– Слушай, Света, – перебил я её в очередной раз. – Всё, что ты рассказываешь, безумно интересно и похоже на самый настоящий детектив. Но – зачем мне всё это знать? Какое, повторяю, это имеет отношение ко мне? Если вы хотите, чтобы я разыскал брата в Израиле, то я, конечно, попробую, но у вас наверняка возможностей больше, чем у меня.
– А его не надо разыскивать. У нас есть его точный адрес, и ты его в нужное время получишь – не звери же мы, в конце концов, чтобы скрывать его от тебя!
– Что же тогда вам надо?
– Как я поняла, мой напарник уже несколько раз пытался самостоятельно выйти с ним на контакт. У генерала осталось много закладок в Сирии, которые он, естественно, держит в тайне в целях собственной безопасности. Он же разумно прикинул, что оказался теперь в роли перебежчика, и это крайне не понравится его бывшему российскому начальству. Пока у него есть секреты, которые никому не известны, с его головы даже волосок не упадёт. Это гарантия его безопасности. Та же картина и со стороны израильских спецслужб. У вас умеют развязывать языки, и, вероятней всего, старик кое-что уже выдал. В результате – периодические бомбардировки израильской авиацией секретных химических объектов, притом со стопроцентным попаданием. Обыкновенными разведданными от тамошних источников такой точности не добьёшься… Но, чувствуется, Зенкевич выдаёт информацию своим новым хозяевам очень дозированно. В этом есть своеобразная логика, старика можно понять.
– А что он сам говорит по этому поводу?
– Дело в том, что выйти с ним на прямой контакт ни у кого пока не получается. Всё-таки ваши спецслужбы пасут старика по полной программе. К нему перекрыты любые подходы.
– Ага, понял! – Мне отчего-то стало смешно. – Я у вас как палочка-выручалочка, да? Через меня вы собираетесь выйти на него, ну, и дальше всё по программе. А меня – в шлак, как отработанный материал.
Света неторопливо вытащила новую сигарету и прикурила. Я молча рассматривал её и поражался: передо мной сейчас сидела совершенно незнакомая женщина, о способностях которой я раньше даже не подозревал. Я-то решил поначалу, что это просто милая и очень привлекательная дама, которая мне приглянулась и которой я так же стал небезразличен, но сегодняшний наш разговор всё менял в корне. Наши прежние с ней отношения оказывались игрой, в которую я всё никак не мог поверить.
– До последнего времени, – напомнила она о себе, – именно это нам и требовалось. Найти старика, вступить с ним в контакт и попытаться правдами и неправдами вытащить оставшиеся нераскрытыми для израильтян координаты лабораторий и секретных хранилищ химического оружия.
– До последнего времени? А что сейчас изменилось?
– Многое. Мой напарник, с которым ты знаком, получил от своего начальства инструкцию, из которой следует, что, по всей вероятности, арсенал старика исчерпан почти полностью. Об этом можно судить по тому, что цели бомбардировок израильской авиации изменились, да и наши спецы прочесали территорию Сирии почти полностью. Иными словами, бывший генерал Зенкевич уже не представляет такого большого интереса ни для наших, ни для ваших спецслужб. Тем не менее, это необходимо лишний раз перепроверить и оставлять его без присмотра всё равно нельзя. Мало ли какие у него остались наработанные связи или совсем уже секретные тайники, которые он ещё никому не продал… Короче говоря, от моего напарника потребовали, чтобы он, если не останется иного варианта, старика просто ликвидировал…
– Зачем ты мне это рассказываешь? – Голос у меня сразу охрип, а кулаки непроизвольно сжались. – Я же не посмотрю ни на что и сразу побегу в полицию или – куда там ещё?.. Я не позволю вам это сделать!
И тут Светлана впервые подняла на меня глаза и посмотрела печально и даже как-то отстранённо:
– Думаешь, мне этого хочется? Кто я в твоих глазах?.. Да, я сотрудничаю с этим человеком из разведки, и ты это давно уже понял. Но сама ни в какой спецслужбе не состою и не хочу становиться хладнокровным убийцей, который ради выполнения задачи готов на всё. Я, в конце концов, обыкновенная баба, которой хочется иметь семью, детей, нормального мужика. Я хочу каждый вечер приходить домой, ужинать с любимым, смотреть телевизор и спокойно спать до утра… Вот тебя встретила, и мне показалось…
Она замолчала и отвернулась.
– Для чего я вам всё-таки нужен? – упрямо повторил я. – Если вы всё знали и всё могли, какова моя роль во всех этих ваших комбинациях?
– Мой напарник хотел через тебя выйти на Зенкевича, потому что до последнего времени вступить в контакт с ним так никто и не сумел. А на неожиданно объявившегося родственника, может, он и его нынешние кураторы отреагировали бы. Хоть люди такого ранга не подвержены сентиментальности, однако, может, это и сыграет. Такого шанса упускать нельзя… Тем не менее, проанализировав ситуацию и решив, что выйти с ним на контакт, по всей видимости, не удастся, мой напарник принял решение, как крайний вариант, физически устранить генерала, и здесь ты опять пригодился бы. Нужно только выманить его из ракушки…
– Ну, и что нам теперь делать? – Я тоже закурил, и сигаретный дым, неожиданно горький и колючий, процарапал мою гортань до кашля. – Для чего ты мне это всё рассказала? Симпатии? Очень сомневаюсь…
– Я предлагаю тебе спасти старика.
