— Мама…
— Не смотри. Нам надо домой.
— Он болен, мама.
— Я не болен, — произнес вслух Олио. — Я генерал. Подать мне моего коня. — Он попытался встать, но безуспешно. — А еще лучше— подать мне мою карету.
— Мама?
Но мама лишь ускорила шаг, буквально оторвав мальчика от земли, таща его мимо пьяного.
Олио поглядел им вслед, чувствуя себя немного униженным.
— И кроме того, я принц! — крикнул он им вдогонку, но они лишь продолжали уходить.
— Мне следовало надеть мою корону, — сказал себе Олио. Он сидел прямо рядом с дохлой собакой. Из дыры в собачьем брюхе высунулась крысиная голова, понюхала воздух и снова исчезла.
Хоть он теперь и сидел, земля под ним, казалось, по-прежнему вращалась. Он опустил руки, оперся о землю ладонями, но они будто ничего не нащупали. Олио рухнул набок и лежал согнувшись, выпустив наконец из руки кожаную флягу. Миг спустя около него остановились двое мужчин в капюшонах. Один склонился над ним и слегка потряс его за плечо.
— Он болен, — сказал не нагнувшийся к нему.
— Он напился, — поправил его склонившийся. Он нащупал под рукой у себя дорогую ткань. — Наверно, какой-то аристократ. — Он ухватил Олио за подбородок и повернул его лицом к себе. — Не может этого быть.
— Кто это?
— Не может этого быть. — Склонившийся над Олио встал. — Приведи отца Поула. А я останусь здесь с ним.
— Отца Поула?
— Живо! Со всех ног!
Брат-мирянин разбудил примаса Гироса Нортема.
— Ваша милость, у меня срочное сообщение от отца Поула.
Нортем помотал головой, стряхивая последние остатки сна, и поднялся в сидячее положение. Брат-мирянин подал ему чашу с подогретым вином. Примас жадно осушил ее.
— Сообщение принес он сам?
— Его оставил другой брат-мирянин у отца Тери, который сегодня ночью на бдении.
— Дай-ка мне его.
Брат-мирянин забрал пустую чашку и передал ему записку. Нортем быстро прочел ее, и прочитанное заставило его застонать вслух.
— Плохие вести, ваша милость?
— Принесший ее брат-мирянин все еще здесь?
— Да.
— Он должен идти к отцу Поулу и передать ему, что я тотчас же прибуду. Отец Поул должен меня ждать.
— Да, ваша милость.
Брат-мирянин вышел, и Нортем быстро оделся.
— Я знал, что дойдет и до этого, — пробормотал он себе под нос. — Я знал, что это плохо кончится. Знал.
Позже, когда он покидал дворец, стражники услышали, как он все еще что-то бормотал про себя.
Отец Поуп сидел в комнате, где двое его учеников-священников уложили принца Олио. Учеников он отослал и сидел теперь с принцем один, опершись подбородком о ладонь и гадая, что же подкинул ему бог — великолепную возможность или великое бремя.
До Поула, конечно же, доходили слухи о принце Олио, но он считал их не более чем сплетнями о человеке, у которого, казалось, не было никаких очевидных пороков. Но вот же он, Олио, лежит тут, от него вовсю разит вином, и, что еще больше расстроило Поула, когда он это обнаружил — мочой. Мысль, что принц мог настолько напиться, что перестал справляться с собственным мочевым пузырем, оказалась для священника и потрясением, и откровением.
Это могло стать тем нужным Поулу рычагом для восстановления доверительных отношений с примасом, который с тех пор, как умерла Ашарна, сильно отдалился от него. Поула ранило такое охлаждение отношений с начальником, отношений, которые прежде были столь теплыми. Но он отмахнулся от этих чувств и с головой ушел в выполнение своих обязанностей. А данное происшествие могло создать между ними новую близость, это совместное обладание тайным — на самом деле почти священным — знанием.
Бремя, вызванное падением Олио, будет, конечно, отягощать ему душу и сердце. Тут Поул остановился. Он ведь не Подлинный Бог, и не ему судить собрата-человека, не говоря уже о принце крови. Тем не менее, произошедшее поколебало убежденность Поула в основной правильности структуры общества. Ему хотелось бы верить, что члены королевской семьи — нечто большее, чем просто люди, что они содержат в себе какую-то искру божественного. Естественно, такого нельзя было ожидать от этого отверженного Линана, королевская кровь в жилах которого была в лучшем случае сильно разбавленной, а в худшем — испорченной. Но здесь лежал сам принц Олио собственной персоной, самый кроткий из всех Розетемов, сваленный самым обыкновенным из всех пороков — невоздержанностью в питье.
Он услышал, как примас вошел в часовню, перебросился несколькими торопливыми словами с местным священником, а затем направился к комнате. Отец Поул встал, собираясь приветствовать его. Дверь открылась и вошел примас. Он даже не взглянул на Поула, а сразу направился к принцу. Склонившись над ним, он принюхался к дыханию Олио, а затем сделал нечто, показавшееся Поулу весьма странным: вытащил из под рубашки Олио Ключ Сердца и мгновение осторожно подержал его, прежде чем положить обратно.
— Ваша милость? — кашлянул Поул.
Похоже, занятый своими мыслями, Нортон бросил на него беглый взгляд.
