После ужина она отправилась в кровать, натянув любимую пижаму с мультяшками. Кот улёгся в ногах и затарахтел. Она прокручивала в голове события самого насыщенного из дней за последний год, а быть может и за всю жизнь. Одно она знала наверняка — молитвы были услышаны, отчаяние сменилось эмоциями, и не важно, что не всегда приятными. По крайней мере, что-то происходило. Жизнь — движение. Если бы продолжала топтаться на месте, исход был бы только один, и она почти что его достигла. Кто-то оберегал, спасал, вытягивал из угнетённого состояния, показывал новые возможности, приоткрывал завесу семейных тайн. Возможно, это был Бог, не покидавший мгновенье. С ним она говорила каждую ночь перед сном и молила о чуде. А может Ромка, приглядывавший с того света. Мысли вернулись к нему. Они всегда возвращались, что бы ни происходило вокруг. Забыть его она не могла. На это потребуется уйма времени или даже вся жизнь. Боль когда-нибудь притупиться, и тогда она сможет жить нормально. Сейчас, слёзы потекли по прекрасному лицу, намочив шёлковую наволочку. Она прогнала их и стала стараться думать о других вещах. В полудрёме вспомнила об Артуре и поцелуе. Посмотрела на телефон, пропущенных звонков не было, смс тоже, проверила роуминг, подключён. «Он сказал, что будет ждать, и думает, позвоню сама. Так и сделаю, только завтра». Какое-то время сон не приходил, но потом она решила ни о чём не думать, выкинула мысли из головы и тут же уснула.
Ей снился дом: большой, массивный, с множеством окон. Сделан он был на славу, хоть и из дерева, и выглядел шикарно, не смотря на почтенный возраст. К калитке вела тропинка, кем-то расчищенная от снега, а остальное пространство было сплошным сугробом. Она огляделась. За домом возвышалась гора, испещрённая множеством каменных рытвин, оставшихся после перенесённых природных катаклизмов, а перед небольшая поляна, которая через несколько футов заканчивалась обрывом и пропастью такой глубины, что невозможно было разглядеть окончания. Дом находился на отвесном месте. Кто и как смог построить в экстремальных условиях здание оставалось загадкой. Она крикнула: «Эгей!», и эхо тысячью голосами повторило одновременно в нескольких точках. Волосы на голове и руках встали дыбом, наэлектризовались. Энергетика места была сумасшедшей, сшибающей с ног, голова немного кружилась. Она присмотрелась к дому. Окна были такими же старыми, как и он сам, но красивыми, резными, окрашенными в белый цвет. В композиции рамы привлекло нечто, издалека похожее на завиток. Она решила подойти поближе и рассмотреть, но что-то, словно выкинуло оттуда, чего она панически испугалась, не имея причин для беспокойства. Затем погрузилась в глубокий сон, которого не запомнила. Открыв глаза поутру, не смогла забыть заинтересовавший её сон.
«Со мной здесь, и правда, творится что-то. Сначала из меня лезла не свойственная дерзость, теперь эти сны». Она потянулась, встала с кровати и посмотрела в окно. Открывшийся вид заставил стоять минуту неподвижно, впитывая каждый дюйм изображения. Горы освещало яркое солнце, снежные шапки блестели и искрились, город у подножья ещё спал. Окно чуть-чуть замерзло за ночь, и метель нарисовала на нем незатейливый узорчик. К комнате прилагалась личная ванная, что было, несомненно, удобно. Она привела себя в порядок, отметила, что выглядит особенно хорошо, на щеках появился румянец. «Подействовали пирог и шоколад». «Бродяга» куда-то пропал, но она знала, где может его обнаружить. Толстопуз любил пожрать, и последний год питался так себе. Для него это место было действительно чем-то вроде курорта. Она спустилась по винтовой лестнице из красного дерева на первый этаж, пару раз повернула и заблудилась. Комната сменялась другой, третьей, но кухни и знакомого холла было не отыскать. Отца не застала. Он всегда вставал очень рано, ещё по темноте, но вёл себя тихо, чтобы не будить остальных. Она бродила по дому минут пятнадцать не меньше, когда вдруг окликнул пожилой мужчина. Низенький, слегка сгорбленный, седовласый, с морщинистым лицом и длинным крючковатым носом, на котором, будто прилипла чёрная, большая родинка. Выглядел он, как злой колдун из детских страшилок. Катарина ухмыльнулась про себя, отдавая дань воображению.
— Заблудились мэм? — прокрякал он скрипучим голоском.
— Да. Я совсем не знаю дом. Хожу по этому месту не в первый раз. Вы не могли бы… — сказала она, стараясь не слишком пристально разглядывать, дабы не показаться не учтивой.
— Ну, конечно. Следуйте за мной. — И он заковылял вперёд, шаркая волочившейся ногой. — Дом очень большой. В молодости я бродил здесь по несколько часов, прежде чем наткнуться на кого-то. Меня зовут Серж.
— Катарина. Вы работаете здесь всю жизнь?
— Да. Да. Я работал на вашу бабушку. А потом меня оставили из жалости. Мы с Черой были — не разлей вода. Она никогда не относилась ко мне, как к прислуге, в отличие от этих. Простите мисс. Я всего лишь старик, — кряхтел он.
На одной из стен она заметила большую картину, на ней была изображена гора и тот самый дом, который видела во сне. Краски были яркими и как будто свежими, а дом выглядел в точности также, со всеми нюансами. Она застыла на месте. Старик развернулся и прищурился.
