Поначалу мать была довольна, что Жанна так часто видится с Мередитами, но, по мере того как шли месяцы, она стала беспокоиться о том, насколько серьезна инвалидность Джералда Мередита, и больше не поощряла визитов дочери в особняк Ползиллан, К моему неудовольствию, она пыталась убедить меня узнать подробности о его здоровье.
Вмешиваться мне не хотелось, но я понимал, что мать считает своим долгом узнать о Мередите побольше, и знал, что мой долг – помочь ей. Проблема состояла в том, что я не знал, как за это взяться. Я и без того плохо ладил с Мередитом, а даже если бы и ладил, то не представлял, как смог бы заявиться к нему и спросить, способен ли он на сексуальную жизнь. Наконец до меня дошло, что корень проблемы лежит в том, испытывает ли Мередит по отношению к Жанне привязанность; если она была ему безразлична или брак не интересовал его, то вопрос о его потенции не имел значения.
Поразмышляв некоторое время над ситуацией, я принял решение. На следующий день на шахте я подошел к телефону в своем офисе и спросил оператора, есть ли у мистера Джералда Мередита телефон. Телефон был. Я попросил соединить нас и, когда несколькими секундами позже дворецкий снял трубку, сразу попросил к телефону Хелену.
Я пригласил ее поужинать со мной в «Метрополе» в тот же вечер, а когда она приняла приглашение, сжал зубы и заставил себя обратиться к отцу. Мне нужна была его машина и шофер на вечер, потому что не могло быть и речи о том, чтобы везти Хелену в Пензанс в материнской двуколке. Я предвидел, что он не захочет делать мне никаких одолжений, потому что в последние месяцы наши отношения были хуже, чем когда-либо. Но ошибся. К моему удивлению, когда он узнал, зачем мне нужна машина, то сказал, что я могу брать и машину, и шофера, когда захочу. Разрешив проблему транспорта с такой неожиданной легкостью, я рано вернулся на ферму Рослин, чтобы принять ванну и примерить смокинг, который не надевал несколько лет. В конце войны, больше для удобства матери, чем для себя, я устроил на ферме Рослин ванну, но, надо признаться, с годами я и сам оценил прелести современной цивилизации.
– Да, сегодня я рано, – сказал я матери, когда она вернулась домой после визита в Зиллан. – Вечером я ухожу. Везу Хелену Мередит на ужин в «Метрополь».
– О! – воскликнула мать так, словно я вытащил из карманов брюк шесть белых кроликов, и немедленно принялась хлопотать вокруг меня. – Сорочки… я их еще не погладила… смокинг… его, конечно, нужно переделать…
Мне было неловко, что она так суетится. Когда приехал отцовский шофер, я с облегчением вырвался с фермы и сосредоточился на вечере с Хеленой.
Я не вращался в модном обществе и понятия не имел, что происходит в Лондоне, но, конечно же, не забыл, как вести себя в месте, подобном «Метрополю»; десять лет деревенской жизни не стерли манер, привитых в детстве. «Метрополь» был все той же душной гостиницей с псевдофранцузским меню и фальшивой атмосферой, но некоторые посетители меня потрясли. Там присутствовало несколько женщин с короткими волосами, в коротких платьях и уродливых колье, а одна даже курила на публике. Я подумал: «Если это происходит в Пензансе, то что же творится в Лондоне?» – и, развеселившись, представил, как была бы шокирована мать подобными переменами в поведении светских дам.
– Слава богу, вы не похожи на этих людей! – прямо сказал я Хелене. – В жизни не видел такого количества невоспитанных женщин.
Она засмеялась:
– Я рада, что вы так говорите! Я уже начала чувствовать себя не только старомодной, но и кричаще одетой.
– Ерунда!
Когда мы сделали заказ, я завел разговор о ее брате и спросил, не улучшается ли его здоровье, но она прямо сказала мне, что он обречен на неподвижность до конца своих дней и надежд на выздоровление нет.
– Печально, – сказал я, беря в руки столовую ложку, потому что подошел официант с первым блюдом, – но, по крайней мере, он ведь не совсем парализован. Хоть это хорошо.
Она мельком на меня взглянула. Ее глаза были холодными и зелеными, цвета морской воды у скал на мысе Корнуолл.
– Да, – сказала она. – Он может двигаться от талии и выше.
Я долго пробовал суп, говорил, как он вкусен. Она сказала, что ее суп тоже вкусный. Мы улыбнулись друг другу.
– Надеюсь, Жанна не очень докучает вашему брату, – осторожно предположил я. – Она теперь постоянно пропадает в Ползиллане!
– Да нет же, боже мой! Вовсе нет! Вы не представляете, как он изменился с тех пор, как Жанна стала регулярно его навещать. Она вызывает в нем интерес к жизни, он больше не впадает в депрессию и стал не так сентиментален, как раньше. Он с нетерпением ждет ее визитов.
– Это хорошо, – непринужденно сказал я. – Я боялся, что он просто слишком вежлив, чтобы просить ее не приходить так часто.
Хелена покачала головой:
– Нет, ее визиты ему несказанно приятны. Мне кажется, она ему очень нравится.
– А мне кажется, что ей очень нравится он, – добавил я.
– Да, мне тоже так кажется. – Хелена была спокойна, держала себя в руках. Мне было приятно, что она не жеманничала и не краснела при обсуждении этой щекотливой темы.
