Он сел рядом, и она поняла, что он останется с ней, если она не откликнется. Это было бы выше ее сил.
— Я здорова, — сердито сказала она.
— У тебя высокая температура, и ты плачешь.
— Нет. — Она плакала.
— Приятно было услышать твой голос, — весело сказал папа и улыбнулся.
Она снова закрыла глаза.
— Карна! Я должен присутствовать на собрании комитета по здоровью, но оно продлится недолго.
Она не ответила.
— Анна вернется из Тромсё после полудня. Но я приду задолго до этого. Кристине протопит печь. И накормит тебя. Тебе уже лучше, правда?
Она слышала, что он встал, и сжала губы.
— Правда? — повторил папа.
Он подул ей в шею. Прикосновение его губ было неприятно. Она увидела перед собой Ханну. Наверное, из-за этого запаха.
Анна вернулась, и все стало еще хуже, но в то же время и лучше. Она была весела, хотя и встревожилась из-за Карны. Сев на край кровати, она попыталась напоить Карну соком. Говорила она только о Тромсё. Анне там понравилось. В следующий раз они с Карной поедут вместе. Непременно.
Карна покачала головой:
— Я никуда не поеду.
— Что с тобой? — помолчав, спросила Анна.
— Разве ты не видишь, что я обожгла руку во время припадка?
— Вижу, но тебя огорчает что-то другое.
— Нет. — Карне было стыдно. Она стала папиной сообщницей. Солгала ради него.
Весь вечер Анна играла Мендельсона. Несколько раз она поднималась наверх к Карне и рассказывала о Тромсё — этот скрипач должен теперь приехать в Страндстедет!
Карна с забинтованной рукой лежала у себя в комнате. Боль была терпимой, но почему-то у нее все время текли слезы.
Окно снова начало открываться. Это была не Стине, а Ханна. С хищным видом она цеплялась за занавески, но влезть в комнату не могла.
Вот, значит, как выглядели эти библейские блудницы! Карне стало понятно, почему Олаисен бьет Ханну. По ней сразу видно, что она блудница, которую следует побить каменьями.
Лицо Ханны растеклось по темной поверхности окна. Из глазниц, носа и рта поползли змеи и черви. Она съежилась и наконец исчезла.
Но Карна слышала, как она царапается снаружи.
У Карны мелькнула мысль встать, подцепить Ханну совком для угля и бросить в огонь на вечные муки. Но эта мысль тут же исчезла.
На другой день в дверях появилась бабушка. Карна не заметила, как она вошла.
— Я слышала, ты нездорова? — весело спросила бабушка, бросила на кровать какой-то сверток и придвинула к кровати стул.
— Кто это тебе сказал?
— Твои старики.
Карна попыталась сесть.
— Они сказали, что во время припадка ты упала на печку, что у тебя высокая температура и плохое настроение. Но мы тебя вылечим!
Она достала кулек с камфарной карамелью и протянула Карне.
Карна положила в рот одну карамельку. Ощутив во рту приятный, кисловатый вкус, она заплакала.
Подождав немного, бабушка достала носовой платок; по ее словам, от лучшей кружевницы Вены, и протянула его Карне. Та громко высморкалась. Но платок не помог.
Бабушка положила руку ей на лоб и закатила глаза.
— Ледяной, — сказала она.
— Пусть бы он убил ее в следующий раз! — вырвалось у Карны прежде, чем она успела подумать.
— Кого?
— Ханну, эту блудницу!
Бабушка медленно встала, подошла к двери и открыла ее, словно собиралась уйти, но снова закрыла. Потом села возле кровати.
— Ты очень строга, — сказала бабушка.
— Она впускает чужих через черный ход, когда у нее никого нет дома. А Анна только и знает, что играть Мендельсона.
На бабушку будто подуло холодным ветром.
Карна перестала плакать.
— И кто же этот чужой? — поинтересовалась бабушка.
Карна испугалась, прежде всего бабушкиных глаз. И все же должна была сказать все как есть:
— Папа.
— Ты видела?
— Да.
Но она забыла сказать, что он не спал дома в своей кровати. А может, и не забыла. Но не сказала.
— Послушай, Карна, не надо сразу думать самое плохое. Только не говори про это Анне. Скажи папе, но не огорчай этим Анну!
— Ты хочешь, чтобы она единственная из всех ничего не знала? Разве это не ложь?..
— Вениамин сам скажет ей все, что нужно. Только не ты! Понимаешь?
— А если он ей солжет?
— А если ты что-то неправильно поняла? Ты можешь все только испортить. Обещай, что ничего ей не скажешь.
— Я не смогу долго притворяться, будто ничего не случилось. У меня не получится.
— А ты не притворяйся. Ты спроси у Вениамина, почему он ходил к Ханне через черный ход, когда Олаисена не было дома.
— А ЭТО МОЖНО?
— Это можно.
— А как мне это спросить?
— Так и спроси. Прямо и просто.
— А если он скажет, что я ошиблась?
Бабушка снова встала и быстро заходила по комнате. Наконец она остановилась возле кровати.
— В таком случае, Карна, ему придется несладко.
Они помолчали.
— Теперь ты встанешь? — спросила бабушка.
— Я вообще больше не встану.
— Тогда будешь мучиться, но ничего изменить не сможешь.
— Бабушка, о чем ты думаешь?
