В Стурвогаре и слыхом не слыхивали, что вяленую треску следует варить каким-то особенным образом.
Свекровь Ханны варила в одном котле и рыбу, и икру, и печень. Так в ее семье варили из поколения в поколение. Это позволяло экономить топливо.
Ханна же варила все по отдельности и до подачи к столу заворачивала рыбу с икрой в белую холщовую ткань. Но тогда после обычного обеда оставалась еще и стирка. Это было расточительно.
Ей сделали замечание, но она дерзко отвечала, что именно так подавали рыбу ленсману Холму. У них была отдельная кастрюля, в которой для него варили тресковую печень с рубленым луком. А Андерсу из Рейнснеса подавали отдельную тарелку для икры, потому что он не любил, когда на икру попадал рыбный бульон. Икру следовало подавать сухой и горячей. К ней полагались масло и лепешки.
В первую весну Ханна спросила у свекрови, где у них на огороде грядки для пряностей. Ей хотелось посеять семена, которые ей дала Стине. Свекровь презрительно фыркнула, но Ханна надела сапоги, взяла лопату и начала копать. Муж счел, что ей надо помочь, отобрал у нее лопату и даже поставил ограду, чтобы овцы не попортили грядки.
Летом вокруг дома благоухали травы Стине. Скалы, птичий помет и прибрежные водоросли получили серьезного конкурента.
Свекровь сдалась, но ничего не сказала. А в женском собрании, где она могла поговорить с разумными, людьми, называла это Ханниной травой.
Как ни странно, но уже на другую весну еще две женщины вскопали скудную почву между кустами красной смородины и хлевом и выпросили у Ханны семян. Летом они сравнивали свои грядки и смеялись.
Они были согласны, что пользы в том мало. Но ведь и от герани на окнах ее было не больше.
Ханна быстро освоилась в Бергене и сумела выполнить все, что значилось в ее списке. Она побывала даже у деловых партнеров Андерса и попросила, чтобы вместо одного счета за поставленные канаты и инструменты Андерсу были посланы три отдельных счета в течение трех месяцев.
Поскольку она не подозревала, что подобная просьба равносильна признанию поражения, она исполнила свою роль с такой убедительностью, что получила согласие.
Было у нее и еще одно, пожалуй, самое важное дело. Они со Стине накопили денег на швейную машину, и теперь ее следовало приобрести.
Приказчик разрешил ей испробовать несколько машин. Он даже сам умел на них шить, хотя это было не мужское занятие. Но, видно, в Бергене так было принято. Он горячо расхваливал преимущества той или другой машины, заставить его замолчать было невозможно. В конце концов они сошлись на том, что двухниточный «Гамильтон» с патентной системой подходит Ханне лучше всего.
Она предупредила, что ящик для машины должен быть особенно прочный, и объяснила, какое путешествие ждет ее покупку. На постоялый двор машину должен доставить работник.
Это пустяки, ведь она оплатит покупку наличными?
Сперва Ханна не могла понять, почему швейную машину, за которую заплачено наличными, легче доставить, чем машину, купленную в кредит. Но это, очевидно, относилось к тем правилам, которые здесь сильно отличались от тех, что были приняты там, откуда она приехала.
Ханна видела, что в Бергене швейные машины продавались и в других местах. Важный приказчик смущал ее. Однако она вскинула голову и сказала, что заплатит наличными, если получит пятипроцентную скидку и он доставит машину на пароход в тот день, когда она будет уезжать.
Приказчик закатил глаза, словно пытался остановить хлынувший у него в черепе дождь. Потом милостиво кивнул Ханне.
Ее порадовало, что вид у него был не слишком довольный.
Глава 2
В дверях показалась невысокая женщина в черном. Она шла, словно танцуя. Темные миндалевидные глаза смотрели прямо на Вениамина.
Он стоял у стойки в приемной постоялого двора со своим свертком под мышкой.
— Ханна! — вырвалось у него.
И как будто все было продолжением их детской игры и они виделись ежедневно, она ответила почти угрюмо:
— Я решила, что приехать следует мне.
У Вениамина ломило тело от долгой поездки по морю. Окруженный ящиками и чемоданами, он чувствовал странную слабость.
Ханна заранее придумала, что она скажет. Он же оказался неподготовленным. В детстве в таких случаях он сердито дергал ее за косы.
Теперь же он испытал облегчение. И радость. Оттого что приехала именно она.
Ханна почти не изменилась. Во всяком случае, внешне. И все-таки она стала другой. Что-то незнакомое появилось в ее облике, в высоко поднятой голове, в выражении рта, в упрямо сжатых губах. Казалось, она ни разу не смеялась с тех пор, как они расстались.
Но золотистая кожа… Вениамин забыл, какой золотистой была всегда Ханна.
Он как будто впервые увидел ее. В Рейнснесе она просто была как все остальное.
Но, наверное, больше всего изменился он сам.
— Решила приехать сама? — Он даже не заметил, как перешел на родной диалект.
Она не улыбнулась, но подошла ближе и протянула ему руку.
Девочка заорала, будто ее укололи иглой. Вениамин переложил ее себе на бедро и свободной рукой обнял Ханну.
