и застыл на месте, легкая улыбка дрогнула на губах. Холодные глаза наполнились на мгновение теплотой. Она положила ношу на землю, и, забыв про излишнюю осторожность, подбежала и крепко обняла. Он прижал к себе в ответ и слегка приподнял вверх, ноги оторвались от пола. Он всегда делал так в детстве, когда подолгу задерживался на работе. Слёзы катились по лицу у обоих. Ноги и руки тряслись от нервного возбуждения. Он аккуратно взял личико в ладони.
— Вот, и пришёл тот день, когда мы встретились вновь. Прости, что по такой невесёлой причине, моя птичка, — голос был таким же грубым и гортанным, как раньше. Говорил он на немецком языке, но для них это не станет преградой, ведь она его помнит.
Ах, если бы он только знал, как вплоть до трагедии с мужем, все эти годы, перед сном она повторяла слова и произношение, боясь позабыть язык и саму себя. Птичка. Так он её называл когда-то. Тогда, когда носил на руках, пел колыбельные, разговаривал по душам, выдумывал истории и укрывал одеялом. На сердце было тяжело, нечто клокотало внутри, смесь радости и грусти, и детской обиды, живущей в душе до сих пор. Некоторые вещи не желают нас отпускать, не принимая во внимание ни возраст, ни умственное развитие. И нет ничего хуже обиженного ребёнка в теле взрослого человека.
— Я так рада папа. Меня переполняют эмоции, извини, я совсем расклеилась, — шмыгала она носом.
— Перестань. Ты прекрасно выглядишь. Я всегда знал, что моя птичка вырастет и станет прелестным лебедем. А это кто? — он заглянул в клетку к коту.
— «Бродяга». Он единственное, что осталось от мужа, — сказала она, и печаль отразилась на юном лице. Отец задергался.
— Нужно идти. Поезд не станет ждать, — она кивнула, и они проследовали в машину.
Водитель отвёз на железнодорожный вокзал. По дороге оба молчали, даже кот не смел нарушать тишину, всё ещё пребывавший в шоке после перелёта. Она восторженно наблюдала из окна за суетившимися перед Новым годом людьми, закупавшими подарки для себя и детей, жизнь бурлила в столице. Снегопад покрывал необычного вида дома, вытянутые кверху, с резными окошками, слишком близко расположенные друг к другу, делая их сказочными, волшебными. Они проезжали соборы, восхищавшие древностью, красотой, готическим стилем, часовые башни, видавшие виды, украшенные гирляндами к праздникам, мост, протянувшийся над рекой и соединявший куски суши между собой. Водитель дал небольшой крюк по окрестностям по просьбе отца. Время в запасе было, и он решил, что будет полезно осмотреть город, хотя бы визуально. Немного прокатившись, прибыли на вокзал как раз к началу посадки. Как только вышла из машины, перехватило дух от увиденного. Сооружение, служившее железнодорожным сообщением города, выглядело просто невероятно: массивное, старинное, готическое, сумасшедших размеров. Катарина открыла рот от удивления, в её понимании это должен был быть небольшой зал с выходами к нескольким платформам. Там оказалось их несчетное множество. Отец знал куда идти, без него она плутала бы несколько дней. Они быстро достигли нужной платформы, поезд ожидал пассажиров. Приветливая девушка проверила билеты и пригласила в салон. Места были рядом, и они устроились поудобнее, а кот, наконец-то, начал проявлять признаки жизни. Отец нажал на кнопку вызова, и возле мгновенно появилась проводница.
— Что желаете сэр? Чай? Кофе? Может быть, что-то выпить? Или перекусить? — он вопросительно посмотрел на дочь.
— Кофе и круассан, пожалуйста, — приветливо отвечала она.
— Принесите нам, пожалуйста, два кофе и круассаны. И ещё одна просьба. Можем ли мы ненадолго выпустить кота? Ему тяжко пришлось в самолёте. — Девушка одобрительно кивнула, а она благодарно на него посмотрела и открыла дверцу контейнера.
«Бродяга» осторожно высунул нос, втягивая воздух незнакомого места, помедлил, и выбрался из заточения. Он прошёл по вагону, обнюхал пассажиров, обошёл стороной детей, чувствуя для себя угрозу, и вернулся к хозяйке, устроившись в ногах под сидением. Катарина думала, что кот долго не ходил в туалет и может опозорить на весь поезд, но он смирно сидел, не двигаясь с места.
Поезд начал движение, отец откинул от стены столик, принесли кофе и выпечку. Такого вкусного напитка она ещё нигде не пробовала. Аромат был наполнен нотками апельсина и корицы, пена пышной шапкой качалась под стук колёс. Она согрелась, утолила голод, глаза стали закрываться. Деревья быстро мелькали за окном, монотонная картинка и звуки делали своё дело. Она ехала на таком поезде впервые. Единственную поездку на электричке, в тесном, прокуренном тамбуре, в расчёт не брала. А эта определенно пришлась по душе, было что-то романтичное — мчаться с огромной скоростью в поезде, рассекающем воздух и снежинки, парящие в нём, и, удобно облокотившись о высокое окно, смотреть на пейзажи, сменяющие друг друга. А чашечка ароматного напитка делала путешествие вкусным, тёплым и запоминающимся. Она погружалась в сон, но отец внезапно взял за руку и заглянул в глаза, так похожие на его. С возрастом они приобрели ту же холодность, не связанную с лишениями судьбы, просто генетическая особенность, переданная от отца к дочери.
