мере, его теперь было не слышно. Семейные отношения выглядели своего рода откровением: «Кого же она любила больше?». В воздухе повисло напряжение, тишина давила и угнетала. А за окном дети резвились в снегу, прохожие веселились, собираясь возле наряженных, сказочных красавиц. Катарина хотела бы присоединиться к ним, вместо того, чтобы находиться в одной машине с родными, которые бросали друг на друга мимолётные, многозначительные взгляды. Она поняла одно — дядя, в отличие от отца, был испорчен деньгами. И, не смотря на дружелюбность и наигранную открытость, являлся совершенно другим человеком, не таким, каким себя представлял. Узнавать его тайны и истинную суть она не хотела.
Они подъехали к зданию нотариата с опозданием в десять минут, без промедления поднялись по празднично-украшенному крыльцу и оказались в просторном холле. При входе находилась небольшая стойка регистрации, и женщина за ней, привлекательной внешности. Она еле-еле успевала отвечать на звонки трёх телефонов. В другом углу располагалась зона отдыха — кожаные диваны, искусственные декорации в виде цветов и журнальный столик. На диване сидела грозного вида женщина: ей было далеко за сорок, блондинистые волосы убраны в элегантный пучок, из которого выбивалась прядь, голубые глаза казались жёсткими, делая взгляд надменным. Возможно, он и был таким на самом деле. Лицо было красивым, без резких черт и изъянов. Женщина обладала стройной фигурой, на тонких запястьях красовались золотые украшения, кашемировое пальто имело яркий оттенок, дополняла образ кожаная сумка на коротком ремешке, скорее всего брендовая. «Она могла бы работать моделью», — подумала Катарина. Рядом, с журнальчиками в руках, сидели юноши, сделавшие вид, что не заметили их появления. Они были похожи больше на мать, от дяди Стефана внешне просматривалось не много. Старший был красив и явно знал об этом: двадцать пять лет, высокий, блондин, голубоглазый, плотного телосложения, с идеальной улыбкой. А младшему было всего шестнадцать, и он оказался более приземистым, но стоило ему улыбнуться, и мгновенно становился неотразим, не имея высокого роста и идеальной внешности. Глаза были карими, волосы тёмными, лицо слегка округлым, как у отца. Он заметно выделялся на их фоне. Вскоре они решили оставить попытки воображаемой занятости, и подошли к гостевой зоне. Отец тепло обнялся с женщиной, по-дружески.
— Сколько лет, Агнесс! — пожал руки мальчишкам. — Как вы выросли! Базель! Ты просто неотразим! — старший пожал плечами и хмыкнул. — Николас! Я помню тебя совсем младенцем! — Младший оказался более коммуникабелен, поднялся и крепко обнял, широко улыбаясь. — Моя дочь — Катарина. Прошу любить и жаловать. Они оценивали её и совершенно этого не скрывали.
— Значит, ты та самая девчонка, из-за которой дядя не приезжал к нам столько лет?! — начал наступать Базель.
— Заткнись Базель! — закричал на него брат. — Какая же ты скотина!
— Разговорчики. Мальчики. Вы не из бедной семьи, чтобы так вести беседу. Где же ваши манеры? — спокойно и чуточку монотонно обратилась к ним мать, и они тут же притихли, густо раскрасневшись. — Добро пожаловать Катарина. Не обращай внимания, они ещё слишком юны, как и ты в принципе. У вас с Базелем небольшая разница в возрасте, ты старше всего на два года. Твоему отцу приходилось туго, племянников он видел тайно и крайне редко. Но, он сам выбрал такую судьбу, — она метнула острый взгляд на отца, сжимавшего кулаки и поджавшего губы. Впервые Катарина видела его таким не сдержанным. Он был на грани и мог взорваться в любую минуту. — В этом нет твоей вины, милая. — Она поспешила завершить откровенный, неуместный разговор.
— Спасибо. Давайте не будем больше об этом. — Агнесс слегка кивнула и присела обратно на диван.
