спросил удивленный Немо.
— Да ведь мы с вами в России, капитан, — ответил, улыбаясь, Фиц-Рой. — Ну, если хотите, я скажу 700 тонн! Так видите ли: жена моя ужасно пугалась этого предстоявшего маневра…
— А вы женаты? — спросил Немо, и черная туча, вечно висевшая над его бровями, стала еще чернее.
— А вот я вас сейчас с женою познакомлю, — ответил хозяин. — Мэри, Мэри! — крикнул Фиц-Рой, приблизившись к жилью.
Немедленно вслед за этим возгласом на пороге входа в скалу показалась молодая женщина лет тридцати, не дурная собою. Последовало представление ей гостя.
— А вам бы закусить чего-нибудь, капитан Немо? — спросил хозяин. — Ты где же нас угощать будешь: в Африке, что ли?
— Хорошо, можно и в Африке, — ответила Мэри.
— Это мы с нею, — объяснил хозяин, — Африкою нашу маленькую оранжерейку называем: в ней у меня и кактусы, и пальмочки есть.
Фиц-Рой понял, что слово «Африка» должно было удивить Немо, и поэтому объяснил его.
Несколько собачонок выбежали к этому времени из дверей дома и весьма ласково обнюхали незнакомца.
— А это ваши сторожа? — спросил Немо.
— Да, это здешние лайки, удивительные твари; но, собственно говоря, мне сторожей не надо: я окружен электрическою изгородью.
— Да где же она у вас? — спросил Немо.
— Ее не видно, но действие ее вы можете увидеть тотчас же, если хотите, на первой птице, которая вздумает пролететь. Эй, Брут! — крикнул Фиц-Рой.
Явился откуда-то сбоку, из помещения в матерой скале, служитель, русский помор.
— А на какой вышине у нас в настоящую минуту наш забор?
— На десять сажен, господин, — ответил Брут.
— Подними на 150.
— Слушаю-с!
Брут повернулся и ушел для исполнения приказания, а Фиц-Рой объяснил, что на этой именно высоте, и отнюдь не выше, полетят сейчас встревоженные птицы и что опыт будет сделан тотчас же. Вынув из-за пояса револьвер, Фиц-Рой выстрелил на воздух. Откуда ни возьмись, из соседних скал поднялось невероятное множество испуганной птицы и бросилось врассыпную. Большинство из них отлетало далеко, но многие падали моментально на землю мертвыми, коснувшись на полете какого-то незримого смертоносного забора; мертвые, они лежали на земле по широкому, правильно очерченному вокруг поселения кругу.
Ничему не удивлявшийся Немо, привыкший сам удивлять всех и каждого, любовался виденным им зрелищем и даже как-то начинал злорадствовать. Он нашел себе человека по плечу и где же — на крайнем Севере, да еще в России.
— Ну-с, любезный гость, по пути к Африке пожалуйте в дом мой и в лабораторию; это все у меня под рукою, все в миниатюре.
— У вас опять, пожалуй, где-нибудь, — сказал Немо, — на электрическую защиту наткнешься?
— Мы примем меры, — ответил Фиц-Рой и немедленно нажал какую-то очень большую кнопку, мимо которой они проходили.
— Теперь, — сказал он, — все мое хозяйство обезоружено, и даже глупые пингвины могут напасть на меня и одолеть… ха-ха-ха!
При том широком просторе, который всегда царствует на далеком севере, на бесконечном побережье океана, всякое сравнение становится ошибочным. Скала, оторванная от матерой земли, показалась Немо гораздо меньшею снаружи, чем внутри. В ней помещались три большие комнаты и весьма просторная лаборатория. Внутренность лаборатории чрезвычайно напоминала внутренность «Наутилуса», с тою, однако, разницею, что она была гораздо богаче приборами и поражала своими размерами. Благодаря яркому солнцу лаборатория была залита обильным светом и блистала своими роскошными аппаратами.
— Вам, я думаю, — сказал Фиц-Рой, — тут показывать нечего — сами все знаете! Об одной только вещи я бы поговорил с вами и поговорю, и даже, может быть, попрошу принять на память как новинку; а теперь пожалуйте в оранжерею — должно быть, обед готов.
— Позвольте, позвольте, — перебил его Немо, завидев Брута, молчаливо торчавшего за одним из столиков, проверявшего инструменты и вносившего что-то в таблицы. — Это ваш помощник?
— Это мое все, весь мой живой рабочий инвентарь, кроме жены, — ответил Фиц-Рой.
— Англичанин?
— Нет, русский, и еще из простых мужиков.
— Как так из мужиков? — воскликнул Немо.
— Да, он уроженец соседнего Архангельска, удивительная голова, способностей замечательных, самородок чище золота, жаль только, что глуховат немного и глухота эта усиливается.
— Как так! Русский и еще мужик?
— Да, да, что же вы удивляетесь, капитан. Тут у них народ удивительный.
— Ну, уж! — ответил сквозь зубы Немо. — Царство мрака и сальных свечей — извините…
— Ах, как вы ошибаетесь, как вы ошибаетесь! — ответил Фиц-Рой, добродушно покачав головою. — Однако милости просим.
За лабораторией помещалась оранжерея. Хотя она была и невелика, и невысока, но тем не менее глаза путника, привыкшего на севере к бледным тонам красок, к чахлой растительности мхов, лишаев, карликовой сосны и березки, неожиданно встречались с очертаниями — правда, очень небольших — пальм и алоэ; несколько висевших в воздушных корзинах орхидей находилось в полном цвету; беседка из плющей стояла в углу оранжереи, а в ней был небольшой фонтан.
