ал меня, и в его глазах не было страха.
Уже через секунду я понял, в чём дело. Из-за угла выглядывало двое спецназовцев, и дула их автоматов были направлены мне в лоб. Два маленьких светящихся пятнышка скользнули по моей груди, глазам и замерли на переносице.
Чей-то очень знакомый голос скомандовал:
– Быстро поднял руки вверх, и упал на колени!
За спиной неожиданно послышался шум и скрежет о дверь, потом раздались один за другим два выстрела, и какой-то очень сильный удар толкнул меня в спину. Так и не успев поднять руки, я повалился на пол, прямо на ноги раненного охранника.
А потом на меня навалились темнота и тишина.
– Ну что, вояка, жив? – Это были первые слова, которые разобрал я, ещё не до конца очнувшись после глубокого и, наверное, долгого сна. Так крепко и без сновидений я не спал уже давно.
Голос был всё тот же, что я услышал перед тем, как потерял сознание после выстрела. С трудом разлепив тяжёлые веки, я увидел перед собой лицо Игаля, начальника погибшего Евгения. Собственно говоря, я и не особенно удивился, увидев его здесь. А где ему ещё быть, как не следить за мной и за человеком, застрелившим его сотрудника?
– Меня ранили? – только и спросил я, потому что совершенно не представлял, что необходимо говорить в подобных случаях.
– Да. Супрун, которого ты вырубил корзиной, быстро пришёл в себя и принялся стрелять. Но хорошо, что мы расставили бойцов не только внутри помещения, но и на лестничной площадке над восьмым этажом. Если бы Супрун перед тем, как начать ломиться внутрь, сообразил проверить лестницу выше, то всё началось бы и закончилось куда быстрее…
– Какой Супрун? – удивился я. – О ком вы говорите?
– А, ты не в курсе… Человека, которого ты знал под именем Виктора Николаевича, на самом деле звали Владимиром Супруном. Теперь уже скрывать нечего, и я тебе всё подробно расскажу. Но чуть позже, когда ты поправишься.
– А когда я поправлюсь?
– Врачи говорят, что ранение у тебя нетяжёлое. Пуля прошла мягкие ткани, не задев жизненно важных органов. Короче говоря, тебе сильно повезло, потому что выстрел был с близкого расстояния, а этот Супрун – стрелок всё-таки неплохой.
Профессионал, одним словом. Видно, хорошо ты его приложил корзиной перед этим. Сам себе спас жизнь.
– Он-то хоть жив?
– Да, но ранен посерьёзней, чем ты. К сожалению, жить будет, хотя я бы его… Ну, да ладно, что об этом говорить.
Общаться мне было всё-таки ещё тяжеловато. Ко всему сильно кружилась голова и пересохло во рту. Мне очень хотелось спросить у Игаля, что с моим братом, жив ли он и где сейчас находится, но я не успел, потому что в палату вошла медсестра, похожая на строгую школьную учительницу, и заявила:
– Всё, господа, время истекло. Больному нужен отдых, к тому же я должна поменять капельницы…
– Вот видишь, – виновато сказал Игаль, – не дают нам больше общаться. Для них я никакой не начальник, а простой посетитель, которого можно метлой гнать… Знаю, что у тебя ко мне куча вопросов, но потерпи немного. Пару-тройку дней тебя здесь подержат, поставят на ноги, а потом мы с тобой обязательно встретимся и всё обсудим. Ты уж потерпи, тёзка…
Моё выздоровление затянулось на неделю. За это время ко мне почти никто не приходил. Был, конечно, хозяин столярной мастерской, который принёс стандартный подарок, купленный в цветочном магазине на входе в медицинский центр, – большой горшок с цветами, запакованный в шуршащий целлофан. Потом приходила соседка из квартиры напротив, но не потому, что питала ко мне какие-то тёплые чувства, а просто она работала нянечкой в соседнем отделении, и не прийти навестить соседа было совсем уже неприлично. Остальные соседи не поняли бы.
Телефон мне, правда, спустя некоторое время вернули, но номера Игаля у меня не было, и я даже не знал точно, как называется служба, в которой он трудится. Оставалось лишь ждать, когда меня отпустят из больницы, да и, если говорить честно, я не очень представлял, как мне разыскать его потом.
Однако на второй день после выписки из больницы, ближе к вечеру, когда я в довольно сумрачном настроении сидел дома у телевизора и пил от безделья и тоски уже третью бутылку пива, в мою дверь постучали. У меня сначала мелькнула дурацкая мысль: уж, не Виктор ли Николаевич вырвался из оков, в которых теперь находился, и пришёл по мою душу? В том, что он обладал какой-то совершенно поразительной сверхъестественной способностью выпутываться из самых патовых ситуаций, я почему-то не сомневался. По-моему, для этого человека нерешаемых задач просто не существовало. Потому, наверное, ему и поручили поиски наследства опального российского генерала… Вот и сейчас постучали в дверь – мало ли кто, вдруг он собственной персоной?
Но это оказался долгожданный Игаль, которому я сегодня был рад, наверное, больше, чем любому другому человеку на свете. Даже… таинственному и засекреченному брату, если бы он каким-то чудом оказался у моих дверей.
