Мать с восторгом приняла мысль о том, что я в качестве хозяина буду принимать гостей в Пенмаррике, а поскольку ей идея понравилась, Майклу ничего не оставалось, как примириться с этим. Я спросил Фелисити, не будет ли она возражать, если я несколько дней проведу в Пенмаррике, но она как раз собиралась погостить у друзей в Девоне и ничуть не возражала.
Наконец фортуна вроде бы улыбнулась мне.
Я радовался при мысли, что снова увижу Лиззи, потому что, как я уже упоминал, она была моей любимой сестрой, остроумной, быстрой на язык, с ней было здорово. Мы были очень похожи; оба походили на отца и поэтому находились в незавидном положении некрасивых детей среди кучи красивых старших братьев и сестер; оба чувствовали антипатию родителей. Нас разделяло всего два года, поэтому, по крайней мере в детстве, у нас было много общих интересов. Но по мере того как мы росли, мы становились все менее схожими. Лиззи, как и отец, была прирожденной интеллектуалкой со страстью к учебе, а меня учеба ради учебы не привлекала, и хотя я был хорошо информирован, особенно в области своего хобби, религии, и не считал себя дураком, но интеллектуалом я не был. Я был не в состоянии понять длительную влюбленность Лиззи в академическую жизнь Кембриджа, но это нисколько не повлияло на мои чувства к ней, и даже сейчас, хотя я давно уже примирился с фактом, что мы встречаемся редко, стоило мне только ее увидеть, как я понимал, что соскучился.
Я пожалел о нашей разлуке снова, как только она в тот прекрасный сентябрьский вечер вышла из управляемого шофером «бентли» своего мужа, чтобы поздороваться со мной. Выглядела она хорошо, лучше, чем когда-либо. Ее роскошные темные волосы были гладко зачесаны вверх и увенчаны великолепной шляпой. Ее кожа, из-за которой она подростком пролила столько слез отчаяния, стала гладкой и молочно-белой; раскосые глаза блестели; полный рот казался чувственным, а не бесформенным. На ней был кремовый костюм, который подчеркивал ее роскошные формы, а ее ноги, которые всегда были хороши, теперь были затянуты в тончайшие шелковые чулки.
– Как благоприятно повлиял на тебя возраст! – Это произнесла она, а не я. Мы обнялись. – Куда подевался тот ужасный уродец, с которым я делила детскую?
– Задаю себе аналогичный вопрос! – Я поцеловал ее. – Брак пошел тебе на пользу, Лиззи.
– И тебе тоже! Вот Эдди. Эдди, дорогой, это Джан-Ив.
Я повернулся, чтобы посмотреть на своего зятя. Я ожидал увидеть усохшего старого зануду, но вместо него на меня смотрел высокий привлекательный мужчина лет сорока пяти с мягкими голубыми глазами и тонко очерченным ртом. Лиззи недостаточно ярко описала его чрезвычайную стеснительность. В тот вечер, пока мы не закончили ужинать, мне с трудом удавалось вытянуть из него хоть слово, но в конце концов две порции виски до трапезы, три бокала рейнвейна за ужином и два бренди после того, как убрали скатерть, придали ему храбрости.
– Корнуолл – интересное место, – произнес он свою самую пространную речь за весь ужин. – Элизабет говорила мне, что здесь неподалеку есть прекрасный образец старинного форта на холме.
– Да, это правда, – сказал я. – Замок Чун.
После того как я примерно в течение минуты рассказывал об археологических прелестях Корнуолла, он задал мне несколько вопросов, которые истощили мой скудный запас знаний, но я не сдал позиций, и вскоре он заговорил о своем любимом предмете – Греции, и мне оставалось только слушать. Вскоре мы вернулись к Лиззи в гостиную. Я как раз начал задумываться, не поговорить ли с ней наедине, когда Эдди извинился, сказав, что после долгого путешествия хочет лечь спать пораньше.
– Я уверен, что вам захочется поболтать наедине, – добавил он, смущенно улыбнувшись жене. – Я знаю, что ты давно не видела Джан-Ива, Элизабет.
После такого заявления последние сомнения на его счет отпали, и я решил, что все-таки одобряю брак Лиззи.
– Почему он так долго на тебе не женился? – спросил я у нее, как только мы остались одни. – Он производит впечатление вполне приличного человека. Почему он никак не мог решиться?
Лиззи принялась молоть какой-то высокопарный бред о том, как они оба верят в интеллектуальную ценность свободной любви и потому долго не хотели опутывать себя узами такого сугубо буржуазного института, как брак. Но я понял, что на самом деле Эдди, убежденный холостяк, боялся, как бы женитьба не помешала его научной деятельности, а Лиззи изобрела способ доказать ему, что с ней ему работается лучше, чем без нее.
– Надеюсь, ты не предала своих интеллектуальных принципов путешествием к алтарю, – заметил я с серьезным лицом.
– О боже, – сказала Лиззи, – быть респектабельной замужней женщиной настолько удобнее.
– Как удачно, что вы оба пришли к одному и тому же выводу!
Мы засмеялись.
– Наверное, я вела себя не очень хорошо, – вскоре призналась Лиззи, – но я его люблю, и мне ужасно хотелось выйти за него замуж, поэтому, думаю, я не так уж и плохо поступила. Во всяком случае, не так плохо, как Мариана. Честно! С кем следующим она переспит?