Отец и дядя направились к стойке и стали дожидаться, когда освободиться занятая помощница нотариуса. Катарина присела в свободное кресло и взяла один из журналов. В зале было слышно, как тикают часы, стрелка перемещалась с определенной периодичностью и стуком. Она начала воспроизводить звук в голове за долю секунды до его появления. После недружелюбной встречи с избалованными, богатенькими родственниками, повисло молчание. Никто не желал или не знал, как начать разговор. Она размышляла о том, каково приходилось отцу. «Думаю, он не сильно расстроился, что они будут подальше от него». Такой итог оказался у размышлений. Ещё сутки назад она мечтала познакомиться с роднёй, выяснить, кто она такая, обрести людей, с которыми могла идти по жизни рука об руку, представляла сказочные картины, будоражила воображение, парила от радости. Сейчас, уже не была рада воссоединению, о котором грезила, и радовалась, что благодаря судьбе не стала развращённой и чванливой, как они. Но всё же заметила, как Николас бросает любопытные взгляды исподлобья. «У него такая же привычка, как и у меня». Это обстоятельство разлило тепло на душе, ведь раньше было не с кем сравнивать себя, кроме матери, на которую совсем не похожа. Чем старше становилась, тем отчаяннее крепло желание вернуться назад в страну детства.
Телефоны перестали трезвонить, помощница с облегчением вздохнула, усаживаясь на стул, но потом заметила мужчин и вновь выпрямила спину.
— Чем могу быть полезна? — вежливо и громко спросила она, в помещении была хорошая акустика.
— Нам назначено на пять часов. Оглашение завещания, — сухо и нервозно произнёс Стефан, запихивая руки в карманы пальто.
— Да. Да. Минутку, я сообщу о вашем появлении мистеру Балмеру. — И она спешно удалилась, скрывшись за дверью из красного дерева с табличкой «Нотариус».
— Балмер? Тот самый, живший со мной по соседству когда-то? — удивлялся отец.
— Ну, да. Он давно получил статус и работает. Мать доверяла ему одному вплоть до самого конца, — сказал дядя и сделал недовольную гримасу, показывая отношение к мистеру Балмеру.
«Продолжаю восхищаться старушкой. Она была и правда кремень!».
— Знаешь, мне ведь было любопытно, что же там… в завещании. Но этот и слова не сказал! Не удивлюсь, если наследство переписано на его имя! — грубо и ехидно говорил дядя, даже не стараясь сделать это тише и скрыть раздражение, жена шикнула на него через весь зал.
— Я привык выполнять работу честно мистер Мансдантер! Ваша матушка была широкой души человек и никогда во мне не сомневалась! Её воля состояла в том, чтобы я огласил завещание в присутствии всех указанных ею лиц, ни больше, ни меньше! — громогласно и жёстко пробасил вышедший из кабинета высокий и очаровательный мужчина, напомнивший кого-то. — Прошу за мной! — он указал на открытую дверь в кабинет.
Кабинет оказался просторным, но тёмным. Шторы плотно закрывали окно, не пропуская ни дюйма света. Освещение было тусклым. «А это говорит о раздражительной натуре красавчика-Балмера», — заключила она. Он пригласил присесть на мягкие, коричневые диваны. Перед ними, на удобном для подписи уровне, оказался дубовый, резной стол, бумаги на котором были сложены в идеальном порядке, и не пылинки вокруг. «Педантичен и организован. Бабуля доверяла ему не зря». Стены кабинета были завешаны различными грамотами и благодарностями, аккуратно облачёнными в рамки из дерева, схожие по цвету с палитрой стола. Пока все рассаживались и занимали места, а нотариус искал нужные документы в сейфе, она разглядывала его. Около тридцати, высок, крепкий, темноволосый. Мышцы проглядывались из-под рубашки такой белизны, что она, буквально, светилась при тусклом освещении. Кожа смуглая, не иначе, отдыхал где-то на море недавно. Глаза неестественно-светлого голубого цвета, черты лица прямые, подбородок волевой, выдающийся. Легкая щетина придавала серьёзности, брюки превосходно сидели на спортивном и стройном теле. Она невольно загляделась и не заметила, как он поймал восхищенный взгляд, и вогнал в краску. Не он один раскрыл интерес. Агнесс бросала на племянницу недоброжелательные, сердитые взгляды.
