лнца. Но у нас не было возможности подымать сверлильную машину в отвесном колодце все на большую и большую высоту; и нам приходилось пробивать дорогу спиралью. А подымаясь кверху спиралью, мы должны были пробить, по расчетам Марица, около 1560 метров туннеля, проработав, в лучшем случае, шесть лет.
Однажды я спал сладким сном в глубине маленького грота, когда оглушительный крик Джиджетто разбудил меня. Он прыгал, скакал, размахивал руками, как сумасшедший, крича захлебывающимся голосом:
— Вверху… там… беги… звезды!
Я бросился за ним. Он несся по галерее, я не поспевал за ним. Недалеко от сверлильной машины я наткнулся на Марселя и чуть не сшиб его с ног.
— Марсель, в чем дело?
— Свободны, спасены! — ответил он, бросившись обнимать меня.
— Свободны? Не может быть!
— Да, да, беги, смотри.
Я подбежал к сверлильной машине, протиснулся в только что пробитую часть туннеля и увидел в вышине ясные серебряные звезды.
— Звезды!
Мы наткнулись на расселину, на узкую трещину в толще скалы! Она имела больше ста метров в длину, около метра ширины внизу, еще меньше у поверхности земли.
Бесконечная радость охватила нас. Свобода была пред нами, оттуда, из далекого пролета колодца улыбалась нам светлыми глазами. Сколько мучений, сколько лет томительного труда счастливый случай унес с нашей дороги!
— Но ведь теперь должен быть день, — сказал я Марину. — Неужели наш календарь неправилен?
— Нет, — ответил инженер, — то, что мы видим звезды, вовсе не значит, что теперь над нашими головами ночь. Мы смотрим на небо, как через громадную трубу телескопа; солнечный свет не доходит до нас и не мешает нам видеть лучи звезд.
— Как мы теперь выберемся отсюда?
— Марсель пошел за железными прутьями — нам нужно будет устроить передвижную лестницу.
Не дожидаясь прихода Марселя, мы взялись за молотки и резцы и стали выбивать в стенках колодца углубления для прутьев. Скоро пазы для трех ступеней были готовы. Марсель подоспел с прутьями, мы вставили их в углубления и стали высекать ступеньки выше и выше, на расстоянии полуметра одна от другой. Когда запас наших прутьев кончился, работа стала труднее: нужно было спускаться, вынимать из насечек нижний прут, подыматься с ним кверху, укладывать новую ступень, снова спускаться, выдергивать прут, и опять карабкаться кверху. Это было очень утомительно и мы с лестницей провозились долгих четырнадцать дней. Труднее всего было повторять эту гимнастику, кончив работу и спускаясь на отдых. Мне выпало счастье вырубить насечки для последней, двести девятнадцатой ступеньки.
Я первый высунул голову из расселины и бросил взгляд на долину, где бежала река Тужела. Небо было залито дымчато-розовыми лучами заката. Солнце громадным пылающим шаром садилось вдали, за холмами, и немая, не нарушаемая тишина сковывала меркнущий воздух. Ласковый рокот Тужелы только усиливал эту сумрачную тишину.
У меня закружилась голова от счастья, и я должен был немножко передохнуть, прежде чем спускаться к моим друзьям.
На следующий день мы отпраздновали окончание работы великолепным обедом. Торжество происходило в том же маленьком гроте, где мы провели столько месяцев в изнурительном труде. Джиджетто совсем уморил нас своими шутками; мы хохотали до упаду. Даже у степенного Питера выступили на глазах слезы от смеха.
— Пора вылезать, — воскликнул наконец Котенок, — ведь не для того земля треснула, чтобы мы здесь сидели!
Действительно, пора было нам распрощаться с подземным царством.
XIX. На земле
Наполнив наши пояса золотым песком и драгоценными камнями, вооружившись ружьями и револьверами с «Наутилуса», мы вышли из туннеля, задвинули проход каменной плитой, завалили глыбами гранита и начали подыматься наверх. Вшестером это было гораздо легче — нижние передавали верхним железные прутья, и через двадцать минут Джиджетто выскочил на землю, поросшую редким кустарником; за ним последовал Мариц, за Марицем Марсель, после него Питер, потом Кобленца и я.
Солнце сверкало в ясном небе; легкий ветерок пахнул теплым запахом трав.
Старик, ступив на землю и увидев солнце, зашатался и вскрикнул; мы, сразу опьянев, опустились на траву. Долго мы лежали не двигаясь, всем существом вбирая солнечный свет, ласковый ветер, запах горячей земли и щебет птиц. Я закрывал глаза и сквозь веки смотрел на солнце: земля, казалось, то опускалась, то подымалась, сладко убаюкивая меня.
Потом мы встали, полной грудью вдыхая живительный воздух, вынули из трещины прутья и спрятали их, глубоко воткнув в землю. Мы завалили отверстие расселины глыбами земли и двинулись в путь, на север.
Наконец-то наши ноги ступали по земле, над нашими головами было безграничное небо! Такая же безграничная радость заполняла наши сердца.
Мы не представляли себе, сколько скитаний и горя ожидало еще нас на земле!..
