Несколько минут он сидел, держа ее руку и наблюдая за дыханием ребенка.
— Попробуй напоить его, — прошептал он.
Она отняла руку, нагнулась над ребенком и дала ему соку. Малыш жадно выпил его, он больше не кашлял.
Ханна отставила чашку и подняла глаза на Вениамина. Губы у нее скривились, но это был не смех и не слезы.
— Спасибо, Вениамин! Теперь ты можешь идти!
Он поднялся и подошел к печке. Подбросил несколько поленьев и тихо прикрыл дверцу. Потом медленно повернулся к ней:
— Да, теперь я уйду. Но ты должна звать меня, если я тебе нужен. Несмотря ни на что! Слышишь?
Он подождал, но она молчала. Он закрыл свой чемоданчик. Подождал еще. Быстро подошел к двери и взялся за ручку.
Неожиданно Ханна оказалась рядом. Обвила руками его шею, прижалась к ней губами.
Вениамин замер с поднятыми руками. Потом обнял ее и, покачивая, прижал к себе. Он покачивал ее, как Карну, когда она приходила в себя после припадка.
— Ну-ну, — шептал он в ее волосы. — Не надо, Ханна, родная! Нас может увидеть Сара, и тебе надо поспать. Спать, спать. Потом мы придумаем какой-нибудь выход.
Кто знает, сколько они так стояли? Но когда он хотел освободиться от ее рук, у нее вырвался отчаянный крик:
— Не уходи! Не бросай меня, Вениамин!
Глава 6
В апреле не было никаких признаков весны, кроме крика чаек и запаха рыбы. И бледного кольца вверху, в снежной круговерти, позволявшего догадываться, что там скрывается солнце.
Но в книге заказов на верфи Дины и Олаисена всегда числилось много заказов, а в «Гранде» во всех номерах топились печи.
Приезжали люди, которых тут никогда прежде не видели и которым, по-видимому, в Страндстедете нечего было делать.
Но приезжали также и браковщики рыбы, и торговцы, и шкиперы. И те, кто должен был разметить фарватер. Заседания местной управы часто проходили в столовой гостиницы. Бремя от времени там останавливались близкие амтмана. Епископ во время своих поездок по епархии встречался в гостинице с пробстом. Заезжие проповедники, из тех, которые умели заставлять людей выкладывать деньги, тоже жили в «Гранде».
Однако главными постояльцами гостиницы были важные господа с карманными часами на цепочках и металлическими накладками на чемоданах, ожидавшие пароходов, идущих как на юг, так и на север. По неизвестной причине их становилось все больше. Словно они не могли не посетить гостиницу фру Дины в Страндстедете перед тем, как ехать в Тромсё или воспользоваться сухопутным транспортом, идущим по южной дороге.
Одно время мансарду в гостинице снимала гадалка. Но когда выяснилось, что она не в состоянии оплатить счет, несмотря на то что гадала многим мужчинам, фру Дина, как, хихикая, рассказала помощница кухарки своей подруге, переместила гадалку в картофельный погреб и взяла в залог ее стеклянный шарик. Гадалка через кухню убежала с одним рыбаком из Гратанга, но стеклянный шарик так и остался в гостинице.
Бывало, кое-кто как бы невзначай и, разумеется, без всякого злого умысла пытался выведать у Бергльот, не заходит ли кто-нибудь из приезжих в личные покои фру Дины. Ответ был неизменно один:
— Иногда фру Дина в своих покоях играет с редактором в шахматы или принимает доктора с семьей. Там нет места для званых обедов или для посторонних!
Говорили также, будто однажды фру Дина велела Вилфреду Олаисену явиться в ее покои. Ему якобы так хотелось, чтобы верфь скорее начала действовать, что он взялся за какой-то весьма невыгодный ремонт. Но Бергльот по-своему опровергла эти слухи:
— Фру Дина никогда не говорит о делах в своих покоях. Как бы это выглядело? А о чем они говорят в конторе, я не знаю. И я никогда не слышала, чтобы фру Дина и Олаисен сказали бы друг другу хоть одно плохое слово.
И все-таки личные покои в «Гранд Отеле» всегда вызывали у людей любопытство. Входная дверь, в которую разрешалось входить и выходить пристойно и в любое время суток, волновала не только вдову Рют Улесен.
Ходили слухи, будто Олаисен и Дина собираются построить новый слип[11] и расширить свое дело. Для того, мол, и послали Педера Олаисена учиться в Трондхейм.
Телеграфист определенно знал, что Дина купила большой кусок берега у пономаря. Зачем — неизвестно. Но столь узкая полоска земли не годилась ни на что, кроме канатной дороги. Значит, она опередила Олаисена. Он-то уже давно поговаривал о канатной дороге.
Пономарь, который, подражая Олаисену, важничал, как маркграф, честно сказал, что действительно продал фру Дине покрытую гнилыми водорослями каменистую полоску у воды. А для чего она ей понадобилась, он не знает, потому что для пластания рыбы она не годится.
Сара произнесла в Длинных покоях лишь несколько слов, двери были закрыты. Она даже не присела. И сразу ушла через заднюю дверь. Как будто ее здесь и не было!
Дина надела толстые башмаки, теплое пальто и отправилась в дом Олаисена. Без приглашения. Ханна была больна, а Олаисен на «Лебеде» ушел на юг. Куда и насколько, Сара не знала.
