Пока он смотрел, как мальчишки спускаются по лестнице, Жерсанда успела упереть руки в бока.
— Ну, какую хитрость вы придумали?
Жанисс судорожно сглотнул. И надо же, чтобы в горле так пересохло! Он схватил со стола забытый стакан молока и залпом осушил его. Сейчас или никогда! Он выпятил грудь и призвал на помощь всю свою храбрость.
— Мы скажем ему, что собираемся пожениться!
Так вот в чем все дело! Долго же он не мог решиться… Жерсанда подумала, что стоит немного над ним подшутить. Поправляя свой чепец, она сказала:
— Он ни за что не поверит.
— Это еще почему? — Щеки мэтра Жанисса от возмущения стали как маков цвет.
— Эта хитрость шита белыми нитками!
Мэтр Жанисс сунул руки под фартук, закрывавший его круглый живот, и стал снова ожесточенно тереть ладони друг о друга. По правде говоря, он и сам полагал, что такой толстяк вряд ли может понравиться женщине… И Жерсанда, конечно, права…
— Это все виновата моя прожорливость! Но я могу за себя взяться, и тогда…
Когда Жерсанде стало ясно, что мэтр Жанисс превратно истолковал ее слова, она снова засмеялась, а потом ласково похлопала ладошкой по его животу.
— Я вовсе не о вашей полноте, славный мой Жанисс! Мне очень даже нравится ваш животик!
Повар снова заулыбался.
— Вот как?
— Я хотела сказать, что Матье не поверит, что мы тащим его в Бати только потому, что вы хотите сделать мне предложение… Придется сказать, что вы уже предложили мне выйти за вас замуж…
Повар кивнул, глаза его сияли.
— Ну конечно!
— А раз я согласилась, нам нужно испросить позволения на брак у барона!
— Именно!
— А нетерпение наше таково, что мы не можем ждать, пока наше послание дойдет до сеньора и он напишет нам свой ответ!
— Собственно, так оно и есть!
— Значит, Матье едет с нами как возница и защитник, и без него у нас ничего не получится. Так?
— Это я и хотел вам предложить!
— Думаю, теперь он согласится.
Жерсанда кивнула, повернулась и прошествовала к двери. Мэтр Жанисс на мгновение потерял дар речи от изумления, а потом воскликнул:
— И это все, что вы хотите мне сказать?
Жерсанда усмехнулась, повернулась к нему и сказала:
— А разве этого мало?
— Это значит, что вы уходите и оставляете меня, чтобы…
— Чтобы собрать свои вещи, пока вы будете уговаривать этого чертенка Матье!
Лицо повара просияло улыбкой.
— А как же ваш ответ?
Жерсанда наградила повара нежным взглядом. Тут же кто-то сзади захлопал его по спине: любопытные поварята догадались, что в кухне должно произойти что-то интересное, а потому задержались на лестнице. Жанисс повернулся к ним.
— Вы что тут забыли? Разве я не приказал вам дожидаться в погребе?
— Не ругайте их, суженый мой! Они прибежали нас поздравить! — лукаво заметила Жерсанда и вышла из кухни.
За спиной послышались ликующие крики: «Ура жениху и невесте!», и на сердце у нее стало чуть веселее.
Когда в кабинете аббатисы ему поведали всю правду, Жак де Сассенаж не знал, смеяться ему или плакать, карать или благодарить, отвергать или соглашаться. Взгляд его метался между преподобной матерью, чопорной и величественной, и Сидонией, на лице которой отразились душевные терзания. Она разрывалась между искренней привязанностью к Жанне и любовью к нему, своему супругу. Вид у него был печальный, ум и душа пребывали в смятении. На смену ужасу, который он испытал, когда понял — Сидония знала, что его первая супруга жива, но не сказала ему, пришло осознание истинного положения вещей и того, что Жанна уже не та, что прежде. Время от времени он поглядывал на нее, поскольку бедняжку тоже поместили в кабинет.
Едва он успел оторвать ее от себя, Жанна, которая до этого покрывала его шею и лицо поцелуями, вдруг снова изошла на крик, а потом забилась в конвульсиях. Сестра Альбранта, сбежавшая по лестнице вслед за своей подопечной, приказала барону:
— Держите ее! Ради любви к ней, держите ее крепко!
Он подчинился. Рефлекторно. Глаза Жанны казались невидящими. Это были глаза сумасшедшей. Он обнял ее и прижал спиной к своей груди так, чтобы Альбранта получила доступ к ее лицу, на котором в этот миг отражались все горести этого мира. Монахиня быстро достала из своего мешочка флакон с маковой настойкой и после нескольких неудачных попыток наконец заставила Жанну сделать пару глотков.
Прижавшись затылком к стене, совершенно обессиленная, Жанна де Коммье дремала теперь в низком кресле у окна — умиротворенная, хрупкая. Прекрасная в своей невинности и чистоте…
Жак отвернулся. Ему хотелось рвать и метать.
— Я не знаю, что всколыхнуло в ней воспоминания, сир Жак, но, как вы сами видите, потрясение было слишком сильным, и пока я не могу сказать, каковы могут быть его последствия. Возможно, она очнется исцеленной… Либо мы потеряем ее навсегда, — проговорила сестра Альбранта, ломая руки.
