Показания прочитаны, записано верно.
Добавляю, что разговор с Томашевским происходил наедине.
Фёдор Никитич Горшков
И. д. прокурора Кутузов
«Что за бред? – удивлялся Наметкин. – „Как бы бывшего очевидцем…“ Все-таки, бывшего или как бы? Почему самого Томашевского не допросил, а какого-то неясного обывателя? И нашёл же источник – знакомый знакомого на седьмом киселе… „Латыши дали залп…“ Где? В столовой?! А следы расстрела? Как такую чепуху можно в протокол вписывать? „32 штыковых раны…“ Кто их считал и кто записывал? Всё понятно: Кутузова, товарища прокурора, навестил поручик Шереметьевский… И Кутузов сочинил Горшкова с Томашевским, потому что без повода уголовное дело не возбуждается».
– Ещё момент, господа, очень важный, – сказал он.
Наметкин раскрыл свой портфель старой коричневой кожи, потёртый и светлый на углах, достал официальный бланк со штампом окружного суда и написал:
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
1918 года, июля 30-го дня судебный следователь екатеринбургского суда по важнейшим делом, рассмотрев предложение товарища прокурора суда от сего числа за №131 о производстве предварительного следствия по делу об убийстве бывшего государя императора Николая Александровича и находя, что в обстоятельствах, изложенных в нём, заключаются указания на признаки преступления, предусмотренного 1453-й статьёй уложения о наказаниях и подсудного общим судебным учреждениям, и руководствуясь 2881-м и 4-м пунктом 297-й статьи устава уголовного суда,
ПОСТАНОВИЛ:
– приступить к производству следствия.
Исполняющий должность судебного следователя
А. П. Наметкин
Расписался и перевёл с облегчением дух.
– Вот теперь всё! Никаких препятствий для исполнения закона и следствия, – объявил Наметкин.
– С Богом! – сказал полковник Голицын. – К Ипатьеву?
– Нет, – возразил следователь. – Сначала послушаем господина поручика. И осмотрим вещественные доказательства. Для приобщения к делу. Они при вас?
Шереметьевский молча положил на стол узелок из носового платка и развязал.
На стол лёг небольшой мальтийский крест в изумрудах. Поперёк креста – глубокий след, явно от удара топором. Несколько небольших камней, в четверть карата, выпали из гнёзд.
Затем поручик выложил пряжку – латунную, с двуглавым орлом, от офицерского ремня. Женскую серёжку с небольшой жемчужиной, очевидно, найденной в земле и от земли потемневшей. Несколько крючков от женских платьев, часть корсета из китового уса, отрубленного или отрезанного. Три кусочка свинца, спёкшиеся от огня. Железную оболочку пули под патрон 9х19 миллиметров для десятизарядного маузера С96. Кусочки металла, явно побывавшего в огне.
Наметкин извлёк из портфеля исцарапанное увеличительно стекло. Взял крест, но вдруг Чемодуров вырвал крест у него из рук.
Старик долго смотрел на находку, потом его лицо сморщилось, как печёное яблоко, и перекосилось. Чемодуров по-детски всхлипнул и заплакал – тоже по-детски: легко и ясно.
– Дайте ему воды, – приказал полковник Голицын.
Зубы Чемодурова стучали о край толстого гранёного стакана, но несколько глотков ему удалось сделать.
– Похоже, заразным животным это, в самом деле, принадлежать не могло… – заметил профессор Медведев.
– Успокойтесь, Терентий Иванович, – мягко сказал доктор Деревенко и взял старика за руку – за правую, как делает гипнотизёр в начале сеанса. – Мы с вами, мы вас не оставим. Вы узнали вещь?
– Го… государыни крест. Никогда с ним не расстаётся… не расставалась, ни на час. Крест здесь, стало быть, государыни нет.
– Она могла потерять его, или кто-то украл. Допускаете?
– Не допускаю! – огрызнулся Чемодуров и выпрямился. – Потерять не могла, а украсть… Кто? Я? Или Харитонов?! Демидова Аннушка? Трупп? Никто не мог! Даже если б захотел. Крест всегда был при ней.
Пока Наметкин составлял список найденного и приобщал к делу, Чемодуров выплакал слезы и затих. Теперь его ничего вокруг не интересовало, он был один в своём мире. Напрасно Наметкин, а потом доктор предлагали ему осмотреть остальное – Чемодуров отстранил всех худой, дрожащей рукой, сел в углу и снова окаменел, глядя в окно.
– Одномоментный аутизм, – сказал доктор. – Отойдёт через несколько часов.
Наметкин кивнул и поднялся.
– Следующая станция – особняк инженера Ипатьева или, как большевики назвали, «Дом особого назначения». Острог, проще говоря.
– Успехов, господа, – сказал полковник Голицын. – Надеюсь, справитесь быстро.
– С результатом не задержим, – заверил Наметкин.
– Ну-ну, – проворчал поручик Шереметьевский. – Быстро только котята делаются, да слепые родятся…
Сегодня у проходной ипатьевского особняка обнаружился усиленный караул, смешанный – казаки с легионерами. Под острогом, в тени, расположись преторианцы Гайды в черно-красных черкесках, оружие наготове. Наметкин насчитал десять «льюисов».
