ощущал, килограмм он весит или пять — в руке, которая весит все полёта. Брюсу пришлось напрячь слух, чтобы разобрать, что он там бормочет:
— Иди сюда, пацан. Иди сюда.
Ага. Разбежался. Брюс отполз подальше в сторону от тянущейся к нему руки, пока не прижался спиной под самый пульт, и попытался подтащить за собой Мари. Она не сопротивлялась, но и помочь ему не делала никаких попыток. Она была к Маку ближе, но тот её почему-то игнорировал.
— Брюс!
— Мама?
— Назад! — Мак утвердился на предплечьях, качающийся ложемент, как сообразил Брюс, прикрывал его от ствола Норма. — Назад, или я поджарю драгоценных деток. Оружие на пол. Дамочка — назад, ты — на пол, и руки на затылок! Выполнять.
Мать сделала шаг назад, как ей говорили, нагнулась и аккуратно положила лучемёт на пол. Нет! Не надо! Что ты делаешь, это блеф, игра в «кто первый слабину даст»! Если он нас убьёт, его ничто уже не спасёт, и он это знает.
А потом она расстегнула «молнию» на своей куртке от коричневого спортивного костюма. Талию её опоясывал странный пояс-патронташ, весь в проводках и с коробочкой на животе. А на коробочке была кнопка, каковую кнопку мать медленно вдавила пальцем. И выражение её лица Брюсу чрезвычайно не понравилось. Не было его, никакого выражения, вовсе. Словно её нарисовали чёрной тушью на белой бумаге и заставили служить каким-то дурацким обобщённым образом. А мама — не образ. Мама — она живая, и она одна — вот что важно. Её нельзя потерять.
— Выстрелишь по ней — взорвётся весь крейсер, — объяснил Норм, который выглядел как гигантская чёрная тень, обрисованная ярким светом из коридора. — Выстрелишь по её сыну — она отпустит кнопку. Поговорим?
Их пятеро. МакДиармид на полу между пультом и креслом, дежурный пилот, связист с круглыми глазами, штурман и Кармоди в дурацком жёстком воротнике. Натали безучастно стояла между ним и Нормом.
— Не верю, — прохрипел МакДиармид. — То есть, если бы это был ты, — ага. А ей я ноги буду жечь снизу вверх, а она терпеть станет и кнопку держать. Тут её сын.
— Мне кажется, ты последний, кто будет это проверять. А если у неё сердце не выдержит? Таким образом, стрелять ты можешь только в меня или в девочку. Но в девочку ты стрелять не будешь: она твой выходной билет из этой системы. Ребята, уступили бы вы кресло даме, может, она устала.
Кармоди прыгнул, целясь в Натали, чтобы перехватить кнопку, а Мак нажал на спуск, но даром: одним слитным движением Норм развернулся, пропустив заряд мимо себя в переборку, и встретил Кармоди открытой ладонью в переносицу. Что-то хрястнуло, старший помощник «Инсургента» рухнул на пол и там остался. Даже Мак отвёл взгляд от его головы, вывернутой назад в раструбе ортопедического воротника.
— Те же и там же минус один, — констатировал Норм. — Продолжаем переговоры. Кто-то ещё намерен делать резкие движения?
Штурман и дежурный пилот замотали головами в знак того, что вовсе не собираются покидать свои кресла. Кажется, у них даже не было оружия. Один лучемёт МакДиармида против лучемёта Норма, который стреляет быстрее, — поверим на слово! — и ещё куча народу на крейсере, пока остающегося в неведении, но, без сомнения, способного учинить с захватившими КП всё то же самое, что они только что отчебучили тут.
— Ты, — сказал «сайерет», — должен понять, что можешь потерять всё, включая крейсер, жизнь и уважение партнёров, если поведёшь себя… неправильно. Никто не говорит добрых слов в адрес лоханувшихся пиратов. Ну или у тебя будет шанс что-нибудь придумать. А у нас выбора нет. Твой отец, я помню, продавал подержанные флайеры, так что считаешь ты получше меня. Вот и давай… подсчитывай.