— Я должен был чаще бывать у тебя. Знаю, птичка тебе тяжело. Я был плохим отцом. За это мне нет, и не будет прощения. Скажи, есть ли хоть малейший шанс, что мы сможем когда-нибудь нормально общаться? Я на всё готов ради того, чтобы это осуществить. — Он был серьёзен, морщинки пролегли под глазами, исказив красивое лицо.
— Я столько раз представляла этот разговор и в мечтах отказывала тебе, ненавидя вас обоих. То было в детстве, мне ведь пришлось изменить жизнь в одночасье, всё стало другим и не желало меня принимать. Я прощаю тебя папа. Надеюсь, мы не потеряемся больше, потому что у меня совсем не осталось сил на поиски кого бы то ни было. За последний год я слишком устала от драмы. Честно говоря, смерть бабушки, которую я даже не знала, в каком-то смысле раскрыла глаза на то, как живу я сама. Кстати, может, ты расскажешь мне что-нибудь о ней? — он немного просиял, но потом снова осунулся, как только речь зашла о матери.
— Да, собственно, и нечего особо рассказывать. Она была строгой, сварливой старухой с заскоками. Да, и я сам отлучён от семьи за брак с твоей матерью, но всё равно общался с братом и его домашними украдкой, анонимными письмами и встречами. — Катарина была удивлена, она никогда не размышляла о судьбе отца.
«Наверное, было тяжело потерять семью, не иметь возможности общаться открыто с родными, исполняя запрет собственной матери». В глазах заметила некий проблеск, его до сих пор печалило это. А ей было до крайности любопытно узнать чуть больше о бабке, бессердечная фигура раззадорила и притягивала секретностью, но расспрашивать больше не стала. Ему и так было не по себе из-за разговоров о ней, это откровенно было написано на лице. Она облокотилась о мягкое кресло и под укачивания поезда, и завывания ветра за окном, который боролся с разыгравшейся метелью, уснула. Сон оказался крепким, целительным, глубоким, с проблесками хождений по неизведанным местам, встреч с неизвестными людьми, странного, золотого сияния и ощущения радости.
«Бродяга» запрыгнул на колени, и она вздрогнула всем телом от неожиданности. «Комок шерсти совсем обнаглел!». Она посмотрела на отца, который мирно сопел, скрестив на груди руки, и потрепала по голове кота, ласково бодавшего в ответ. За окном появились горы на горизонте, а впереди ожидал мост, растянувшийся на многие километры, проходивший сквозь них. Пропасть, раскинувшаяся под мостом, поражала глубиной и бескрайним снежным покрывалом. Поезд слегка сбавил скорость, как бы предупреждая пассажиров о том, что участок дороги опасный и полон поворотов. Она завороженно смотрела в окошко, не заметив, как достигли нужной станции.
Кот, растопырив лапы в разные стороны, не желал вновь помещаться в контейнер, но выхода не было. Люди неспешно покидали места. И они также, не торопясь, вышли из вагона, разминая затёкшие в пути ноги. Вокзал Люцерна был не таким впечатляющим и не сравнится с размахом столицы, но оказался чистым, аккуратным и более современным. Они шли по платформе, отец взял на себя обязанность таскать её багаж. Выглядело это довольно мило. Воздух был свежим, бодрящим, прохладный ветерок дул в лицо, солнце клонилось за горизонт.
— Твой дядя Стефан должен нас встретить. Но он всегда опаздывает. В этом я даже не сомневался, — ворчал отец, являясь по натуре личностью педантичной. Похоже, дядя был слеплен из другого теста. — Не слушай его россказни дорогая. Он бывает до неприличия надоедлив и всегда любил фантазировать. Иногда мне кажется, что он не видит разницы между выдумкой и реальностью. — «Забавно. Значит, дядя Стефан единственный в нашей семье у кого есть фантазия?».
Издалека, вначале платформы, махал высоченный, худой мужчина в шапке ушанке, выкрикивая что-то, чего они не могли расслышать. Из-за этого прохожие шарахались от него по сторонам. Отец закатил глаза и замычал. Несомненно, он любил брата, но скорее всего в глубине души, и размер глубины определить было пока что невозможно.
— Кристоф, братишка! Сколько лет! — он чуть не снёс с платформы отца, запрыгнув на него и весело расхохотавшись идеальной, белозубой улыбкой.
— Ну, хватит! Ты привлекаешь к нам внимание! — сетовал отец, хмурясь и кривя лицом, а глаза выдавали искреннюю радость.
— Да ну, перестань! Плевать на них! Я так рад! Столько лет мы не виделись, брат! Да, и скрываться нам больше незачем, — понизил он тон на последнем предложении. — Ах! А это юная Катарина! Приятно познакомиться! Ты так красива, дорогая! Именно так я тебя и представлял! Просто копия своего отца! Надеюсь, ты не унаследовала от него ворчливость? — радостно спрашивал он.
— Мне тоже очень приятно, — улыбнулась она.
— Умная девочка! — он хлопнул её по плечу, немного не рассчитав, и тысячу раз извинился, пока выходили с территории вокзала в город.
Возле здания ожидала массивного вида иномарка с огромными колёсами и удлинённым кузовом. Стефан закинул чемоданы и отворил двери, оставив нараспашку.