В то время Южная Африка кипела восстаниями побежденных буров, не желавших мириться с жестоким господством победителей-англичан. Мы не могли не принять участия в этих восстаниях. Из многих опасных положений, из многих сражений, где все мы держались вместе, мы выходили целыми и невредимыми.
Но вот в одном ужасном бою, когда сам я был только легко ранен, мои друзья — Мариц, Питер, Марсель — были убиты. Их тела я нашел на поле сражения, а дальше, под грудой трупов, я наткнулся на умирающего Кобленцу. Я принял последний вздох старика и его завещание — истратить богатства Дхарматмы на дело помощи революции.
Оправившись от раны и тяжелого потрясения, вызванного потерей друзей, я с трудом разыскал Джиджетто, которого потерял на поле битвы, и мы в конце концов благополучно прибыли на родину. Котенку не терпелось увидеть родные улицы Сан-Фредиано, Свежих-Сладких с женой, и он отправился во Флоренцию.
Я же скоро был среди своих родных, в старом привычном Ливорно, где меня считали уже погибшим.
Прошли годы. Я распорядился своим богатством так, что Кобленца и сам Дхарматма были бы довольны. Джиджетто теперь со мной здесь, в Ливорно, через несколько дней мы с ним отправляемся снова в путь.
Придет время, и я смогу рассказать вам, сколько цепей помогло разбить вырванное из недр земли наследие капитана Немо.
Константин СлучевскийКапитан Немо в России
Глава из Жюля Верна, никем и нигде не напечатанная
I
Капитан Немо сидел угрюм и задумчив в углу своего плавучего кабинета. «Наутилус» шел в это время на глубине 2000 метров по проливу Маточкин Шар; он избегал подниматься выше, потому что вот уже не первый день над головою его Северный океан бушевал жестоко. Еще недавно, в глазах Немо, опустилось на дно океана какое-то трехмачтовое судно, не выдержавшее бури; это случалось ему видеть нередко из-за громадного стеклянного глаза «Наутилуса», светившего в водяную тьму своим электрическим светом. Хотя «Наутилус», вооруженный всеми решительно приборами для предсказания, предупреждения, отклонения и, наконец, полного отвращения опасностей, и не особенно боялся их, но капитан был все-таки осторожен и не отваживался на неизвестное. Как ни могуча наука, как ни точны цифры, но некоторая доля сомнения должна быть оставляема всегда и во всем: а ну как ошибку дать?
Цель путешествия «Наутилуса» на этот раз была очень своеобразна. Еще будучи в Гамбурге, в последнее свое посещение, капитан прочел в газетах о каком-то удивительном человеке, ученом сверх меры, убежавшем от света и поселившемся на одном из диких маленьких полуостровов русского северо-океанского побережья, не вдали от пролива Маточкин Шар. В гамбургских газетах сообщалось, что этот ученый, по имени Фиц-Рой, имеет на полуостровке нечто вроде своей обсерватории, свой физический кабинет, химическую лабораторию и все нужные к ним приборы и аппараты; что, кроме жены Фиц-Роя и находящегося в услужении его какого-то русского помора и еще одного семейного дикаря, подле него нет других людей; что все, все решительно добывает он там своими личными средствами, что машины его исполняют все обязанности полей, парников, чуть ли не пастухов и молочниц, доставляют ему всякую пищу и шьют платья, что фрукты созревают у него искусственно, что ураганы, проносящиеся над ним, дают ему живую силу, гораздо большую, чем сила Ниагарского водопада, и что даже краткие северные сияния — и те подвергаются непосредственной концентрации и развивают свою магнитную силу для службы Фиц-Рою, когда ему это нужно. Сообщали газеты также и о том, что он очень гостеприимен, рад посещениям, которых, однако, почти не бывает, потому что отыскать его трудно, потому что на лодке к острову не подплыть, а в экипаже не подъехать.
Все это пленило болезненную фантазию капитана Немо; он рассчитывал встретить в Фиц-Рое человека, подобного ему, с ним вполне схожего по учености, с тою, однако, разницей, что он, Немо, чудодей на море, а тот, Фиц-Рой, такой же на суше.
По расчетам капитана Немо, «Наутилус» должен был находиться очень недалеко от цели своего путешествия. Чтобы точнее определить положение судна, капитан встал с места и подошел к столу, на котором лежала карта северного побережья России. Три дня тому назад «Наутилус» находился у Соловецких островов, на месте последней стоянки, и на этом месте карты виднелась неподвижная красная точка, обозначавшая положение «Наутилуса». Особая система приборов обусловливала то, что, при желании Немо, красная точка эта могла бежать или бежала по карте точь-в-точь по тому пути, по которому шел «Наутилус»; но если Немо не хотел этого, то точка оставалась неподвижно на месте последней остановки и только при желании его пробегала по карте именно тем же путем, по которому уже прошел «Наутилус» до той минуты, когда обратились к прибору.
Подойдя к столу, капитан прикоснулся к одной из многочисленных кнопок, торчавших подле стола на стене, и красная точка мгновенно побежала по карте именно так, как прошел «Наутилус», от Соловецких островов до Маточкина Шара; тут красная точка остановилась между островками, упершись в черту, потому что карты больше не имелось. Необходима была большая осторожность.