– Как вы думаете, он ее любит? – спросил я через некоторое время.
– Возможно, – ответила Хелена. Она снова подняла на меня свои холодные зеленые глаза, а потом отвела взгляд. – Но конечно же, о браке и речи быть не может, – сказала она, – если Джерри на самом деле любит ее, он оставит свои чувства при себе. Он не может ожидать, что такая девушка, как Жанна, свяжет себя с человеком, прикованным к инвалидному креслу.
Для того чтобы выяснить это, я и привез ее в Пензанс. Я с облегчением откинулся на стуле и начал получать удовольствие от еды, но, разумеется, вечер еще продолжался, и мне пришлось напрячься и поддерживать разговор. В ушах звучал серьезный, тихий, мягкий голос Розы Парриш: «Нельзя пригласить даму на ужин, а потом только и делать, что игнорировать ее».
Но остаток ужина был достаточно легким. Я расспрашивал Хелену о ее семье и том месте в Уорикшире, где она родилась. Ее мать умерла, когда Хелене было три года, а отец погиб в бурскую войну; Джералд был ее единственным родственником.
– Когда война закончилась, я хотела жить одна, – сказала она. – Я была уверена, что Джералд женится, а если бы он женился, мне бы не хотелось продолжать жить в одном доме с ними. Но потом Джерри ранило, и я решила, что мне следует быть с ним, пока я свободна.
– Ему повезло, что у него есть вы, – механически вежливо произнес я и поинтересовался: – А есть ли у вас средства, чтобы жить одной?
– О да, – ответила она, ничуть не смутившись. – У моего отца были необычные для человека его поколения взгляды на жизнь, и он решил поделить деньги между нами.
– Понимаю, – бесстрастно сказал я, едва справившись с удивлением.
Джералд Мередит содержал свой особняк на широкую ногу. Там было достаточно слуг, чтобы жизнь в разваливающемся особняке казалась сносной, несколько садовников, чтобы усадьба выглядела безупречно, команда конюхов, чтобы ухаживать за лошадьми хорошей породы. Мне стало интересно, один ли содержал Мередит особняк или с помощью сестры.
– …Поэтому мы с Джералдом не зависели друг от друга, когда умер кузен Алджернон, – говорила она. – Мне повезло больше, чем большинству девушек.
– Поэтому старый Алджернон… ваш кузен… оставил усадьбу вашему брату…
– Нет, он умер, не оставив завещания. Не правда ли, смешно? Казалось бы, если человеку девяносто шесть лет, он уже давно должен был приготовить завещание, но это было не так. Как ближайшие родственники, мы с Джералдом унаследовали имение в равных долях.
– А-а, – протянул я, слишком потрясенный, чтобы сказать что-либо еще.
Мне никогда не приходило в голову, что Хелена может быть очень богата. Не то чтобы это имело для меня значение. Деньги были мне безразличны, хотя я не отказался бы от пачки-другой фунтов на новое оборудование для шахты. Но ведь никто не продает себя за несколько сотен футов лестниц и несколько тысяч труб.
Вскоре мы вышли прогуляться по эспланаде. Ночной воздух был прохладен, но не холоден; светила полная луна, превращая море в одеяло из черных и серебристых лоскутов, и я остановился посмотреть на воду. Мне никогда не надоедало смотреть на море, я одинаково завороженно мог любоваться прибоем на северном побережье и короткими, едва заметными волнами на юге.
Молчание Хелены, стоявшей рядом, было мне в новинку, и я отдал должное ее хорошему вкусу. Большинство женщин не удержались бы от банальной фразы о том, как прекрасен лунный свет.
Я решил, что Хелена Мередит мне нравится. В ней не было ничего неприятного. Ее изящная фигура была эффектно подчеркнута одеждой; ее внешность не раздражала, мне нравились ее светлые волосы и глаза. Я восхищался тем, что она не говорит ничего глупого или сентиментального, а более всего я восхищался ее самообладанием. Эта женщина, думал я, никогда не устроит неприятной сцены. Меня потянуло к ней, а когда мы расстались, у меня мелькнула смутная мысль, что надо бы ее еще раз пригласить на ужин.
На следующее утро мать в нетерпении ждала меня за столом, накрытым к завтраку.
– Расслабься, – сказал я ей, пока она суетилась вокруг меня, подавая яичницу с беконом. – Он неизлечимо парализован ниже пояса, и он не собирается делать Жанне предложение. Мне, пожалуйста, три тоста и немножко того нового варенья.
– А как тебе понравилась Хелена? – спросила мать. – Вы хорошо провели время?
– Да, приятно. А тебе разве не интересно, что Хелена сказала о брате?
– Да, конечно. Прости, что она сказала? Я не слушала.
Я терпеливо повторил.
Мать всерьез забеспокоилась.
– Но Хелена может и не знать, что брат собирается сделать предложение! – сразу же воскликнула она. – А что, если он предложит Жанне поселиться в Ползиллане в качестве медсестры и компаньонки? Ей, конечно же, придется выйти за него замуж, а она достаточно глупа и мягкосердечна, чтобы принять предложение даже при таких неблагоприятных обстоятельствах! Боже мой, как все это меня тревожит! Я думаю, надо написать Марку. Уверена, он и представления не имеет о том, насколько опасной стала ситуация; мне кажется, пора его предупредить.