— Как, однако, у вас тут хорошо! — воскликнул против своей воли Немо.
— Тут царство Мэри, а не мое, — ответил Фиц-Рой.
— Но сколько же месяцев в году приходится вам поддерживать электрический свет зимою для этих растений?
— Около девяти месяцев. Но должен сказать вам, что есть только два опасных момента в жизни моей маленькой Африки — это время перехода от солнечного света к электрическому и наоборот; некоторое преждевременное частичное обмирание сказывается при этом переходе всегда, и моя добрая Мэри бывает иногда в отчаянии.
— Милости просим, господа, — проговорила Мэри, подойдя к гостю и мужу, — чем бог послал!
— Уж не русская ли и жена ваша, достопочтенный Фиц-Рой? — спросил Немо.
— Да, русская.
— Как? И она? И как хорошо говорит по-английски? — спросил удивленный Немо, оглядывая хозяйку с ног до головы.
Хозяйка, приняв на себя этот взгляд, не могла удержаться от того, чтобы не улыбнуться самым добродушным, отнюдь не обидным образом.
— Милости просим покушать, пожалуйста! — обратился Фиц-Рой к капитану. Они уселись за стол в виду невысоких пальм и алоэ, совсем позабыв о близком соседстве к ним северного полюса.
II
Наступил уже третий день пребывания капитана Немо у Фиц-Роя. Это было воскресенье. За эти три дня переговорено было о всем решительно, показано было обоюдно, конечно, все и вся. Раз обедали на «Наутилусе». Тут превосходство погребка капитана, по сравнению с погребком Фиц-Роя, сказалось полностью. Но зато капитан не мог угостить своего посетителя такими местными диковинками, как Фиц-Рой. С особенною любовью показал Фиц-Рой своему гостю стадо своих оленей; ходили на охоту, причем Немо убил альбатроса, размах крыльев которого имел больше сажени; интересны были парники и теплички, разведенные в скалах, на полдень. Весьма и весьма практично устроены были машинное отделение и электрические аккумуляторы; стук от машины слышался денно и нощно. Очень велики были естественные запасы топлива, потому что нечто вроде целой горы, обнаженной боком своим, виднелось шагах в двухстах от самого жилья, и вся эта гора была антрацитовая.
При осмотре этой замечательной горы Немо спросил Фиц-Роя:
— А скажите, пожалуйста, отчего именно выбрали вы для вашего любопытного поселения такую бесконечную глушь, такой дальний север и, наконец, такую дикую страну, как Россия?
— Милый мой гость, — ответил Фиц-Рой, — у меня в этом отношении совсем своеобразные взгляды. Во-первых, я жаркого пояса, экватора, тропиков не выношу; пробовал я жить под тропиками и окружал себя искусственными льдами, но окончательно изнывал. Грудь моя не особенно крепка, и если здесь, как вы видите, я имею полную возможность иметь под рукою в моей оранжерее кусочек Африки, то там при всех моих усилиях кусочка полярного круга в моем распоряжении я иметь не мог.
— Да, да, — добавила Мэри, — он ужасно опускается, стареет на юге; тепло не по нем.
— Но вы уроженец Англии? — спросил Немо.
— Нет, я австралиец, из Нового Южного Валлиса. На первый ваш вопрос о выборе дальнего севера я ответил, теперь отвечу на второй: разве для человека с головой и сердцем и в известных летах еще может существовать где-либо глушь? От него самого зависит населить эту глушь всеми созданиями своего труда, знаний, опыта, к его услугам фантазия, воображение и, наконец, неисчерпаемый мир воспоминаний. Укажите мне, капитан, место на земном шаре, где у меня не будет всего только что мною перечисленного, и тогда я соглашусь с вами, что существует на свете глушь и что я в глуши!
— Я понимаю цену одиночества, — возразил Немо, — но я не понимаю вашего сидения на месте, обусловливающего вечное одно и то же, — это скучно!
— А мы слово «скучно» не понимаем, — вставила от себя Мэри.
— Счастливая! — заметил Немо.
— Нет, я несчастливая, — возразила она, — у меня нет детей.
— Да, это и моя невзгода, — прибавил Фиц-Рой, — но что же прикажете — на то воля божья!
— Божья? — резко спросил Немо, взглянув на Фиц-Роя.
— А то как же, — ответил хозяин.
Некоторое молчание следовало за этими словами: на этой почве, видимо, разговор не мог продолжаться, и почву переменили.
Только что приведенная беседа имела место утром; через сутки, т. е. на следующий день, капитан Немо предполагал покинуть Фиц-Роя. Некоторые починки на «Наутилусе» были закончены, припасы кое-чем подновлены и, наконец, надобно же и честь знать.
Наступил третий день.
— Ну, капитан, — сказал Фиц-Рой, — если уже действительно вас не удержать, так я вам, как сказал, на добрую память подарочек сделать хочу. Пожалуйте в лабораторию.
— А чем же я вас отдарю? — спросил Немо, следуя за ним.
— Сосчитаемся! Мне тем приятнее поднести вам мое изобретение, что на «Наутилусе» у вас электрической силы вволю, а моя игрушка только при этом источнике силы и может действовать.