— Знаю, — фыркнул Президент, — Фомор.
— Никак нет. Я говорю о серьёзной науке. Шеба.
Если съер Президент и вздрогнул, то где-то слишком
уж внутри. Гросс не заметил.
— Я вижу, вы уже всё продумали.
— Я думаю, мы могли бы отвезти Назгула им. Пусть посмотрят, как это устроено, и сделают нам такого же.
— А если не нам одним? Трудно представить, чтобы Шеба утаила в мешке шило, если это шило она может выгодно продать.
— Во-первых, господин Президент, все исследования будет курировать наш спец. Специалиста, с вашего позволения, я подберу. Поворчат, но согласятся. Не всякий раз им выпадает такую птицу препарировать. А во-вторых, тело-то Назгула, Тецима-IX, всё равно наше. Лучшего пока нет. Даже один Назгул — штука замечательная хотя бы в том смысле, что если он у вас, то, значит, у конкурентов его нет. А уж если у вас будет технология… и вы, а не кто-нибудь другой, положите её перед правительством Земель, осмелюсь заметить, вы расчистите такой плацдарм для продвижения вперёд, что народ по головам полезет, чтобы только играть с вами в одной команде.
Беспамятство перетекло в сон, а сон был тревожный и заставил Натали беззвучно всхлипывать. Будто бы там, в промороженном подземном хранилище на Сив, она сидит, ожидая, пока Рубен переговорит с Брюсом. Сидит на ящике, прислонившись спиной к шасси, и Назгул над головой — как грозовая туча. Во сне она видела Рубена машиной, и это обескуражило её, потому что во время войны, когда Натали летала с ним каждый день, он был для неё и человеком, и мужчиной. Землёй, чтобы на ней стоять, водой, чтобы утолить жажду, и самим воздухом, чтобы им дышать. А теперь щёки её были мокры от горечи: ведь оказалось, что, просидев на диване эти двенадцать лет, она двигалась куда-то и пришла в то место, где всем этим он быть перестал.
Когда-то ей хватало одного голоса в темноте. Теперь ей нужны руки, чтобы обняли её. Хоть кричи, как нужны. Горячие руки. Пять минут — и я снова буду сильной.
Я не одна. Чувство достаточное, чтобы от него проснуться. Натали лежала с закрытыми глазами, ощущая влагу на щеках, — приходила в себя и вспоминала, что было. То же чувство, что подсказало насчёт чужого присутствия, позволило определить, что снаружи темно. Работает какое-то электронное устройство, слышно его жужжание. Сориентировавшись в темноте прикрытых век, Натали поняла, что лежит на боку, с коленями, подтянутыми к груди. Напрягла запястья — на них не было пут.
Тогда она позволила себе открыть глаза. Всё, что произошло, она помнила так отчётливо, словно это случилось прямо сейчас, но только до определённого момента. Следовало быть осторожной.
Не темнота, скорее щадящий полумрак, в котором мониторы светились зелёным. Больничная регулируемая койка с никелированными поручнями, не слишком мягкая: когда-то она рожала на такой. Натали пошевелилась, и дежурная медсестра обернулась к ней.
— Ну, — спросила она неожиданно приятным контральто, — как мы себя чувствуем?
— Где я? — пробормотала Натали, пытаясь приподняться. В горле чувствовалась остаточная изжога, а в вене обнаружилась трубка капельницы. — Кто вы?
— У нас принято называть друг дружку сёстрами, — охотно ответила та. — Но если по каким-то причинам для вас это невозможно, можете звать меня миз Ариадна. Вы в миссии Пантократора, сестра. Слышали о нас?
Натали кивнула. Гортань казалась выжженной, слова причиняли сильную боль. Пантократор был странной, закрытой для иммиграции планетой, открывшей свои представительства по всем обитаемым мирам. Они оказывали квалифицированную медицинскую помощь всем без исключения, никогда при этом не вмешиваясь в политику. Всё это делалось из какого-то странного принципа, па который им не жаль было тратить деньги.
Миз Ариадна была в зелёном костюме, но без шапочки. В свете мониторов Натали разглядела ухоженные пышные волосы цвета глубокой ночи, и кожа сестры была цвета тёмной бронзы. Толстая переносица, полные губы. Как минимум восьмой номер бюста. Килограмм сто двадцать. Было невозможно предположить, что она выполняет чью-то злодейскую волю.
— Что со мной было, миз?
Красивая полная рука протянулась, взяв из штатива пробирку.
— Вы — жертва роскошной светской жизни, мадам. Похоже, это не ваш стиль.
— Как это?
— Обычно мы лечим заключённых, — сказала миз Ариадна. — Или тех, кто не может заплатить за дорогое лечение. Или кого не берутся лечить. Безнадёжных. Нас не часто вызывают во дворцы к президентским гостям, потерявшим сознание в туалете. Впрочем, если судить по суете, поднятой вокруг вас армейскими, готова признать ваш случай выходящим из ряда вон. Возле вас неотлучно дежурили леди Дален и ещё другая. Нам всё равно, но кто-то шепнул мне на ухо, будто бы она жена замминистра.
— Меня… отравили?
— Пить надо меньше, — заявила сестра или кто она там. — Или по крайней мере следить за тем, что пьёшь. Вы знаете, что такое рислинг с Медеи?
Натали покачала головой.
