- Бланка… - Наконец не выдержала Алиенора.
Бланка взорвалась.
- Что?! О чём ты хочешь поговорить?! Да, наверное, ты заметила, как уж тут не заметить, что греха таить. Да, он нравится мне, более чем нравится. Ты это хотела услышать?! Вот, получи, слушай. С первой минуты нравится, раньше, чем я прочитала то проклятое письмо, если тебе это интересно. Чурбан бесчувственный. Если я до него дотрагиваюсь случайно, он от меня отшатывается, как от зачумлённой. А тут ты ещё – что, хочешь лишний раз мне напомнить, что вы оба – из рода Даннидиров, что я – пустое место?! Что я – не для него?! Да я и без тебя это знаю, понятно тебе? Он – принц крови, а я – пыль под ногами. Так о чём ты ещё хочешь поговорить?! Впору хоть сбежать от вас обоих, куда глаза глядят, чтоб не видеть вас больше.
Бланка замолчала, закрыв лицо руками. Алиенора внимательно на неё смотрела.
- Бланка, ты глупая.
Та посидела с минуту, пытаясь унять бешено колотившееся сердце. Потом, оторвав ладони от лица, хмуро глянула на подругу раскрасневшимися глазами. Алиенора, собрав губы в венчик, с серьёзным видом покивала.
- Да-да. Глупая. И ещё – слепая, как крот.
- Что ты имеешь в виду?
- Если ты не видишь, как он на тебя смотрит, то я просто обязана открыть тебе глаза. Он, между прочим, взгляда от тебя оторвать не может…
- Что за выдумки…
- А ты что хотела? Он всю жизнь на кухне провёл, ну, понятное дело, книжки читал, воспитывали его, сражаться учили, но между ним и нами была целая пропасть. Ты, если помнишь – высокородная леди Бланка Оргин. Он даже и не думал, что сможет когда-нибудь заговорить с тобой. Ты для него до сих пор – госпожа. Он ведь наверняка думает, что ты смотришь на него, как на неопытного поварёнка, который из грязи – в князи, вот и шарахается от тебя, как от чумы. А ты - дура набитая, ничего не понимаешь.
Бланка, открыв рот, недоверчиво смотрела на Алиенору.
- Да-да, и нечего ресницами хлопать, - продолжила та. - Мы, когда вдвоём с ним остались – в Хартворде, в доме того торговца, он только про тебя и говорил. Какая ты умная, да какая прекрасная-распрекрасная. Ты сделала то, да ты сделала это. Да если бы не ты, ни из тюрьмы меня бы не вытащили, ни тайник бы не обнаружили. А какая ты самоотверженная и всё такое. Я ему говорю: и красивая, правда? А он сразу как в норку забился. И если он не смотрит на меня, то смотрит только на тебя. Ты что - не видишь?
Бланка молчала.
- И вот ещё что. – Алиенора взяла подругу за руки. – У меня больше никого нет. Только он и ты. И я не знаю, кого я люблю больше. И, надеюсь, что так оно и останется. Он сейчас внизу, в купальне. Он один там, я нарочно хозяину сказала, чтобы никто не смел его беспокоить, что ничьи услуги не нужны. Так вот – иди к нему.
Бланка покачала головой.
- Что ты такое говоришь? Как ты себе это представляешь? Нет... я не могу.
- Можешь. И хочешь – я же вижу. Вот сейчас ты на меня смотришь, а глаза у тебя такие, как будто сквозь меня на него глядишь. Я тебе ещё раз повторяю: по собственной воле он не станет за тобой ухаживать, он в себе не уверен. А ты залезла в свою скорлупу и сидишь там, собственным горем упиваешься. И если ты хочешь что-то получить от него, то тебе самой надо что-то сделать. А не пойдёшь сейчас – сама потом пожалеешь. Пройдёт неделька-другая - и привыкнет он к тому, что он сиятельный граф. А доберёмся до города, там девиц-то полно, и кое-кто из них познатнее тебя будет. И кто знает? – может, даже и покрасивше. Вырвут его у тебя на счёт раз. Вот и будешь потом локти кусать.
- И ещё одно, - решительно закончила Алиенора, – ты разве забыла? «Онд ин олль петендер финьяд,по моему разрешению». Здесь – свои законы. Мужчина лишь волен согласиться... или отказать. Моя мать так вышла замуж за моего отца.
Бланка не отрываясь смотрела на Алиенору. Потом, крепко пожав ей руку, стремительно выбежала из комнаты.
Гостиница «Два короля» была большой, даже слишком большой для этого поселения, хотя и сама деревня Длинная Лошадь отличалась совсем не маленькими размерами. Здесь насчитывалось около десяти дюжин дворов, а в старые времена, как говорили, и ещё больше. «Два короля» построили даже раньше, чем основную часть Вала, когда путь вдоль Гриммельна был ещё популярен среди купцов, паломников, вагантов и прочего люда, передвигавшегося по дорогам в поисках заработка или приключений.
Гостиница могла вместить всех желающих: очень обширная, в два этажа высотой, с каменным цоколем, сложенным из огромных камней, ныне заросших мхом. Перед входом висела выцветшая деревянная вывеска с грубо намалёванными цветными фигурами каких-то двух королей, почему-то стоявших друг перед другом на коленях; вывеска была сколочена из толстых досок, судя по их виду, примерно в то же время, когда гостиница открыла двери для первых посетителей.