– Ну, привет! – только и сказал Игаль и прошёл в мою холостяцкую берлогу.
Покосившись на пустые бутылки, он присел в кресло и жестом отказался от предложенного пива, зато попросил приготовить ему кофе и вытащил из кармана пачку сигарет.
– Думаю, разговор у нас будет долгий, так что… Давай, Игорь, поступим так. Сперва я тебе расскажу всё, что имею право рассказать, а вопросы ты мне задашь потом. И про твоего брата, и про то, почему вокруг него происходят всякие невероятные вещи, ну, и, конечно, о причинах такой секретности. Договорились?
Я молча кивнул головой и, вернувшись с кухни с чашкой кофе для гостя, приготовился слушать.
– Общую информацию по твоему брату, как мы знаем, до тебя уже довёл в самом начале вашего общения Владимир Супрун…
– Какой ещё Владимир?! – удивился я.
– Ты уже забыл? Я же рассказывал тебе в больнице. Это твой Виктор Николаевич. Ты всё ещё не можешь привыкнуть к его настоящему имени?.. Так вот, он для тебя даже распечатал на листках имеющуюся у российских спецслужб биографию генерала.
– Откуда вы про это знаете? Я же эти листки никому не показывал и из дома никуда не выносил!
– Извини, Игорь, но пришлось у тебя обыск сделать в твоё отсутствие. Такая у нас работа… Хотя ничего нового в этих распечатанных листках для нас не было. Важно было узнать, какой информацией обладает наш противник. Но не будем отвлекаться. Ты готов слушать дальше?
– Готов.
– Наша разведка всегда проявляла «особую чувствительность» к советским и не только к советским разработкам неконвенционального оружия, потому что были небезосновательные опасения, что таковое может в самом скором времени оказаться на Ближнем Востоке. Долгое время СССР активно поддерживал враждебные нам арабские режимы, снабжал их оружием, техникой, усиливал их армии военными специалистами и советниками. Сегодня политическая ситуация изменилась, но накопленные арсеналы остались. И вероятность применения накопленного оружия не исчезла. Притом даже без ведома изготовителя, а с подачи враждебных нам режимов… Разработками веществ нервнопаралитического действия в СССР начали заниматься еще до Второй мировой войны. В семидесятые годы мы получили неопровержимые доказательства, что в секретных лабораториях ведутся эксперименты по созданию «наиболее катастрофической» версии подобных веществ. Вскоре появилось и упоминание пресловутого проекта «Новичок», основным исполнителем которого был твой брат. С приходом к власти Горбачева и распадом Советского Союза активная работа над новыми типами химических вооружений несколько притормозилась, однако, одновременно и был утрачен контроль над уже существующими арсеналами химоружия. В 1987 году советское правительство официально объявило об одностороннем прекращении производства химического оружия, а спустя два года и о том, что страна начинает ликвидацию запасов всех видов оружия массового поражения. В последующее десятилетие, уже при Ельцине, России было не до оружия – страна пребывала в тяжелом экономическом кризисе и рассчитывала на действенную помощь Запада в его преодолении. Ельцин поддерживал курс США на разрядку и разоружение, а человеком, который осуществлял непосредственные контакты с Западом по поводу ликвидации химических арсеналов, стал… Догадываешься, кто?
– Генерал Зенкевич?
– Совершенно верно. Но уже тогда возникли подозрения, что Россия лишь демонстрирует готовность к разоружению, скрывая большую часть арсеналов. Подтверждалось это и донесениями разведки. Но это было ещё не всё. Анонимный американский журналист из Балтимора, ссылаясь на собственные источники, сообщил о продолжении проекта «Новичок». Он упоминал даже о смерти одного из ученых, принимавших непосредственное участие в работах. Кроме того, в статье описывались и еще несколько загадочных смертей, которые могли быть вызваны действием «Новичка», в том числе известного банкира и его помощника, в офисе которых была обнаружена сумка со следами отравляющего вещества. Но всё это происходило далеко от нас, и мы на эти факты не особенно реагировали. Однако уже в начале девяностых в Израиль начали поступать тревожные сведения о том, что Сирия тайно пытается наладить производство продвинутого химического оружия. Руководил «программой помощи братскому народу Сирии», согласно донесениям, все тот же генерал Зенкевич. До сих пор нет ясности, был ли Зенкевич командирован в Сирию правительством, или это была частная инициатива самого генерала, который, как и многие его коллеги, в то время пытался наладить «собственный бизнес». В июле 1995 года, как установили в «Моссаде», генерал прибыл в Сирию, где принялся устанавливать личные связи с сирийским руководством. В рамках начатого сотрудничества ему передавались огромные суммы денег – преимущество за помощь в создании технологий по производству химоружия. В конце девяностых, получив информацию от «Моссада», тогдашний наш премьер-министр Эхуд Барак передал в Москву сведения о том, чем занимается в Сирии их посланник.
– Ого, на каком уровне всё это крутилось! – невольно вырвалось у меня. – Ещё с того времени…