Все свидетельствовало, что здесь живет самый влиятельный человек Страндстедета. С тремя сыновьями, женой и свояченицей. Дом был открыт для друзей и деловых знакомых. Председатель местной управы держал двух служанок и няню, не считая работника, который следил за садом и исполнял другую тяжелую работу.
Ханне жилось хорошо. Странно было бы думать, что это не так. Никто и не думал. Правда, Дина слышала, как люди судачили о вспыльчивости Вилфреда Олаисена.
Но, с другой стороны, все, что он делал, вызывало у них восхищение. Что бы он ни затевал, давало людям работу. В положенное время они получали деньги. Он помогал им обрести жилище и занимался благотворительностью.
Смотреть на него с сыновьями было приятно. Вилфред Олаисен был самый любящий отец, самый добрый и веселый. Если, конечно, не считать его приступов гнева. Но у всех свои капризы. А у себя дома каждый сам себе хозяин!
На дверях Олаисена висел молоточек. Служанка, открывшая дверь, была в накрахмаленном передничке. При виде стоявшей на крыльце фру Дины на ее бледном лице выразился испуг.
— Фру Олаисен плохо себя чувствует и никого не принимает…
— Я знаю. Потому и пришла. — Дина отодвинула служанку в сторону, чтобы войти в дом.
Пока она поднималась по лестнице, служанка, ломая руки, стояла в прихожей.
— Где она лежит?
Ответ был маловразумительный, но тому, кто привык жить в большом доме со множеством комнат, он был понятен.
Задернутые занавески. Слабый запах розовой воды и йода. Сверкающая чистота и порядок. Широкая кровать, скрытая двумя красивыми портьерами, свисающими с потолка. Эта сказочная атмосфера напоминала о «Тысяче и одной ночи».
Ханна с закрытыми глазами лежала на кровати. И не открыла их, когда вошла Дина. На лбу и на одном глазу лежало полотенце, своего рода компресс. Холодный или теплый? Распухшая верхняя губа, синяя щека — все остальное было скрыто одеялом.
Дина затворила дверь, придвинула стул и, не говоря ни слова, села рядом с кроватью.
Ханна открыла глаза. Слегка сдвинула полотенце, чтобы смотреть обоими глазами. Взгляд у нее был тусклый. Она где-то витала.
— Это ты? — беззвучно спросила она.
— Я вижу, ты не только споткнулась о ковер, — сказала Дина.
Ханна не ответила. Попробовала приподняться, не смогла. Но все-таки протянула руку за стаканом с водой, стоявшим на столике.
— Он никак не уймется? — спросила Дина и помогла ей.
Ханна снова откинулась на подушки.
— Пожалуйста, открой окно, — еле слышно попросила она.
Дина открыла. Постояла, глядя на сад, содержавшийся в образцовом порядке. Там няня играла с детьми.
— И часто он тебя бьет? — спросила Дина, снова садясь.
Ханна сделала отрицательный жест рукой.
— Но на этот раз все-таки избил? Лучше расскажи мне, что случилось.
Глухой всхлип донесся с постели. Говорить Ханна не могла. На одеяле лежала синяя рука с открытой раной.
— Что у тебя с рукой?
— У него твердые сапоги. С металлическими набойками.
Дина, не разжимая губ, с шумом выпустила воздух. Ноздри у нее раздулись.
— Я пошлю за Вениамином. Может, у тебя есть переломы.
— Нет! — Ханна испугалась. — Само срастется!
В открытое окно донеслись звонкие детские голоса. Старший что-то объяснял младшим.
— Ты еще встречаешься с Вениамином? — вдруг спросила Дина.
Ханна побледнела и молчала.
— Я пришла не мораль читать. Хотела посмотреть, что можно сделать.
Ханна пролепетала что-то бессвязное. Словно, привыкнув лгать и обманывать, она вдруг растерялась, когда можно было сказать правду.
Вениамин был у нее как-то вечером, еще зимой. Конрад был болен, а Вилфред ушел на Лофотены.
— Сара сбегала за Вен… за доктором…
— Весь Страндстедет знает, что у малыша зимой было воспаление легких. А что случилось теперь?
— Я тогда не сказала Вилфреду, что у нас был доктор. И вот за обедом… Рикард проговорился про доктора…
— Рикард видел, как он тебя бил?
— Нет, Вилфред подождал, пока они легли.
На лице у Дины мелькнули недоверие, отвращение, гнев.
— А служанки? Они должны были слышать?
— Он их отпустил. На танцы… Он все предусмотрел… — ответила Ханна серым голосом, в котором не было даже тени упрека.
— Этому нужно положить конец! — сказала Дина.
— Может, он в следующий раз ударит посильней…
— Не желаю этого ни тебе, ни ему. Неужели твой выкидыш ничему не научил его?
— То было уже давно.
— А что с Педером?
— Я не сразу поняла, что он серьезно подозревает брата. Ведь Педер еще мальчик…
Дина помолчала. Оглядела комнату. Портьеры. Настольную лампу. Наконец ее глаза остановились на Ханне.
— А до того, значит, ты понимала, что у него есть основания?
Лицо Ханны застыло.
— Я останусь здесь и подожду его, — сказала Дина через некоторое время.
— Будет только хуже.