Тогда-то и состоялся тот разговор, которого так жаждал Олаисен. С глазу на глаз.
После ухода Дины он зашагал по гостиной, победно потрясая руками. Ханне было сказано, что он добился успеха.
В Страндстедете никто не может похвастаться такой же деловой хваткой, как он! Они с фру Диной Грёнэльв начинают строить верфь. Вместе. Отныне они компаньоны, связанные обязательствами. Верфь будет рядом с пристанью.
Осталось только уладить формальности, добиться разрешения властей, получить заем на свое имя и дождаться капитала фру Дины из-за границы.
Но свое согласие она уже дала. Только просила его молчать, пока она не поговорит об этом со своими родными.
После разговора с Олаисеном Дина прямиком отправилась в гостиницу и попросила предоставить ей комнату на одну ночь.
Она осмотрела всю гостиницу и из трех комнат выбрала наиболее тихую. Объяснила, что не переносит шума.
В гостиной и столовой было слишком много пыльного плюша, потертая мебель и застоялый запах пищи. Но это поправимо. Окна, насколько она могла судить, в порядке. Кое-что и внутри, и снаружи требовало улучшения.
Расположившись у окна, Дина припомнила гордые цифры Олаисена — во что обошлось бы строительство новой гостиницы, цены на лес и стекло. Между прочим, он сказал, что крыша и трубы в ремонте не нуждаются.
Занимаясь подсчетами, более основательными, чем подсчеты Олаисена, она начала насвистывать. Негромко, сквозь зубы, как берлинские мальчишки-газетчики, когда продажа идет хорошо.
В столовой она спросила у служанки, дома ли пекарь Николаисен и может ли он поговорить с Диной из Рейнснеса.
Ее пригласили в личные покои пекаря. Пекарь, превратившись в хозяина гостиницы, был приветлив, но в делах разбирался плохо. Характеристика, данная ему Олаисеном, во многом подтвердилась. Хотя он причесался и снял белый фартук.
Однако он был далеко не глуп, и башмаки у него были новые. Со скрипом. Тем не менее Дина пропустила обязательные фразы вежливости, которыми не пренебрегла бы в Берлине, и почти сразу спросила, правда ли, что он хочет продать гостиницу.
Он устыдился и рассыпался в извинениях. Однако осторожность заставила его спросить, откуда ей это известно.
Слышала от разных людей, призналась Дина. Но никто ничего не знает наверняка. И так как она не имеет обыкновения доверять слухам, она предпочла обратиться прямо к нему.
Пекарь поник головой. Стал жаловаться на обстоятельства. На нежелание людей платить за стол и ночлег. Ведь ему приходится держать помощника в пекарне и служанку в гостинице. Сестре одной не справиться.
Дина прониклась пониманием и спросила, за сколько он готов продать гостиницу. Потребовался еще один раунд уверений, что она его понимает, прежде чем он назвал цену.
Не теряя времени, Дина предложила тут же приобрести у него гостиницу за наличные, но за половину названной им цены.
— За наличные? — вдруг оживился он.
— Да! Но вместе с подвалом и пекарней с ее оборудованием. А вы снимете ее у меня в аренду на пять лет.
Пекарь заколебался. Потом решительно замотал головой. Пекарня — единственное, что у него есть.
Дина согласилась с ним, но сказала, что не может купить дом, фундамент и подвальное помещение которого будут принадлежать другому хозяину. Он должен это понять.
— А нельзя ли мне получить пекарню в пожизненное пользование?
Дина решительно отказалась: когда он состарится и станет недееспособным, он будет пользоваться пекарней только на бумаге, а заправлять ею станет посторонний человек. Такие условия ее не устраивают.
Пекарь опустил голову, потом неохотно кивнул, соглашаясь с ней.
— Надеюсь, пока мы не оформим документы, это останется между нами? — спросила Дина.
Он снова кивнул и протянул ей руку, белую, как мука, и почти без ногтей.
Глава 5
Однажды, когда Андерс сидел на скамейке возле флагштока, к нему подошла Дина.
Она остановилась, загородив от него солнце. Черный силуэт, обведенный золотом.
Он прикрыл ладонью глаза и взглянул на нее.
— Любишь здесь сидеть, Андерс?
— Да, летом. Это вошло у меня в привычку.
— Раньше я тебя здесь не видела.
— Я же слышал, как ты сказала, что хотела бы одна гулять вокруг бугра.
— И ты изменил своей привычке? Ради меня?
— Можно сказать и так.
— А сегодня все-таки пришел?
— Сегодня пришел.
Он подвинулся, освобождая ей место на скамейке. Они сидели рядом, глядя в сверкающую даль моря.
— Хороший вечер, — сказал он, не шелохнувшись.
— Да.
К берегу на веслах медленно шла лодка. Вялые волны то и дело скрывали ее от глаз. Море было большим колышущимся зеркалом.
— Что-то ты зачастила в Страндстедет.
Она смотрела прямо на солнце.
— Из нашего последнего разговора я поняла, что тебе неприятно… мое присутствие. Пересуды людей.
Когда-то Андерс сильно поранил себе ладонь. На месте пореза образовался твердый шрам. Теперь ему понадобилось проверить, не исчез ли шрам с ладони. Большой палец медленно скользнул по твердому бугорку.