— Хм-м-м?
— Двое из моих учеников, возвращаясь после выполнения своих обязанностей на причалах, нашли его на улице неподалеку отсюда и сразу же вызвали меня.
— Кто-нибудь еще видел принца?
— Только здешний капеллан.
— Очень плохо, — покачал головой Нортем. — Это очень плохо.
— Мы же наверняка можем положиться на осмотрительность капеллана, ваша милость? И я поговорю с этими учениками.
Теперь Нортем изучил священника более внимательным взглядом.
— Вы уверены, что они будут молчать?
— Я тщательно объяснил им всю серьезность положения; они не скажут об увиденном ни одной живой душе.
Нортем снова повернулся к Олио.
— Это уже не впервые.
— До меня доходили… слухи.
— Да, слухи эти теперь доходят до всех в Кендре, но никто не знает всей правды.
— Ваша милость?
— Не имеет значения. Вам незачем знать.
— Я ваш секретарь, примас. Если на ваших плечах какое-то ужасное бремя, то я наверняка смогу помочь вам нести его.
— Предложение щедрое, но я должен отказаться от него. — Он снова повернулся лицом к Поулу и крепко схватил его за плечи. — Как вы понимаете, королева никогда не должна услышать об этом.
— Это я ее исповедник, ваша милость, а не она мой.
Примас отпустил его.
— Да, конечно. Знаю. — Он устало закрыл глаза. — Вы должны оказать мне услугу.
— Все что угодно.
— Найдите мага-прелата и попросите его немедля явиться сюда.
— Эдейтора Фэнхоу? Какое он имеет к этому отношение?
— Больше никаких вопросов. Я ничего не могу сказать вам об этом. Только пришлите мне прелата.
— Конечно, ваша милость, — поклонился Поул и вышел.
Нортем сел на место священника и взял Олио за руку. «Не доверяю я этому человеку, — подумал он и сразу же испытал чувство вины за такие мысли о собственном секретаре, человеке, который некогда был его другом. — Если б я ему позволил, он мог бы снова стать мне другом. Но это было бы слишком опасно».
Олио снова снились дети. Он осматривал все койки в поисках брата. Олио слышал, как голос Линана зовет его, но не мог найти брата. На койках лежали дети, истерзанные болезнями, покрытые язвами и ранами, но он оставлял их без внимания. Чудилось, что комната тянулась целую вечность, койки выстроились тремя четкими рядами, и на каждой лежал ребенок, нуждавшийся в исцелении его силой. Но никакого Линана.
А затем он заметил, что лица всех детей начинают выглядеть одинаково. Они все стали мальчиками. И сплошь шатенами. Круглоголовыми. Они все стали Линанами, когда ему было лет семь или восемь. Олио вспомнил, как он приглядывал за братишкой, когда тот был в этом возрасте.
Но лица продолжали меняться. Кожа приобретает цвет слоновой кости, а белки глаз стали золотисто-желтыми.
— Олио! — взывали дети. — Исцели меня!
Он перебегал от койки к койке, возлагая руку на каждый лоб, чувствуя, как его собственная жизнь высасывается из него, когда он исцелял каждого Линана.
Полностью опустошенный, он остановился, медленно падая на колени. Дети поднялись с коек и окружили его, их бледные ручонки тянулись к Ключу Сердца.
— Нет, Линан, прекрати! — выкрикнул он. Ключ у него на груди горел, словно раскаленное тавро.
— Нет!..
Он проснулся с безмолвным криком, все мускулы его тела сплелись в узлы боли, одежда насквозь промокла от пота. Олио вскочил с постели, хватаясь за Ключ, пытаясь оторвать его от своей кожи. Нащупав цепочку, он с силой рванул ее. Ключ так и вылетел у него из-под рубашки. Он прикоснулся к нему, а затем, охнув, выпустил и подул на пальцы. Распахнув рубашку, Олио посмотрел на свою грудь и увидел выжженный напротив сердца знак в виде Ключа. Он сдернул цепочку с шеи и отбросил Ключ. Тот с лязгом упал на пол.
Хватая воздух раскрытым ртом, Олио скинул ноги с постели, зарылся лицом в ладони и заплакал навзрыд. Он испытывал одновременно и страх, и стыд, и замешательство. Олио не понимал, что с ним происходило. Когда рыдания наконец стихли, он поднял голову и сообразил, что не знает, где находится. Какая-то комнатушка, единственная постель. В нем начал подыматься панический страх, а затем он услышал два голоса, отдаленных, словно эхо воспоминаний.
Олио нетвердо поднялся на ноги и подошел к двери. Та была слегка приоткрыта, и он прислушался к звукам, доносящимся через щель.
— На улице, прелат! Вы понимаете, что могло с ним случится?
Олио знал этот голос. Старческий, с убывающей властностью в нем.
— Он обещал мне бросить пить.
Этот голос он тоже знал. Полный раскаяния, отчаяния.
Они принадлежали его друзьям, в этом он был уверен. Ему следовало выйти к ним.
— Мы должны остановить его ради него самого. — Снова стариковский голос. — Он мог умереть. Или упасть с причала. Видит бог…
— Как? Он не прекратит исцелять, но исцеления изматывают его и вызывают кошмары. Вот потому-то он и пьет.
— Тогда добейтесь, чтобы он побольше отдыхал.