— Убийственная штука, которая должна быть под запретом, — безапелляционно заявила женщина. — Эта адская смесь содержит в себе некий микроорганизм, поселяющийся в вашем желудке. Вот он, — она взболтнула пробирку, — тут. Этот дружок со своим химизмом начинает взаимодействовать с вашими кислотами, а дальше — русская рулетка. Либо вы подавляете его и его активность со временем сходит на нет, либо процесс становится неуправляемым. Стрессы, неупорядоченность жизни, разбалансировка иммунной системы, алкоголь — всё это факторы, играющие против вас. Господь, — она подняла вверх пухлый палец с перетяжками, — создал вас совершенными. Вредя своему здоровью, вы грешите против замысла.
— В какой стадии находится процесс?
— Мы его подавили. Но приготовьтесь к жестокой диете и постельному режиму.
— Но я не могу… Сколько времени я потеряла?
— И не сможете, если станете проявлять тут характер. Двое суток и потеряете ещё две недели как минимум. Понадобится — свяжем.
— Миз Ариадна, у вас бывают дети? Я имею в виду: моего ребёнка похитили, ему грозит опасность. Если ваш принцип лечения подразумевает, что я должна выбросить сына из головы, то я спущусь по простыне из окна туалета. Я не шучу.
Толстуха беспомощно оглянулась на белую дверь в глубине палаты: не то туалет, не то помещение для отдыха персонала.
— Насчёт этого я не имею права решать. Поговорите с теми, кто вас тут пасёт. Моё дело — ваше здоровье. Учтите только, что наши простыни не рвутся. И да, кстати, в туалете нет окна!
Натали глубоко вздохнула и приготовилась к разговору с людьми Люссака, которые, без сомнения, будут ей угрожать. Однако из-за белой двери вышла Мэри-Лиис. Ещё один призрак из прошлого. И тоже весьма… кхм… материальный. Брюс сказал бы: ни обойти, ни перепрыгнуть.
— Очнулась — и сразу в крик? Ну привет, привет, — так буднично, словно не двенадцать лет их разделяло. — Полежи тут пока. Мужики занялись этим делом. Пусть хоть раз, ради разнообразия, твоего сына выручат ВКС и спецназ.
— Скажи мне честно, Мэри-Лиис, ты бы доверила такое дело мужикам? Я не сомневаюсь в их способности что-то-там взорвать, но… надо ж проследить! Я сойду с ума, если не буду знать, что они делают каждую минуту.
— Значит, твоя боевая задача нынче будет — не сойти с ума.
— Вы смотрите, — озабочено заметила миз Ариадна, — караульте её. У меня ведь тоже и репутация, и статистика…
Время перелёта Брюс использовал с толком: успокоился и притих. Этот приём называется «обмануть бдительность» и очень полезен в отношениях со взрослыми. Сколько можно рассчитывать на маму? Придётся что-то придумывать самому, и хорошо бы, чтобы было где развернуться. Случай непременно представится, загвоздка в том только, чтобы его распознать.
Везли его три человека, все — сотрудники СБ по особым поручениям, в этом он не сомневался, и в чём-то это было даже хуже путешествия с пиратами на «Инсургенте». Те с ним хоть разговаривали. Шутили. Эти тоже везли его в закрытой комнате, но на вопросы не отвечали, в глаза не смотрели и вообще выглядели так, будто, оставаясь с той стороны двери, даже в карты меж собой не играли. Им всё равно, у них инструкции. Элементарная логика подсказывала, что один из них его шлёпнет: скорее всего, на обратном пути. Поверить в это оказалось трудно, поскольку Брюс привык чувствовать себя центром вселенной домашнего мирка, ядром атома, вокруг которого вращались на своих орбитах мать и дед с бабушкой, все — весьма замечательные люди. Их достоинства служили его самооценке. Да и МакДиармид невольно подтвердил его ценность, хотя бы и выраженную в кредитках Федерации. Активному ребёнку чужда безысходность.
К тому же один раз его спасли, а рассудку свойственно выводить закономерности.
Брюс был всё время один, и тишина его угнетала. Он не любил тишину. Там, в прошлый раз, с ним была хотя бы Мари, и её присутствие не позволяло раскиснуть: поневоле приходилось хорохориться и делать вид, будто есть идейка про запас.
Космический корабль, ни названия которого, ни даже класса он не знал, вышел из гиперпространства и неожиданно быстро заглушил двигатели. Дверь в отсек открылась, охранник жестом предложил Брюсу выйти. По рукаву-гармошке они шли рядом, и, хотя Брюс не дёргался, спутник крепко держал его за локоть.
К изумлению Брюса, их пресловутая Шеба оказалась не планетой, а космической станцией. На выходе из «гармошки» гостей деликатно облучили ультрафиолетом, убив возможные микроорганизмы, которые только и ждали, чтобы проникнуть на Шебу и распространиться там, а после все четверо — Брюс в середине, как в коробочке, — отправились в административный комплекс на встречу с привратниками богов. Оформлять заказ.
На стальной табличке над дверью кабинета была фамилия «Директор г-жа Рельская» и такой же бэйджик на груди принявшей их элегантной немолодой дамы. Архаичные «стрекозиные» очки с сиреневыми стёклами придавали ей высокомерный и отстранённый вид.
«Гориллы» не говорили ничего, только передали госпоже директору опломбированный инфочип. Их дело маленькое. Госпожа директор, чей белый халат так сиял чистотой, что казался голубым, ознакомилась с содержимым, кивнула, поставила световым карандашом подпись, заверила её персональным кодом, и договор, по-видимому, был заключён.