– Спасти?! Как?
– Мы отправимся к нему вдвоём. Первыми. Адрес у меня есть. Мой напарник об этом ничего пока не знает. Мы вывезем Зенкевича куда-нибудь подальше, а потом я вернусь и отвлеку внимание. Когда всё успокоится, мы с тобой встретимся снова.
– Очень сомнительно всё это выглядит… Может, сразу пойти в полицию и обо всём там рассказать?
– Думаешь, что всё на этом закончится, и нам удастся потом встретиться с тобой ещё хотя бы разок? У меня же туристическая виза, которая подходит к концу. Как в той же полиции на меня посмотрят?
Я докурил сигарету и отбросил в сторону окурок. Голова жутко раскалывалась от боли:
– Хорошо, Света, я тебе верю. Давай поступим так, как ты предлагаешь…
Часть 2
Мне всегда казалось, что мы постоянно и непонятно зачем стремимся усложнить себе жизнь, фантазируем и строим воздушные замки, когда, казалось бы, желаемого всегда можно достичь самыми простыми и незамысловатыми действиями. Хочешь написать книжку – не мудрствуй лукаво, а сядь и напиши. Что-то не получилось, значит, перепиши заново, а не выходит и после – заканчивай это занятие. Оно не для тебя. Любое другое занятие – сродни написанию книжки.
Так же и с любимым человеком. Можно, конечно, влюбиться до потери памяти в какую-нибудь эстрадную или киношную диву. И не важно, что она, как реальный человек, почти никогда не соответствует создаваемому на сцене или на экране образу. Влюбляемся-то мы, по большому счёту, не в реального человека, а в картинку, которую носим, не вынимая, из нагрудного кармана пиджака. А с самим человеком – как уже карта ляжет. Повезёт ли – никто никогда со стопроцентной гарантией не скажет.
Но это всё как бы крайние ситуации, на которые способны лишь юноши в период полового созревания. Проходит десять-пятнадцать лет – куда всё исчезает? Наш юнец превращается в рационального и холодного сухаря-практика, который уже не вспоминает о своих юношеских страданиях и приключениях. Всё у него апробировано и проверено, рассчитано, оплачено и скреплено печатью.
А бывает и такое, уже более близкое нам. Встретишь случайно на улице, в толпе или в общественном транспорте незнакомую женщину, на которую только взглянешь, и сразу у тебя на сердце становится тепло, радостно и… одновременно тревожно. Какаято странная и ранее неизведанная нежность вдруг начинает переполнять тебя, и тебе уже совершенно безразлично, кто она, какая у неё судьба, есть ли у неё семья или дети – всё это несущественно. Да и о себе ты забываешь напрочь, потому что возникает какая-то нереальная, неземная аура вокруг тебя. И нет этому состоянию ни начала, ни продолжения, ни окончания. Просто полыхнула на твоём небосводе неожиданная ослепительная вспышка, и ты сгораешь в ней дотла…
Вероятно, Светлана и стала именно той женщиной, которая заставила меня вспыхнуть, и совсем уже скоро, может, через мгновенье – я это заранее предчувствую! – исчезнет, растворится в бесконечном людском круговороте. Я не хочу этого допустить, пытаюсь придумать, как бы задержать это счастливое мгновение, но… мгновения никогда не длятся вечность. Вечность – не для нас, простых смертных…
Утром я проснулся раньше её. Точнее, я, наверное, даже не спал, потому что был взбудоражен и всё никак не мог поверить, что мы снова вместе. Я глядел, как она спит, и отсвет слабого фонарного луча сквозь шторы покачивался на её спокойном лице. Ресницы еле заметно подрагивали, а губы слегка шевелились, словно она во сне с кем-то разговаривала… Со мною? Вряд ли…
И вдруг я подумал, что старинные мастера, когда писали своих мадонн, не просто смотрели на них, а разглядывали их именно таким взглядом – немного восторженным и нежным, отчаянно безнадёжным и счастливым. Скорее всего, они идеализировали своих натурщиц, потому в итоге и превращали в богинь. Вот и я осмелился сравнить себя с великими мастерами…
– Игорь, – донеслось до меня, – ты уже не спишь? Это хорошо. Нам надо спешить, пока меня не начали искать…
Я и сам не заметил, как она проснулась и теперь потягивалась на простынях. Но едва я захотел прикоснуться к ней губами, твёрдая ладошка сразу же упёрлась мне в грудь:
– Всё, хватит! Нужно торопиться…
В Израиле домов престарелых много. От скромных на несколько квартирок с минимумом удобств, косорукими таиландскими сиделками и скудной манной кашкой трижды в день до шикарных дворцов с фонтанами, бассейнами, соляриями и вооружённой охраной на входе.
Пенсионер Юрий Станиславович Гальперин – такое имя теперь носил бывший генерал Зенкевич – жил на последнем восьмом этаже элитного бейт-авота8