Прижался на мгновение лбом к ее лбу, злясь на себя, что его растрогала эта встреча.
Служащий за стойкой не спускал с них глаз.
— Судя по голосу, она здорова, — сказала Ханна.
— Во всяком случае, здоровее меня, — признался он.
Ханна спокойно взяла ребенка у него из рук.
Вениамину сразу стало легко. Он даже чуть не упал и невольно ухватился за Ханну, чтобы не потерять равновесия.
— Чтобы такая кроха была такой тяжелой! — смущенно сказал он.
— Как ее зовут?
— Карна.
Ханна смотрела на маленькое личико.
— Карна так Карна. Олине со временем привыкнет к такому имени.
Вениамин проспал почти сутки. Его разбудило чувство тревоги, в окно смотрело уже вечернее солнце. Тишина!
Не открывая глаз, он стал шарить кругом в поисках ребенка.
— Карна!
При звуке собственного голоса он все вспомнил. Откинулся на подушки и потянулся. Потом закрыл глаза и вздохнул, наслаждаясь покоем.
Ханна была рядом.
До отплытия парохода на север оставалось еще трое суток.
Вениамин хотел купить детскую плетеную коляску с откидным верхом, какие видел в Копенгагене.
Ханна считала, что такая коляска вряд ли понадобится в Рейнснесе. Но когда они все-таки купили это чудо и Ханна покатила его по брусчатке, уголки губ у нее шевельнулись. Это было похоже на улыбку.
— Немного вызывающе, но забавно, — сказала она.
Вениамина не огорчало, что его ребенок завернут в старое тряпье, собранное в дорогу бабушкой Карны. Но Ханна не пожелала с этим мириться:
— Ты намерен привезти ребенка домой в этом рванье?
Кончилось тем, что они зашли в мануфактурную лавку и приобрели для маленькой Карны приданое на сумму, оплатить которую Вениамин был не в состоянии. Но оказалось, что Андерс снабдил Ханну деньгами.
Продавщица приняла их за супружескую пару с первенцем. Они не разубеждали ее, по потом как будто забыли об этом недоразумении.
По дороге на постоялый двор Ханна остановилась и наклонилась к коляске.
— Ну вот, теперь ты выглядишь как приличный ребенок! — сказала она и поправила на Карне кружевной чепчик. — Какие у нее странные глаза! Ты обратил внимание? Если б я не знала, что это невозможно, я бы сказала, что она в родстве с нашим Фомой.
У Вениамина покраснели даже мочки ушей. Но Ханна не глядела на него. Она не отрываясь смотрела в широко открытые глаза Карны — один карий, другой голубой.
— Ничего, она красива и с такими глазами!
— Смотри, дождь начался, — сказал Вениамин, и они пошли дальше.
Вечером, перед тем как лечь, Вениамин захотел проведать Карну. Он постучал и услыхал недовольное «войдите».
Ханна сидела на кровати, держа на руках Карну. Она была без блузки.
— Подай мне блузку! — велела она, не глядя на него.
Вениамин схватил блузку со стула. Заметил, что у него дрожат руки. Все было не так, как он ждал. Они уже не были детьми, которых не смущала нагота друг друга.
Их связывали детские воспоминания. Игры, которые они хранили в тайне от всех.
Вениамин быстро протянул Ханне блузку, стараясь не задеть ее рукой. Ханна положила спящую девочку на кровать и оделась. Он не смог заставить себя отвернуться.
— Я и забыл, какая золотистая у тебя кожа, — растерянно сказал он.
Застегнув блузку, Ханна встала и переложила ребенка в коляску. Вениамин следил за ее легкими движениями. Загрубелые руки не соответствовали ее тонкой талии и стройной спине.
Ханна нагнулась над коляской. Округлые бедра. Талия. Вениамин судорожно глотнул воздух. Почему он растроган? Или это что-то другое?
Ханна озабоченно сложила крохотные распашонки и подоткнула перинку.
Вениамин весь налился тяжестью, но старался не показать этого.
Словно зная, что он наблюдает за ней, Ханна обернулась и выпрямилась.
— Садись, — пригласила она беззвучным голосом.
Они сели. Он смотрел на свои руки.
— Спасибо, что ты приехала нас встретить! — сказал он, кашлянув.
Ханна заморгала, потом быстро сказала:
— Ты же прислал телеграмму, что едешь один с маленьким ребенком. Хотя мы в Рейнснесе даже не знали, что ты женат!
— Вот как?
— А где ее мама?..
— Умерла, — глухо сказал он, словно говорил неправду.
— Оставив такую крошку… Как это случилось?
— Не спрашивай… Не теперь…
Ханна сжалась. Потом вскинула подбородок. Вениамин узнал это движение. Она была обижена.
Он наклонился к ней.
— Ханна!
— Что?
— Жалко, что мы больше не можем спать вместе…
Лицо Ханны сморщилось, стало почти некрасивым. Поглядев на него, она покачала головой.
— Прости меня! Я… Господи, ведь мы уже не дети. Прости! — взмолился он.
Тишина давила Вениамина. Ханна обхватила себя руками, словно ей было холодно.
— Ты уже сейчас хочешь лечь?.. — спросил он.
— Необязательно.