– Тот же капроновый шнур?
– Да. Почерк один и тот же. Эксперты уже подтвердили.
– И когда этого охранника задушили?
– Приблизительно в то же время, что и студента. Или чуть позже. Вероятно, убийца, задушив студента, отправился на выход через эту проходную и заодно убрал охранника. Наверное, тот оказался свидетелем. Ведь в такое позднее время, когда людей почти нет, охранник вполне мог запомнить лицо каждого, кто входил и выходил… Короче говоря, собирайся и погнали в управление. Шеф мечет гром и молнии, отменил все увеселительные мероприятия, в том числе и твой благословенный дневной сон.
Свою машину я брать не стал, а поехали мы с Мартином на его машине.
– Как же такое произошло? – принялся рассуждать я, сидя рядом с ним. – О студенте, который находился в амфитеатре, где людей в это время почти нет, нам доложили сразу, а об охраннике, который всё время на виду, нам никто не сообщил? А ведь мы почти полдня пробыли в университете, и о нас знали многие.
– Студента, если помнишь, нашли уборщики, которые каждое утро наводят повсюду порядок, а охранник находился в закрытой будке на проходной. Притом основная масса людей проходит через центральный вход, а его проходная на отшибе. Туда, в основном, идут те, кто оставляет машины на автостоянке, и этих людей почти никогда не проверяют. Солидная публика. Потому туда и не ставят молодых энергичных охранников, а только старичков предпенсионного возраста. Наш задушенный старичок покоился на лежанке в углу будки, и когда в восемь утра явился его сменщик, то попросту решил, что тот притомился с ночи, и решил его до поры до времени не беспокоить. Мол, сам проснётся, когда ему надо, и пойдёт домой. Заметь, что мы в это самое время находились в двух шагах от них на амфитеатре.
– Ну, и когда же этот сменщик сообразил, наконец, что сидит в будке вместе с мертвецом?
– Почти через два часа, когда в кармане покойного зазвонил телефон, а тот даже не пошевелился. Вот тогда-то и начался шум. А мы к тому времени уже вернулись в управление и выслушивали очередной разнос на совещании у Дрора.
– Какие-нибудь следы убийца оставил?
– Совершенно ничего – ни отпечатков пальцев, ни следов обуви. Разве что – стандартный обрывок шнура, на котором – как ты думаешь, сколько узлов?
– Четыре, – вздохнул я и замолчал.
– В том-то и дело…
Вопреки ожиданиям в кабинете капитана Дрора на сей раз царило уныние. Один лишь наш Винтик – лейтенант Феликс Винтерман сиял, как начищенный самовар.
– Я вам говорил, что это серия! – повторял он всем подряд. – А вы не верили, думали, небось, что у меня окончательно крыша поехала от шпиономании…
На столе перед Дрором, который восседал мрачнее тучи, сиротливо лежало два маленьких пластиковых пакета, в которых были обрезки шнура с завязанными узелками, и взгляд всех присутствующих невольно задерживался на них.
– Ну, и что мне с вами, господа сыщики, прикажете делать? – вкрадчиво начал капитан, но сразу чувствовалось, что ждать грозы и неприятных подарков долго не придётся. После утреннего разноса порох в пороховницах у Дрора ещё оставался. – Я понимаю, что у каждого из вас своя бурная личная жизнь, но ведь кроме неё есть ещё, извините, и работа, которую никто за вас не выполнит. Может быть, некоторые из вас ошиблись с местом службы? Пожалуйста, пишите рапорт, никого не держу… А тех, кто хочет продолжать службу в полиции, обещаю, что буду гонять, как новобранцев на полковом плацу! Но свои обязанности они выполнять у меня будут на сто… нет, на сто пятьдесят процентов!
Дрор пришёл в полицию из армии, видимо, решив, что в должности начальника городской полиции доработать до пенсии ему окажется спокойней и безопасней, чем участвовать в постоянных боевых операциях. Одного не рассчитал: в нашей маленькой стране передовая повсюду – как в армии, так и в полиции. А тыла вообще нет.
– Лейтенант Винтерман, – Дрор вперил ненавидящий взгляд в бедного Феликса, всё ещё улыбающегося, но уже заметно бледнеющего и сдувающегося, как проколотый воздушный шарик, – доложите обстановку и ваши последующие действия.
Несчастный Феликс окинул нас, четвёрку своих верных сотрудников, затравленным взглядом приговорённого к казни и, запинаясь, принялся говорить:
– На настоящий момент мы располагаем… то есть, имеем в наличии четверых… или четырёх… ну, вы понимаете, покойников, задушенных одинаковым способом. Путём удушения… Это сделано капроновым шнуром, сделанным из… то есть, отрезанным от стандартной бельевой верёвки. Такая верёвка продаётся в большинстве хозяйственных магазинов. Таким образом, выяснить, где она непосредственно приобретена преступником, не представляется возможным. Но мы уверены, что способ удушения… ну, или убийства везде одинаковый и совершён одним и тем же преступником. И одной и той же верёвкой. То есть, на лицо серия… Я это предполагал в самом начале и уже говорил об этом на прошлых совещаниях, но вы меня слушать не хотели…
– И всё-таки это серия, – эхом повторил Дрор. – Что-нибудь ещё на серию указывает?