— Сэр! — воскликнул Чидл. — Прошу прощения. У меня внешний вызов! Это погранцы: если мы им чего-нибудь не соврём, они нас расстреляют!
— Брюс, иди сюда, — распорядился Норм. — Можешь? Мак, ты лежишь и не шевелишься, помнишь? Положи пушку на пол. Брюс, подбери и последи за нашим другом.
О, с восторгом!
— Отвечайте им, как вас… Чидл.
— Что отвечать-то?
— Пиратский крейсер «Инсургент»…
— Что-о-о? — Парень вытаращил глаза, он был не старше давешнего «доктора».
— …с командой, объявленной в розыск, находится в пространстве Зиглинды с преступной целью. На борту в качестве заложников находятся дети, среди них — дочь президента Мари Люссак. В настоящий момент крейсер захвачен силами, лояльными к местному правительству, и будет им передан по предъявлении соответствующих полномочий.
— Кто говорит? — пожелали узнать пограничники, ожидавшие чего угодно, кроме полицейских разборок в своём секторе.
— Сержант «сайерет» в отставке К-13528 Эр Норм. Свяжитесь с президентом, он знает. Далеко вы?
— Часов двенадцать ходу. Вы столько продержитесь?
— Нет, двенадцать часов я вас ждать не стану. Сниму заложников, а судно вы сами берите.
— А уйдут в гипер?
— Пока не уйдут, не могут, но поспешите, не то они что-нибудь придумают. Я тут немного занят, так что отбой. Как вы себя чувствуете, мадам?
— Ничего, спасибо. Палец… затекает.
— Осталось недолго, терпите. Брюс, ты его держишь?
— Угу.
Доверив Мака Брюсу, Норм быстро прошёл между креслами, где послушно лежали его «новые друзья», затянул им ремни так, что мужики взвыли, и заплавил пластиковые зажимы. Теперь освободить навигаторов можно было, лишь разрезав путы.
— А ты, дружище, прогуляешься с нами до катера. Девочку понесёшь.
Выйдя из КП, МакДиармид увидел тела:
— Женщина, — сказал он, — и ротвейлер. Каков твой сегодняшний счёт, сержант Эр Норм? Я знаю, вы всегда считаете.
— Девять, — сдержанно ответил «сайерет». — На нас двоих. Я думаю, я могу их всех отнести на свою совесть. А старпому засчитано самоубийство.
— Н-да… — Мак казался слишком усталым и разбитым, чтобы выражать сильные чувства. Не уронил бы Мари Люссак, и то славно. — А у меня ведь в операции на Нереиде чистый ноль. И вы называете меня плохим парнем? Забавно.
Если Натали нуждалась в ослепительном финале с фанфарами, то вот он самый и есть. Всё, что было тут туго натянуто в последние дни, вдруг лопнуло, все мозаики сложились, всё неправильное исправилось и сделалось так, как оно должно быть по законам человеческим и Божьим. Того Бога, в которого верят все Эстергази. Натали всхлипнула и заключила Брюса в объятия, почувствовав, как напряглась его спина. Нечто необратимое свершилось с тех пор, как их разлучили: мальчик вырос и стесняется бурных проявлений материнской любви.
При этом ей было совершенно неважно, где происходят эти объятия. Она даже не помнила потом — где. Ей сгодился бы один только белый свет в пустоте, лишь бы внутри этого света она была вместе с сыном. Она даже не помнила, когда Норм отключил бомбу и можно было больше не давить эту дурацкую кнопку. Может, это было в катере, как только Мак, всё ещё пребывая под прицелом, опустил Мари на скамейку и ожидал, что его пристрелят — ведь это было бы так логично… или на «Балерине», где они забрали Кирилла, мокрого от пота и совершенно измождённого? Нет, на «Балерину» они не