В то время Мариана, оставив мужа и ребенка, сбежала с каким-то повесой, жила в Кенсингтоне и была замешана в каком-то неприятнейшем бракоразводном процессе.
– Понятно, почему муж не разрешает ей видеться с Эсмондом, – сказала Лиззи. – Как ты думаешь, насколько мама об этом осведомлена? Наверное, Филип прятал от нее газеты, когда Мариана была «другой женщиной» в том ужасном разводе, но что-то же мама должна была слышать. Ты не знаешь подробностей? Дорогой, там был секс втроем и все такое. Я знаю кое-кого, кто был на процессе, и она говорила…
С сексуальной жизни Марианы разговор перешел на мою.
– Удивляюсь, что ты до сих пор без ума от Ребекки, – сказала Лиззи, не на шутку рассердив меня. – И не понимаю, почему ты до сих пор женат на Фелисити. Я не говорю, что ты должен жениться на Ребекке; ты и так получаешь от нее все, что хочешь, но почему бы тебе не развестись с Фелисити, чтобы ты мог жениться, когда захочешь?
– Мне кажется, ты неправильно расцениваешь мои отношения с Ребеккой, Лиззи, – холодно произнес я. – А что касается брака – так это моя страховка на будущее. Ведь надо же иметь какие-то гарантии, тем более теперь, когда я не наследую Пенмаррик…
– Ты бы мог поехать в Лондон, получить хорошую работу и зарабатывать на жизнь. Может быть, ты бы в мгновение ока заработал кучу денег. Разве тебе не надоело вести праздную жизнь джентри? И не рассказывай мне, что ты помогаешь управлять Карнфорт-Холлом, а в свободное время пишешь детективы! Это не оправдание! И не говори мне, что не можешь поехать в Лондон, потому что не можешь оставить мать!
Я не собирался с ней спорить; я был слишком рад ее видеть.
– Мама не такая уж и плохая старушка, Лиззи, – сказал я, хитро переменив тему разговора. – Мы плохо ее знали, когда были детьми.
– Ошибаешься, я знала ее достаточно хорошо! Наверное, она завтра приедет в Пенмаррик, чтобы посмотреть на Эдди. Какая тоска! Как ты думаешь, Ребекка с детьми тоже приедет? Мне бы хотелось посмотреть, такой ли уж Джонас отвратительный ребенок, как ты говоришь, да и чаепитие наедине с мамой – слишком утомительное занятие…
Но я знал, что мать не захочет знакомиться со своим новым зятем в присутствии Ребекки, поэтому уговорил Лиззи пригласить ее одну на обед.
– Как все иногда бывает сложно! – ворчала Лиззи. Она всегда чувствовала себя не лучшим образом, когда предстояла встреча с матерью.
– С нетерпением жду, когда увижу их обоих, – вежливо сказала мать, когда я на следующий день приехал на ферму, чтобы ее забрать. – Я так рада, что ты пригласил меня на обед. – Но когда она надевала перчатки, пальцы ее дрожали, и я с огромным удивлением понял, что она еще больше, чем Лиззи, нервничает перед предстоящей встречей.
И в самом деле, встреча началась натянуто. Была обычная неловкость представлений и вступительных слов, а потом я усадил мать в лучшее кресло и поставил перед ней бокал шерри, в то время как Лиззи отчаянно искала сигарету, а Эдди отправился на поиски пепельницы. Я уже задумался, что мне сказать, если мать сделает какое-нибудь пренебрежительное замечание о курящих женщинах, когда она разрядила обстановку одной простой фразой.
– Ты замечательно выглядишь, Лиззи, – вежливо произнесла она. – Жаль, что Жанна не заботится о том, чтобы выглядеть модно и привлекательно. Она сейчас совсем не следит за собой.
– Хм, – сказала Лиззи, притворяясь, что ее ничуть не тронуло долгожданное материнское одобрение, но после этого натянутость исчезла, и они стали более дружелюбны по отношению друг к другу.
Зять с восхищением смотрел на нашу мать, когда, как ему казалось, она этого не видела, а Лиззи удавалось заставить его произнести «да» или «нет», когда этого требовали обстоятельства.
– Никогда не была в Кембридже, – сказала ему мать за обедом. – Правда, ужасно в этом признаваться? Но в Оксфорде я однажды была.
– Да? – пробормотал он, явно не зная, что сказать. – И вам понравилось в Оксфорде, миссис Касталлак?
– Совсем нет, – дала она прекрасный ответ, и это подвигло его на небольшой рассказ о своем любимом городе.
– Вы должны обязательно у нас погостить, – пригласил ее он, не замечая ужаса на лице Лиззи, а мать улыбнулась, вежливо поблагодарила, но добавила, что теперь не очень любит путешествовать.
После обеда они втроем гуляли по саду, осматривая теплицы, а я поехал в Морву, чтобы привезти Ребекку с детьми.
В четыре часа мы все пили чай в гостиной Пемаррика. Компания была разномастной. Ребекка, как всегда, когда собиралась слишком светская для нее публика, стала бесцветной; она была преувеличенно вежлива с матерью, которая отвечала ей тем же, но сделала неуклюжую попытку подружиться с гостями. Бедная Дебора была еще более стеснительной, чем ее мать, и болезненно застенчивой; на вопросы она отвечала вспыхивая и односложно. Я бы и сам почувствовал стеснение среди такого количества застенчивых людей, если бы на этом формальном чаепитии не присутствовал мой племянник Джонас.