— Полагаю, вам очень трудно понять мотивы, которые нами двигали. Мы решили держать случившееся в тайне, но ни в коей мере не хотели причинить вам зло. Наоборот, мы вас щадили.
— Я понимаю, мадам. Однако не могу вас простить. Вы опустились до богохульства! Как и я, когда женился во второй раз.
Аббатиса презрительно усмехнулась:
— Я сама несу свой крест, мессир! Оставьте мне и Сидонии право самостоятельно влачить бремя своих грехов!
Сидония стояла и смотрела в окно. Она не стала отвечать на выпад барона. Она потеряла все, сомнений в этом быть не могло. Страдание ее было глубоко, и все же где-то в глубине души она испытала облегчение. Услышав слова Жака, она вздрогнула:
— С этим мне еще предстоит разобраться. И я это сделаю… в свое время. А пока, сестра Альбранта, прошу вас, скажите мне откровенно и честно, что я могу сделать, чтобы помочь Жанне?
— Уезжайте! Заберите с собой дочерей, как и было условлено, и никому ничего не рассказывайте.
Совет возмутил Жака де Сассенажа.
— Это невозможно! Мои дети имеют право знать правду!
Сидония повернула голову и посмотрела на него. Спокойная и покорная, она осмелилась подать голос:
— Не важно, что вы думаете обо мне, Жак. Сегодня вы должны принять то же решение, что и я в свое время. Если бы Жанна выздоровела, я бы не стала вступать с вами в связь. И вы бы сразу узнали о ее исцелении, узнали от меня и ни от кого другого. Но подумайте сами…
— Замолчите! — с болью проговорил он.
Но Сидония не могла молчать. Она подошла и взяла его руки в свои. К ее огромному облегчению, он не отнял рук.
— Зачем оживлять надежду, которая, быть может, родилась мертвой? Через несколько дней или несколько недель, если захочет Господь, Жанна вернется к вам, а я уеду. А пока нужно последовать совету сестры Альбранты. Здесь за ней будут ухаживать и заботиться наилучшим образом. Примиритесь и ждите!
Видя, как презрительно аббатиса кривит губы, и опасаясь, что в любой момент она может вмешаться в разговор с новыми обвинениями в адрес Сидонии, сестра Альбранта поспешила привести еще один аргумент:
— Я оставила мою дорогую Елену в комнате для больных. Она очень огорчена болезнью Альгонды. Не думаю, что нужно отягощать ее новым несчастьем. Заклинаю вас, барон, поверьте мне и сделайте так, как я говорю!
Жак вздохнул и сказал:
— Если так нужно… Хорошо, мы будем жить как прежде и не станем менять наши планы, пока все не прояснится. Возвращайтесь к моим дочерям, Сидония, и проследите за погрузкой их вещей, которые уже должны быть собраны. Потом мы уедем. Надеюсь, это послужит во благо. Что до Елены, сестра, то она приехала просить вас о помощи.
— Вы сможете ей помочь?
Альбранта переминалась с ноги на ногу. Подаренный колдуньей эликсир как никогда был нужен ей самой, чтобы лечить Жанну. Но разве может она оставить Елену один на один с ее отчаянием? Тем более что будет достаточно нескольких капель…
— Елена получит то, за чем приехала, — решилась она наконец. И добавила: — Прошу вас, барон, отнесите Жанну в ее комнату и уложите в кровать!
Не глядя на Сидонию, он поспешил исполнить просьбу монахини. Взволнованный близостью той, кого никогда не переставал любить, он с бесконечной нежностью взял свою первую супругу на руки. Жанна инстинктивно обняла его руками за шею. Со слезами на глазах Жак переступил порог и вышел за дверь, которую сестра Альбранта поспешила перед ним распахнуть. Сидония вышла за ним следом. Но на лестничной площадке остановилась и с грустью стала смотреть, как он поднимается по ступеням, прижимая свою ношу к груди.
— Жак… Любимый мой! — проговорила Жанна, все еще пребывая в полубессознательном состоянии.
— Я здесь, любовь моя. Я твой навсегда! — ответил барон и поцеловал ее в лоб.
На глаза Сидонии навернулись слезы. Подошла аббатиса и сказала злорадно:
— Знаете, что меня во всем этом больше всего радует? Что бы ни случилось дальше, но ваше царствование закончилось!
Впереди показалась опушка. Жерсанда остановилась и посмотрела на домик знахарки, который почти слился с окружающим пейзажем, — до такой степени его сложенные из бревен стены поросли мхом и диким виноградом.
Из трубы на крыше шел дым, наполняя воздух в этот день, двадцать второго мая 1484 года, каким-то острым необычным ароматом, в котором тем не менее угадывались нотки цветов и зелени. Собравшись с духом, она подошла к трухлявой двери и постучала. Несколько секунд — и чуть сгорбленная знахарка выглянула из-за приоткрытой двери.
— Это вы, Жерсанда? За вами никто не следит? — спросила она.
Управительница замка де Сассенаж помотала головой, и дверь распахнулась настежь.
— Что-то нехорошее случилось с малышкой? — спросила Презина, как только они оказались в доме, где никто не мог их подслушать.
Жерсанда тихо охнула.
— Вы тоже это почувствовали…
— Да. На рассвете.
— Значит, она и вправду умирает! — в отчаянии проговорила Жерсанда и опустилась на скамейку.