— Не только о приятном, поверь мне. Больше всего я думаю, что тебе нелегко становиться взрослой. Но довлеет дневи злоба его. А сейчас, если бы ты оделась, мы бы с тобой пошли в «Гранд». В гавани полно судов, и, думаю, еще сегодня выглянет солнце.
Карна высморкалась. И кивнула бабушке.
Анна удивилась, увидев их обеих в верхней одежде.
— Карна, ты хочешь выйти на улицу? Стоит ли? С высокой температурой?
— Все уже прошло. А температура у Карны не выше, чем у чайки, — сказала бабушка.
По дороге Карна спросила:
— Почему все так отвратительно?
— Когда все пройдет, ты будешь думать только о прекрасном.
— А что прекрасно?
— Творение Господа. Искусство. Музыка. Некоторые мысли. И слова.
— Но люди отвратительны.
— Не всегда.
— Думаешь, люди могут любить и не лгать друг другу?
Бабушка повернула к ней лицо:
— Не знаю. Мне кажется, могут. Но не жди, что они будут думать только о тебе. Каждый думает о себе. Даже те, кто тебя любит, не всегда смогут все рассказать тебе. Но это еще не ложь. Самое главное, чтобы было кого любить.
— Как это?
— Нужно научиться видеть любовь, когда она есть, и не дать ей уйти. Но если ей надо уйти, значит, надо, и тут уж ничего не поделаешь. Любви нужна свобода. Только так можно ее удержать.
— Ты дала ей свободу?
— Нет, я обошлась с ней так же, как ты с птенцами гаги.
— Почему? — почти не дыша, спросила Карна.
— Потому что он не хотел остаться.
— Но ведь ты сама сказала, что Аксель…
— Это не Аксель. Это было в молодости. Его звали Лео. Я думала, что он принадлежит только мне.
— А он не принадлежал тебе?
— Нет, он принадлежал себе, но я этого не понимала.
— И растоптала любовь?
— Да.
Карна вздохнула:
— Тебе ничего не оставалось, ведь он не хотел.
В глазах бабушки мелькнул смех. А может, слезы?
— Думаешь, и папа тоже?..
— Надеюсь, что твой папа умнее меня…
— А ты не можешь с ним поговорить?
— Ты его подозреваешь, ты и должна поговорить с ним.
— А ты его не подозреваешь?
— Я никогда его не подозреваю.
— Почему?
— Потому что меня не обижает то, что он делает.
— Разве тебе безразлична Анна?
— Нет, конечно. Но я не могу вмешиваться в их жизнь. Их жизнь принадлежит только им.
— Ты говоришь так, как будто ты чужая и не имеешь к нам отношения.
— Я имею к вам отношение. Ты, Карна, внешне такая хрупкая. Но это не важно, твой внутренний фундамент прочнее горной породы. У меня не так. И когда мой фундамент дает трещину, все обрушивается на самых близких.
Они вышли на Страндвейен. И тут выглянуло солнце. Его лучи упали на бабушкино лицо и не покинули его, пока они не вошли в гостиницу.
Обед был сущим наказанием. Карна не знала, куда деваться.
Анна была весела и без конца рассказывала о Тромсё. Она познакомилась там с некоей фру Андреа, вдовой кожевника, которая сдает комнаты молодым людям.
Папа буркнул, что жил у нее, когда учился в Тромсё в гимназии.
— Она готова сдать комнату Карне, хотя вообще предпочитает брать мальчиков. Говорит, что с ними меньше хлопот. — Анна засмеялась.
— Хватит, я не хочу о ней слышать! — Папа отложил нож с вилкой.
— Я согласна. С девочками больше…
— Карна не будет жить у нее!
— Почему? Она только что заново переклеила комнату. Получилось очень красиво…
— Хватит, Анна!
— Но почему, милый?
— Не будем больше говорить об этом!
— Она так ужасна? — спросила Анна.
Карна решила молчать, пока к ней не обратятся.
Папа сердито перевел взгляд с одной на другую.
Карна и Анна переглянулись. Потом Анна засмеялась:
— Она морила тебя голодом?
— Прекрати! Карна не будет жить там!
— Сказать по правде, я приложила немало усилий, чтобы найти эту комнату. Это рядом с женской гимназией, и хозяйка производит хорошее впечатление. Объясни, в чем дело. Я не понимаю.
Карна услышала только: «Объясни, в чем дело. Я не понимаю». Анна есть Анна. Если ей объяснить, в чем дело, она поверит.
— Она была… не была… Я хочу сказать, что на нее нельзя положиться! Вот и все.
Карна глубоко вздохнула. Картина в простенке между окнами висела криво. Но это было почти незаметно.
— На кого нельзя положиться? — Слова сами слетели у нее с губ.
Папа поднял глаза. Она заставила себя встретить его взгляд. Что-то тут было не так. Он странно пошевелил рукой. И смотрел не мигая. А потом вдруг глотнул, хотя во рту у него ничего не было. В складках на щеках лежали глубокие тени.
Анна что-то сказала, но ее голос не достиг Карны. Папа тоже что-то сказал. Но это не имело отношения к тому, о чем она спросила. И он все время смотрел на нее.
Карна первая не выдержала и опустила глаза.
Карна выучила урок по латыни и написала немецкое сочинение, заданное ей Анной. Но не стала читать «Дочерей амтмана». Книга была слишком грустная. А у нее и без того хватало огорчений.