— Если бы ты дала себе труд подумать, ты бы поняла, что я имел в виду, — спокойно сказал он.
— Я поймала тебя на слове и нашла себе занятие.
Они одновременно повернулись друг к другу.
Она — всем корпусом. В ее движении было что-то предупреждающее об опасности. Но голос звучал даже весело:
— Я купила в Страндстедете гостиницу и собираюсь привести ее в порядок.
Андерс растерялся: правильно ли он ее понял?
— Это серьезно?.. Или так…
— Серьезно.
— Помилуй, Господи… — начал он.
— Так для меня лучше, — быстро сказала она.
— Зачем тебе гостиница?
— Буду пускать постояльцев! И жить там. По крайней мере, пока.
Он похлопал руками по коленям.
— Значит, это я по глупости толкнул тебя на такой шаг?
Дина пропустила мимо ушей его слова.
— А еще я приобрела долю в верфи Олаисена. Я верю в это дело, — сказала она.
— Вениамин знает об этом? — испуганно спросил Андерс.
— Нет, ты первый.
— Он рассердится!
— Олаисен не прокаженный, и у него редкий деловой талант. Ему нужен компаньон. Это выгодно. Для Рейнснеса.
— Ничего хорошего из этого не получится. Но поступай как знаешь.
— Я так и сделаю, — послушно сказала она.
— Значит, теперь мы не часто будем видеть тебя в Рейнснесе?
— Позови, и я тут же приеду. Но я не могу запретить людям судачить обо мне, они всегда обо мне судачили. Уж они почесали языки, пока меня не было!
— Откуда ты знаешь?
— Даже те, которые родились после моего отъезда, узнают меня на дороге.
— Странно… А что ты имела в виду… когда сказала, позови, и я тут же приеду?
Она легко коснулась его руки. Словно дуновение ветра, подумал он.
— С моей стороны было бы глупо надеяться, что между нами все будет как раньше. Я сама все испортила. Но если захочешь, я буду жить дома, с тобой!
Над ними пронесся ленивый крик чайки. И у отмели по-прежнему то виднелось, то пропадало пятно лодки.
— Там рыба, — сказал Андерс.
Они помолчали.
— Тебе было тяжело, когда он умер? — вдруг спросил Андерс.
— Да! Очень. Хотя он много лет проклинал меня за то, что я ушла от него, когда он больше всего во мне нуждался. Так что не знаю, можно ли назвать это настоящим горем.
— И он тоже нуждался в тебе?
— Да.
— И все-таки отдал тебе все, что у него было? И ты приехала домой строить, покупать, налаживать? Делиться с нами в Рейнснесе, вкладывать в Страндстедет?
Она моргнула. Раз, другой. Словно не была уверена, что он не смеется над ней.
— Если на то пошло, все это нужно мне самой. Теперь у меня появилась возможность. Я должна наконец хоть что-нибудь сделать! Искупить свою вину. Когда-то надо начать.
Он погладил ее по руке. Ему хотелось, чтобы его прикосновение, как и ее, тоже было похоже на дуновение ветра. Но передумал. И снова положил свою руку на ее. Так она и осталась там лежать.
— У меня нет капитала, чтобы вложить в эту новую верфь, но я еще жив. Вот только зрение, к сожалению, подкачало. — Он посмотрел ей в глаза. — Кто знает, как все сложится. Но если тебе наскучит Страндстедет и ты вернешься домой… тогда, Дина, я хочу, чтобы мы спали вместе. Что скажешь?
Она не двигалась. Он видел ее как в тумане, потому что она сидела слишком близко к нему. Но ее рука под его ладонью была неспокойна. Сегодня она была без перчатки.
Дина медленно начала рассказывать. Сперва он ничего не понял. Она говорила о какой-то комнате. Наконец до него дошло, что она говорит о своем жилище в Берлине. В ее окно были видны большие деревья.
Наверное, ей хотелось чем-то поделиться с ним, он не помнил, чтобы она любила рассказывать. Во всяком случае, она никогда не говорила так долго подряд.
Напротив через улицу жил маклер по недвижимости. Очень смешной, он словно не отдавал себе отчета в том, что происходит вокруг него. И не понимал, что ему говорят. Совсем как она. Его родной язык был польский. Этим, наверное, и объяснялись его странности. Но он был безупречен. Считалось, что он скупой, однако она никогда не замечала у него такой черты. Это были обычные сплетни.
И пока Дина рассказывала, Андерс вдруг понял, но не того человека в Берлине, а самое Дину. Понял, каково там приходилось ей, всем чужой.
Она говорила о реке, и Андерс сразу догадался, что это не обычная река. Он хотел спросить ее название, но не мог перебить Динин рассказ о бесконечном потоке, бегущем между двух берегов. Всегда между двух берегов. Не так, как у них дома, где по другую сторону моря был горизонт. Это непостижимо. Вода, приговоренная течь между двух берегов!
Она говорила о деревьях. Высоких, шелестящих деревьях, шелест которых можно было принять за шум моря.
Несколько раз в ее рассказе возникало то одно, то другое, о чем ему хотелось бы расспросить поподробнее. Но об этом нечего было и думать. Рассказ продолжался, и вопросы исчезали.