– Ну, да. Способ удушения – борозды на шеях потерпевших. И ещё узелки на обрывках шнура, которые преступник вложил в карманы двух последних жертв…
– И это всё, чем вы располагаете на настоящий момент? – Голос Дрора постепенно приобретал громкость иерихонской трубы, от чего всем стало окончательно неуютно.
– Можно мне сказать? – пришёл на помощь тонущему начальнику милосердный Мартин.
– Давай. – Дрор на мгновенье сбавил обороты. – Только говори чётко, без блеяния…
– О том, что исполнитель всех этих жестоких убийств один и тот же человек, говорит ещё несколько моментов. Во-первых, все обрывки шнура срезаны одним и тем же острым ножом. Экспертиза подтвердила это. Затем, узлы на вложенных в карманы жертв обрывках завязаны одним и тем же способом…
– Вы специалист по узлам? – перебил его Дрор и покосился на пакеты. – Насколько вижу, тут узлы самые обыкновенные, которые может завязать каждый из нас.
– Попробуйте завязать такой же узелок сами, – парировал Мартин, – и увидите, что он чем-то будет отличаться от этих. По крайней мере, эксперты это сразу определят… Идём дальше. На узлах и обрывках шнура остались отпечатки пальцев убийцы. Как и на тех шнурах, которыми были задушены все четыре жертвы. И везде эти отпечатки идентичны. Мы прогнали их по базам, но, к сожалению, преступник раньше нигде не засветился. Но мы продолжаем поиски…
– Что с видеокамерами наблюдения? – вспомнил Дрор.
– Алекс только сейчас вернулся, и он вам доложит.
Толстяк Алекс резво подскочил со своего стула и затараторил, иногда вставляя в ивритскую речь редкие русские слова и обороты:
– Во дворе, где были задушены первые две жертвы, видеокамер, к сожалению, не оказалось. Ближайшая видеокамера, на которой мог быть зафиксирован подходящий или уходящий преступник, довольно далеко – на автобусной остановке и на входе в продуктовый магазин в квартале от того места. Так что это нам не подходит…
– Всё равно проверить надо, – перебил Дрор, – каждый шанс надо использовать… Давай дальше.
– …Теперь университет. На территории амфитеатра видеокамер нет, но на учебных корпусах поблизости я насчитал три камеры, направленные на дорожки. Записи с них я перебросил себе на компьютер. Просмотреть времени ещё не было, но мы этим займёмся сразу после совещания. Самый большой интерес представляет камера на будке задушенного охранника, которая направлена на всех, кто входит и выходит через вертушку. – Алекс похлопал по ноутбуку, лежащему перед ним. – Всё у меня здесь…
– Да-да, – подхватил его слова Феликс, – мы сейчас всем отделом отправляемся просматривать записи.
Дрор некоторое время сидел молча и крутил в руках остро заточенный карандаш, потом махнул рукой и выдавил сквозь зубы:
– Хорошо, не будем терять время. Все за работу. Но смотрите, чтобы хоть какие-то материалы по убийце к вечеру лежали у меня на столе… – Он сглотнул слюну и попросил неожиданно жалобным голосом: – Пожалуйста, братцы, наройте хоть что-нибудь!
7. Арти:
…Никак не могу вспомнить, что происходило со мной в последние дни. Просто я сегодня какой-то крайне вымотанный и уставший, будто весь день пахал на какой-то тяжёлой и нудной работе под палящим солнцем, и ни одна собака мне не только не посочувствовала, а даже не протянула стакан воды. Бывает такое состояние.
Усталый – не то слово. Скорее, злой до предела, а это выматывает ещё больше, чем самая тяжёлая пахота. Даже почувствовал и до сих пор чувствую, как злость упругими горячими комками перекатывается по мне, словно чужеродное тело, резкими ударами пульса колотит в виски, заставляет непроизвольно сжимать кулаки и бесцельно молотить ими по воздуху.
Я почти задыхаюсь, разевая рот, как рыба, вытащенная из воды, и ничего не могу с собой поделать.
Ни на чём не получается сосредоточиться, лишь какие-то обрывки мыслей крутятся в голове, и это даже не мысли, а отдельные бессвязные слова – прилипчивые и повторяющиеся, от которых никак не отвязаться, словно в них сосредоточено для меня что-то очень важное и необходимое. Ускользающая истина, которую никак не могу поймать за хвост, и надежды сделать это с каждой минутой всё меньше и меньше.
В глазах же картинки, размытые, как на старых выцветших фотографиях. На них какие-то незнакомые люди – возможно, среди них и я, но совсем не такой, как сегодня. Эти люди движутся, что-то говорят друг другу, протягивают мне руки, но я не слышу слов, потому что в ушах странный беспрерывный и бесформенный гул, отголоски почти забытых песен из гнусавых жестяных репродукторов на деревянных столбах, тоскливый шум ветра и уже совершенно ни на что не похожие шипящие змеиные звуки…
Из памяти неожиданно выплыло какое-то странное словосочетание «Tabula rasa». Кажется, в переводе с латинского это «чистая доска» и обозначает чистое человеческое сознание, в котором поначалу нет ничего – ни хорошего, ни плохого. Уже потом, на протяжении жизни, оно заполняется в соответствии с опытом и восприятием окружающего мира… Почему эти слова выплыли в моей порушенной памяти? Когда они в ней появились? Что они значат для меня? Загадка…