На первом этаже располагались обеденная зала и кухня. В зале стоял длинный ряд дубовых столов, отполированных до блеска локтями многих поколений постояльцев. Дверь слева от стойки вела в кладовые и кухню; около неё прямо в стене устроили внушительных размеров очаг, единственный здесь источник тепла, время от времени использовавшийся и для приготовления пищи - в особенности в тех случаях, когда какому-нибудь постояльцу непременно самому хотелось следить за процессом подрумянивания свиных ножек или каплунов.
Другой вход, в противоположной от очага стороне, вёл на второй этаж, с многочисленными тесными клетушками, предназначенными для обычных постояльцев. Часть этого коридора отгораживала дверь, за которой находились дорогие покои для наиболее состоятельных гостей; сюда можно было попасть как по общей лестнице, так и через отдельный вход на первом этаже.
Эта же малая лестница вела в подвал, закрытый для рядовых приезжих: с кладовыми и, в отдельном помещении – с купальней, большой тёмной комнатой с каменными сводами, и без окон. Вдоль стен здесь стояли резные скамьи, окружая обширный бассейн, в котором легко разместилось бы с полудюжины человек.
Совершенно определённо гостиница когда-то знавала лучшие времена, думал Эдмунд, разглядывая купальню. Красивые скамьи, выцветшие шпалеры с изображениями охоты или каких-то куртуазных сцен, и два десятка подставок под факелы. Сейчас факелы не горели, да и, судя по всему, давно уже не использовались - с тех самых времён, когда высокородные путешественники нередко останавливались здесь на постой, направляясь в свои западные или восточные владения. Тем не менее здесь было тепло и чисто; хозяева тщательно поддерживали порядок, похоже, не оставляя надежды, что всё вернётся на круги своя, и купальня ещё послужит высоким гостям. Пятеро молодых путников, на конях и с оружием, по всей видимости, произвели на хозяина должное впечатление, и он, приняв их, очевидно, за знатную молодёжь, по каким-то надобностям путешествующую инкогнито, без долгих колебаний предоставил им самые лучшие комнаты. И, отвесив поклон, отправился готовить купальню для высоких гостей. И богатых, наверняка подумал он, когда увесистый мешочек с монетами перекочевал в его карманы.
Эдмунд сидел в каменной купели, до краёв наполненной тёплой водой; на поверхности плавали свежесорванные листья мяты и множество цветочных лепестков. По краям ванны стояли четыре или пять толстых свечей, которые вкупе с огнём, горевшим в камине, слегка рассеивали тёплый полумрак, царивший в помещении. Откуда-то сверху и издалека доносились звуки музыки и весёлые крики.
Здесь заблаговременно растопили небольшой камин, от которого исходило живительное тепло; потрескивавшие в огне дрова отбрасывали на стены и высокие своды таинственные отблики. В рассеянной задумчивости Эдмунд любовался всполохами пламени, когда дверь у него за спиной едва слышно скрипнула.
Он обернулся и застыл, пытаясь проглотить комок, внезапно застрявший в горле.
- Бланка?..
Закусив нижнюю губу, босыми ногами Бланка медленно подошла к краю бассейна. Она была закутана в великолепный, до пола, тёмно-фиолетовый плащ из кианского шёлка, подбитый горностаем; на шее плащ скрепляла длинная застёжка из чередующихся рубинов и изумрудов, нанизанных на золотую нить.
- Я… я здесь с позволения вашей сестры… и по своему желанию, - очень тихо сказала Бланка. В полутёмном подвале каждое слово разносилось с лёгким эхом.
Не в силах ничего произнести от охватившей его внезапной слабости, Эдмунд молчал. Её ресницы задрожали; нерешительно высунув из-под плаща руку, Бланка положила её на застёжку своего плаща.
- Это фамильные камни лордов Харлеха, - прошептала она. – Больше у меня ничего нет. Только они… и я.
Эдмунд сглотнул. Его сердце стучало, готовое выпрыгнуть из груди.
- Мне не нужны камни.
- Тогда… может быть… - Голос Бланки понизился до чуть слышного шёпота. - Если… если вы прогоните меня сейчас, милорд, мне останется только умереть со стыда… - И вдруг она выпрямилась, вдохнула полной грудью. – Да. По моему разрешению.
Эдмунд поднялся из купели, встал во весь рост.
- Я хочу, чтобы ты осталась, - хрипловато произнёс он.
Глазами, из которых вот-вот были готовы брызнуть слёзы, она, боясь поверить, быстро глянула на него.
- Ты прекрасна… ты прекрасней всех. Мне не нужны камни… и тебе не нужно просить позволения у моей сестры.
О, боги, мелькнуло в её голове, что я делаю. Дёрнув за ворот, Бланка сорвала с себя плащ, мягкими волнами упавший к её ногам; нитка драгоценностей порвалась, сверкающие камни с дробящим стуком рассыпались по каменному полу. Под плащом не было ничего; она была совершенно нага. Груди высоко вздымались, глаза, превратившись в почти чёрные, не мигая, смотрели на него. Опустившиеся вниз руки безвольно висели и только изящные пальцы нервно подрагивали, слегка касаясь бёдер. Дыхание Эдмунда прервалось; взгляд не мог оторваться от её великолепного тела.
Ноги Бланки подкосились; она стремительно обвила его шею руками.