— Ну, что ж. Приступим. Свою последнюю волю Чера изъявила приблизительно за год до смерти. Она была крайне взволнована в тот день, так что при составлении завещания присутствовали свидетели. В официальных бумагах имеются данные и адреса, если угодно проверите достоверность позднее. Итак. Завещание Черы Мансдантер оглашаю я, уполномоченный Габриэль Балмер. — И он начал читать медленно и внятно, делая паузы в нужных местах, и на глазах наворачивались слёзы, которым ни за что не позволил бы пролиться. Было видно, что он хорошо знал ту, что написала это собственной рукой, и, по-видимому, также хорошо к ней относился, лучше, чем родные дети.
— «Я, Чера Мансдантер, 8 апреля 1930 года рождения. Когда-то мой дедушка, умирая, вверил мне огромное состояние династии. Я сохранила не только фамилию, но и приумножила состояние в десятки раз. Ради достижения цели работала не покладая рук всю жизнь, вплоть до последних лет, когда стала слаба настолько, что собственный сын решил помыкать мною». — На этом моменте дядя Стефан громко хмыкнул. — «Знаю, я потратила жизнь не зря, сохраняя и оберегая династию ради светлого и долгого будущего. Быть может, я и жалею только о том, что была слишком занята, чтобы дать детям больше любви и заботы. За это прошу меня простить. Особенно ты, Кристоф. Не держи зла. Обладая несгибаемым характером и чрезмерной гордостью, я отдалила тебя от семьи, причинив много боли, но ты справился и доказал, что в тебе течёт моя кровь. Я так и не смогла решиться поговорить с тобой лично сынок, то моя трусость и гордыня, через которую не смогла переступить и уже, наверняка, не смогу. Так бывает в жизни — если долго ждать, сделать что-то по-настоящему важное становится невозможно. Знай, моё сердце болело не меньше твоего, хоть я никогда и не показывала этого. В любом случае, я горда называть тебя своим сыном».
Отец сидел и плакал, не скрывая отчаяния, все эти годы он продолжал любить её вопреки всему. Ну, а как же иначе? Она же была его мамой. Катарина накрыла его руку, и он сжал в ответ.
— «Прости и за то, что не принимала твою дочку. Прекрасное имя ты для неё выбрал. Имя королевы. Она и правда от рождения имеет королевскую стать». — Отец широко распахнул глаза и выпрямился. — «Конечно, я следила за тобой все эти годы, Кристоф. Как я могла оставить без присмотра своего сына? Жалко только, что семья у тебя распалась, и девочка живёт в другой стране. Ей приходилось гораздо тяжелее, чем тебе. Дорогая Катарина. Я наблюдала за тобой с самого рождения. Сожалею, что перевернула с ног на голову твой мир, и что не успели познакомиться. Теперь Стефан. Ты испорчен. Деньги превращают тебя и твою семью в чудовищ. Не думай сынок, что мне неизвестно о махинациях. У меня глаза были даже на затылке, иначе я не смогла бы столько достичь и прожить так долго. Единственный из твоей семьи, кто достоин наследства — Николас. Ему я и передаю часть денег, трастовый фонд и дом, в котором ты живёшь. Без согласия Ники, ты не сможешь пользоваться деньгами с сего дня, а к восемнадцати годам он унаследует всё, включая акции банка на главной улице города. Остальную часть наследства получает Кристоф, включая бизнес отца в Цюрихе и домик на Мальте, который он так любил в детстве. А для моей смелой и сильной духом внучки Катарины, я оставляю самое дорогое, что у меня когда-либо было — дом в Фибурге. И в дополн