Напротив острога, у дома Попова, два десятка лошадей связаны по-казачьи – повод одной к седлу другой. Тут же сверкают черно-серебристым лаком два роскошных паккарда на двенадцать мест каждый, обитые изнутри алым сафьяном. Поодаль скромный мышастый рено с помятыми крыльями, густо заляпанный грязью.
Наметкин шагнул к часовым, но неожиданно уткнулся грудью в штык-нож чешского часового.
– Назад сдайте, уважаемый, – сказал стоящий рядом пожилой казак сибирского казачьего войска в фуражке с большим козырьком, окрашенным в серо-зелёный полевой цвет и с такими же пуговицами.
Казак был без оружия, в правой руке держал плоскую фляжку в кожаном чехле. Отвинтил крышку, сделал несколько глотков. С выражением ужаса резко выдохнул ядовитый дух денатурата и передал фляжку легионеру. Отдышавшись, добавил:
– На сто шагов отойдите, господа почтенные. У чехов такая забава есть: сначала стрелять, а фамилию спрашивать потом.
Легионер оторвался от фляжки и кивнул:
– То можем. Идить подале.
– Я судебный следователь Наметкин. Со мной группа криминалистов. У меня ордер, точнее, приказ генерала Гайды и полковника Голицына на осмотр дома. Прошу отворить.
– Гайды? – удивился легионер. – Так ведь от брата генерала Гайды с утра другой приказ: не пускать никого – хоть папу Римского, хоть самого Йезуса Христуса.
– Папу вы можете не пропускать, а судебного следователя обязаны.
– Будемо стрелять, – пригрозил легионер и щёлкнул затвором винтовки.
Чехословацкие легионеры на вокзале. Май 1918 года
На вышке зашевелились, заскрипели доски помоста.
– Co jste se tam dostal, Marek? – спросил пулемётчик.
– Několik ruských prasata. Z cirkusu. Chtějí vstoupit.
– Dům je chlívek?
– Ano, a tam jejich přátelé, jako jsou prasata.
– Tak a je do klobásy. Již dlouhou dobu doma klobásy nezkusil. Minul. Umí vařit.
– Teďsi čerstvé mleté hovězí maso. Takže večer byl připraven.25
Легионер приставил ствол манлихера ко лбу Наметкина и прицелился. Следователь мгновенно облился потом, со лба покатились крупные капли.
– Отставить! – резко прозвучала команда.
Капитан Малиновский и поручик Шереметьевский уже стояли с двух сторон легионера, и два револьвера были приставлены к его голове.
– Следующие выстрелы – наши, – предупредил Малиновский.
– Теперь опустил винтовку, – приказал поручик. – Поставил на предохранитель. Отдал винтовку мне в руки. А теперь начальника караула сюда – немедленно.
С белым, как извёстка, лицом легионер бросился в дежурку. Оттуда выкатился жирный легионер с двумя сержантскими лычками на погонах.
Доктор Деревенко слегка толкнул локтем Чемодурова:
– Узнаете?
– Такого не забыть, – тихо произнес Чемодуров и сплюнул.
– Начальник караула четарж Йозеф Спичка, – козырнул толстяк. – В чем нужда, панове офицеры?
Выслушав капитана, сказал:
– Пан командир может не показывать ордер. Вам брат генерал Гайда дал приказ вчера, мне – сегодня. Никого не пропускать до вечера.
Обернувшись, капитан сказал Наметкину:
– Сержант прав. По воинскому уставу выполняется последний приказ.
Было слышно, как скрипнула во дворе входная дверь, ветер донёс шум, скрипичную музыку, пьяный смех. Взвизгнула женщина.
– Бал? Юбилей? – повеселевший Наметкин подмигнул толстяку.
– Официальная политическая встреча, – внушительно осведомил четарж. – Генерал Гайда и командующий всех наших войск господин генерал Морис Жанен. Заседание.
– А динамо от английской миссии? – кивнул Малиновский в сторону грязного рено. – Да вы, верно, и не знаете ничего…
Быть ничего не знающим сержант не захотел.
– То английская коляска, приехал полковник сэр Альфред Нокс. Вместе с братом генералом Гайдой вашего президента привёз.
– Президента? – удивился Малиновский. – Президента чего?
– Президента вашей Руссии, – заявил четарж Спичка.
Капитан переглянулся с Наметкиным и поручиком. Те одновременно пожали плечами. Поручик фыркнул.
– Откуда он взялся, ракалья? – произнес он.
– У нас никогда не было президента, – сказал Наметкин, улыбаясь. – И никогда мы президента не выбирали.
– Значит, теперь будет. И выбирать не надо. Скажите спасибо Антанте. И брату генералу с английским полковником.
– Скажем, скажем… – злобно пообещал поручик Шереметьевский.
– И кто же он, президент? – поинтересовался Наметкин.
– Так ваш адмирал Кóлчак!
– С Чёрного моря?
– С Китаю. А брат генерал Гайда теперь главнокомандующий всей русской армии в Сибиру. Завтра приходьте.
– В Коптяки, – сказал Наметкин. – На вокзал, к поезду.
– Президент… – кипятился по дороге Шереметьевский. – Какой-то цирюльник – русский главнокомандующий! Завтра они нам ещё и царя привезут… Из Сиама.
– А что же вы хотели? – сказал профессор Медведев. – Мы не хозяева на своей земле.
– Пока