— Нравится? Это работа Черы. Она любила рисовать, но мастерская была не здесь, а в Фибурге. Полагаю, в этом самом поместье, которое изображено на картине. Вам оно знакомо? — неожиданно спросил он.
— Нет, конечно, нет. Просто очень красиво.
— Вы не слышали, кому досталось поместье? Чера им так дорожила! — напирал старик, шагая вперёд.
— Нет, — солгала она, не желая продолжать тему, но понимая, что прислуга и так скоро узнает правду. Вряд ли родственники станут держать язык за зубами. Он проводил до узкого коридора и указал рукой.
— Дальше вы сами. Выйдете прямо на кухню. У меня много дел. Прошу меня извинить. — И он поклонился на старинный манер.
Катарина поблагодарила спасителя и пошла дальше, а он обернулся и принял совершенно другую форму: статного, высокого, широкоплечего мужчины с сединой на висках, лицо закрывала широкополая, белая шляпа. Только она этого уже не увидела.
Пройдя немного по коридору, оказалась в кухне, где множество женщин хлопотали, готовя и убирая. Они смеялись, и раскатистый смех разносился по помещению, пропахшему разными вкусностями. Рыжая морда спрыгнул со стола, на котором кто-то заботливый установил миски. Он осторожно подошёл, прижав уши, шерсть на загривке вздыбилась, горловые, угрожающие звуки вырвались из глотки.
— Совсем сдурел! — закричала она, пятясь назад.
«Бродяга» остановился, зрачки расширились, и он принялся лизать лапу, как ни в чём небывало. Катарина быстро вошла в обеденный зал, села за стол и принялась уминать грушевый пряник, запивая чаем. Начинка была пикантная. Она заметила там орехи, изюм, и травы, названия которых не знала. Когда заканчивала трапезу и даже немного объелась, в зал вошёл Николас. Он присел на соседний стул и налил чая из позолоченного чайника.
— Мне жаль, что они так отреагировали. Я не хотел быть белой вороной, но бабуля решила иначе. Я даже рад. Отец реально спятил из-за денег. У него остались магазины, но ему не достаточно. Они привыкли швыряться деньгами, — он немного помолчал, отпивая из кружки. — Извини, что гружу тебя. Ты видела город?
— Да, ничего. Нет, не видела, я здесь впервые. Когда я была маленькой, мы жили в другом месте.
— Хочешь, покажу тебе всё? Или у тебя свои планы?
— Я была бы очень признательна, — искренне улыбнулась она брату в ответ.
Катарина нашла отца в зале с охотничьими трофеями, ужаснувшись их бесчисленному количеству. Это была коллекция дяди Стефана. Оказывается, он любил охотиться, и каждый сезон убивал по два образца для пополнения. «А он опаснее, чем я думала». Отец пожелал хорошо провести время и продолжил работать за ноутбуком, куря сигарету. Дурная привычка была единственным недостатком, от которого он не желал избавляться.
Они спустились в гараж. Николас сел за руль новенького кроссовера, сверкающего и тонированного. День был солнечным и ясным, снегопад кончился, оставив после белоснежные дали протяженностью в несколько километров. Они мчались по извилистой дороге в город, из колонок звучала приятная слуху мелодия.
— Как ты можешь водить? Тебе же всего шестнадцать! — перекричала она поющего мужчину.
— Я богат, — пожимал он плечами.
Они махнули сначала в северную часть города, минуя многочисленные площади и улочки. Взору открылся памятник, высеченный прямо в скале. Это был лев. Он мирно лежал, умирая, и вытянув массивные лапы. Николас пояснил, что перед ними самый знаменитый монумент в стране, воздвигнутый в честь погибших гвардейцев. Она долго смотрела на произведение искусства, гадая, как долго творивший выдалбливал чудесного льва в середине скалы и как добился чёткости линий. Затем поехали к реке, через которую пролегал знаменитый мост Каппельбрюкке, являющийся часовым и соединяющий обе части города вместе. Сам мост не сильно впечатлил, но вот картины, изображённые на кровле, оставили отпечаток в душе. Важнейшие события города отразились на века в одном месте. В разное время мост был маяком, сокровищницей и тюрьмой. Она воображала сцены из прошлого, мечтая увидеть, как сменялись времена и жили люди. А высокая башня и восхождение оказались настоящим испытанием для обоих, но наградой за старания стал непередаваемой красоты вид. Николасу приходилось её всё время поторапливать, иначе, за целый день она не прошла бы дальше каменного льва. Красота находила отклик в душе, задействовала нечто на тонком, бестелесном уровне, возвышая над всем остальным. Это была слабость, и она находила её во всём: природе, искусстве, людях, временах года и суток. Конечно, то был не единственный мост в городе, остальные оказались также интересны и каждый по-своему притягивал. Церкви рассмотрели со стороны. В предпраздничный канун проходили службы, чаще всего закрытые. Они даже побывали на крепостной стене, знаменитой башнями и часами, отбивающими время раньше всех остальных в городе. За экскурсионный день изрядно устали, ноги гудели, захотелось присесть. Такое состояние казалось обманчивым, потому что встать будет сложнее, чем ты себе представляешь. Перед тем, как отправиться в дом, заскочили в ресторанчик в центре города. Пицца и салат с пармезаном стали лучшим завершением экскурсии. Они наелись и заказали по чашечке кофе. Атмосфера была праздничной и ненавязчивой, ощущался дух предстоящего рождества. Катарина смотрела на брата — юного, доброго и отзывчивого, размышляя о том, каким он станет через несколько лет.